Метрдотель провел ее мимо столика Конора, и он ощутил запах ее духов — тонкий, женственный. Женственность — вот слово, которое можно было применить не только к ее духам, но и к ней самой. Она была стройной, но в ней не было ничего девичьего, а именно женственное. В ней все было безупречно, не считая едва различимого следа на щеке, говорившего о том, что весь день она провела в постели.
Метрдотель, убрав второй стул, усадил ее за столик — это означало, что она собирается ужинать одна. Где же ее кавалер? Может быть, он женатый мужчина и не хочет светиться? На вид она была не из тех, кто подбирает себе одноразовых любовников в казино, но Конор достаточно пожил на свете, чтобы знать, что внешность порой обманчива.
— Если хочешь, — предложил вдруг Мэтт, словно прочитав его мысли, — я могу выяснить, кто она. Но мог бы, впрочем, и сам оторвать свою задницу от стула и подойти к ней.
— Очень мне надо к ней подходить! — пробурчал Конор, не отрываясь от салата.
Мэтт покачал головой:
— Рассказывай это другим, братишка. Как будто я не вижу, какими глазами ты на нее смотришь! Эта брюнетка тебя явно зацепила.
Конор промолчал, отправляя в рот очередную порцию салата. Мэтт был прав — брюнетка действительно его заинтересовала. Ему вдруг захотелось узнать о ней все: имя, телефон, почему она ужинает одна, почему ее большие синие глаза полны невыразимой тоски. Хотя какое ему, казалось бы, до всего этого дело?
Ужинать в одиночестве на виду у всего света — не пожелаешь и врагу! Мэгги казалось, что взгляды всего зала устремлены на нее, что если на нее не показывают пальцем, то лишь ради соблюдения приличий.
— Не желаете просмотреть список вин, мадам?
Она помотала головой. Ужинать в одиночестве — еще куда ни шло, но пить в одиночестве уже ни в какие рамки не лезет.
— Пожалуйста, минеральной воды, — попросила она. Официант поклонился ей так, словно она была как минимум королевой, и удалился.
Не то чтобы раньше Мэгги не приходилось есть в одиночестве. Но одно дело — улучив на работе свободную минутку, примоститься где-нибудь в уголке с бутербродом, и совсем другое — на глазах у всего света, в роскошном ресторане с назойливо вежливыми официантами, танцплощадкой и тапером. Черт бы побрал этого тапера с его музыкой, хватающей за самое сердце! У нее всегда был довольно-таки старомодный вкус, она любила душещипательные романсы, но сейчас ей меньше всего хотелось чего-то душещипательного. Может быть, положить официанту на поднос двадцатидолларовую бумажку, чтобы тапер перестал барабанить ей по нервам? Но ничего не поделаешь, приходится играть роль — роль женщины, наслаждающейся собственным одиночеством.
Она сама не заметила, как заснула сегодня днем в кровати перед телевизором, и наверняка проспала бы этот ужин, если бы горничная не постучала в ее номер, чтобы спросить, не желает ли она чего-нибудь. Мэгги гораздо больше хотелось бы заказать ужин к себе в номер, но сестры наверняка потом будут расспрашивать, как ей понравился ужин, а врать Мэгги не умела.
И вот теперь она сидела здесь в окружении мрачной супружеской четы средних лет, двух седых дам, наверняка богатых вдов, прожигающих наследство мужей, и двух мужчин — молодого и постарше, судя по всему, братьев. Она уже видела их сегодня — сначала на стоянке, потом они прошли мимо нее, когда она сидела у стола регистрации, и тот, что постарше, уже успел привлечь ее внимание. Нельзя было назвать его особым красавцем — густая копна темных, с проседью волос, резкие черты, — но было в нем что-то сильное, мужское, отчего он казался вполне привлекательным. Младший был похож на него — почему она и решила, что они братья, — но черты его лица были менее мужественными, и даже, пожалуй, немного слащавыми. Несмотря на молодость, он всеми силами напускал на себя вид усталого, разочарованного человека. Такой же вид бывал у Клер или Элли, когда они были не в духе.
Старший поднял глаза, и его взгляд встретился со взглядом Мэгги. Он улыбнулся ей той же улыбкой, что и тогда, на стоянке, но улыбка погасла, встретив ее грустный взгляд.
«Прекрати строить глазки незнакомцам, Мэгги О'Брайен! Занимайся привычными тебе делами — детьми, работой, учебой, хозяйством. А флирт оставь тем женщинам, которые созданы для этого. Ты же ничего не знаешь об этом мужчине — ни имени, ни профессии, ни истории его жизни, и вряд ли когда-нибудь узнаешь».
Может быть, когда-нибудь она и сможет улыбнуться мужчине в ресторане и посмотреть, что из этого выйдет. Но в данный момент романы занимали последнее место в ее системе ценностей.
— Похоже, ты уже успел по уши влюбиться! — Мэтт похлопал брата по плечу. — Нет-нет, братишка, я только за. Сам знаешь, я уже сколько лет тебе твержу: бери от жизни все!
— Смотрите, какой бывалый! — фыркнул Конор. — Молоко еще на губах не обсохло. Расскажи лучше, как Шон.
Шон был сыном Конора, высоким симпатичным девятнадцатилетним парнем, обладающим незаурядным умом и золотым сердцем. Когда Конор задавался вопросом, для чего он, Конор Райли, появился на свет, он находил лишь один удовлетворительный ответ — чтобы помочь появиться на свет Шону.
Шон учился в колледже. Для того чтобы Шон учился, Конор был готов на все, хотя с зарплатой полицейского содержать сына в столь престижном колледже было не так-то просто. Даже учитывая помощь бывшей жены и ее нового мужа.
— Знаешь, что он отмочил? — усмехнулся Мэтт. — Взял вдруг и перешел на медицинский факультет!
— Когда это он успел? И почему мне ничего не сказал? — Мэтт пожал плечами:
— Естественно, с тобой он поделится в последнюю очередь. Ты же знаешь, что в этом возрасте парни стремятся как можно больше отдалиться от отца.
— Но почему на медицинский? Вот уж никогда не думал, что он интересуется медициной!
— Дело не в интересе к медицине. Просто на этом факультете собралась золотая молодежь. Шон, конечно же, решил: я, мол, буду не я, если не войду в их круг. И кажется, уже вошел — во всем им подражает, говорит на их жаргоне… И вообще, быть врачом — это престижно.
— Но как же он умудрился сдать экзамен? Он и учебник-то, кажется, раз в год соизволит открыть!
— Вот уж не знаю, — произнес Мэтт. — Спроси у него сам, когда он приедет на каникулы. Но похоже, это всерьез. Мало того — хоть и учится он без году неделя, а профессора уже поговаривают, что он, судя по всему, далеко пойдет.
Как ни неожиданно для Конора было решение Шона, каковы бы ни были мотивы этого решения, Конор вдруг почувствовал, как его распирает гордость за сына. Врач — это уже кое-что. Во всяком случае, получше, чем полицейский.
Взгляд Конора снова упал на брюнетку, одиноко сидевшую за своим столиком. Он вдруг подумал о том, есть ли у нее дети. Поймет ли она переполнявшую его гордость за сына, если он расскажет ей новость, которую сам только что услышал, или удивленно посмотрит на него, когда он будет пытаться объяснить ей, почему карьера сына для него важнее собственной? За свою жизнь Конор успел наделать не так уж мало ошибок — пусть хоть у сына все сложится удачнее.