— Спит? — дежурно спросила Марина.
— Проснулся, — дежурно ответила я.
Мама поймала ее за рукав.
— Не кричит же! Сиди спокойно.
Напряженная до дрожи, Марина села на краешек стула. В ту же минуту из моей комнаты донесся вопль.
Как Марина разминулась в дверях с Ириной Вячеславовной, я не поняла. По всему видать, она прошла сквозь нее, но обе этого даже не заметили.
— Сказал, что все в порядке, — Ирина Вячеславовна вертела в руках молчавшую трубку. — Но приедет домой не раньше, чем через месяц.
Она села на скамью у плиты, подперла кулаком щеку и замерла.
Вот свинья, и ей нахамил.
Вошла Лена, остановилась в проеме. Она переводила глаза с меня на свою маму, старательно, хотя и немного фальшиво, изображая драматичный интерес. На самом деле она уже поняла главное — Денис жив — и лицедействовала только из сочувствия к матери. Я рассматривала ее с нарастающей тоской: она изменилась за год. Повзрослела. Неужели так же сильно изменились все, и никого, как прежде, знакомого, у меня не осталось?
Ирине Вячеславовне с каждой секундой становилось лучше. Это было даже видно и ощутимо по окружавшим ее эмоциям. Наконец, она обратилась ко мне:
— А почему он… такой?
Я пожала плечами.
— Не привык, что вы за него беспокоитесь, вот и не звонил.
Она, подумав, кивнула, а потом спросила снова:
— Нет, он какой-то… расстроенный.
Пришлось встать и повернуться кругом, чтобы она заметила.
— Он выглядит так же, как я. Его это очень злит. Мы оба перенесли тяжелую болезнь.
Она опять кивнула, и ее глаза потемнели.
— Я чувствовала, что ему плохо.
— Ты выглядишь супер! — не удержавшись, с завистью прошептала Лена.
— Да ну! — возмущенно воскликнула мама.
А в Ирине Владиславовне уже проснулся животный инстинкт матери, защищающей потомство, очень хорошо мне знакомый:
— Как же за вами недоглядели?! А правильно ли вас лечили?! Почему родителей не известили?
Кроме прочего, у нее есть серьезный недостаток — она юрист. Слишком хорошо знает, кто и что ей должен. Пришлось выкручиваться, стараясь не слишком погрешить против истины.
— Мы сами виноваты — полезли, куда не надо, нарушили все инструкции. Лечили — не знаю, но мы живы и осложнений у нас теперь нет. Известить сначала возможности не было, а потом одни думали, что известили другие и наоборот.
Договорив, я испугалась, что она потребует адрес нашего так называемого «спортивного лагеря», дабы высказать его «руководству» все, что думается, но зря. Наведенная Командором заморочка все еще работала, и выяснять такие подробности ей в голову не пришло.
На всякий случай я выскользнула из кухни в большую комнату. Лена, немного погодя, вышла за мной. Она-то знала истинное положение вещей и жаждала жареных фактов.
— Где вы были? — шепотом спросила она, и ее глаза при этом нескромно блеснули.
Черта с два ей действительно важно, где мы провели столько времени. Она не сомневается, что в каком-нибудь наколдованном мирке, а эта сфера ей принципиально неинтересна: путешествия Дениса и других парней она считает забавной причудой типа охоты, рыбалки или парашютного спорта, а мои приключения — просто дурью инфантильной девицы, не развившейся до нормальной девушки. Поэтому я ничего не ответила, давая понять, что жду следующего вопроса. Он последовал практически мгновенно:
— У вас что-то было?
— Не-а, — сразу отозвалась я.
Лена с недоверчивой ухмылкой изучала мое лицо. Признаки лжи, при должной проницательности, она смогла бы на нем обнаружить — ведь у нас с Денисом много чего «было», но она спрашивала не о том… И тут моя совесть чиста.
— А-а-а, — наконец, разочарованно протянула она и даже слегка рассердилась.
Неужели так сильно хотела? Или ждала, что я начну оправдываться?
— Когда собираешься на Остров?
Теперь не было смысла темнить.
— Когда позовут. Когда придет «Мистификатор».
Лена понимающе кивнула и отвернулась, о чем-то раздумывая.
— А как у вас с Лешкой? — спросила я, чтобы не показаться невежливой.
Она, разумеется, напустила на себя таинственный вид, и, ритмично передернув плечами, провела пальцем по крышке старого бабушкиного пианино.
— Думаю, мы расстанемся…
Не удивила. Если Алешка не решил порвать с Островом, что вряд ли, то у них нет ничего общего. Подождав от меня вопросов и восклицаний, Лена продолжила уже в виде размышления:
— Все ведь расстаются… Всё меняется.
Это были не просто слова — это был укол. Я должна была забеспокоиться.
И я забеспокоилась:
— О чем ты?
Она особенно загадочно, с оттенком сочувствия, улыбнулась и туманно ответила:
— Приедешь на Остров — увидишь.
Выспрашивать дальше я посчитала ниже своего достоинства, но тут же поняла, что укол оказался ядовитым: противное беспокойство больше меня не покидало. И когда Лена с Ириной Вячеславовной ушли, я тоскливо пыталась подготовить себя к тому, что увижу на Острове, оставшемся без Капитана-Командора.
Но до этого было еще далеко — месяц или два, пока мое тело не примет менее жуткий объем.
III
И мы зажили вместе, три женщины и младенец, деля общие заботы и наслаждаясь относительным покоем. Раз в два-три дня я звонила Даниилу Егоровичу, и однажды по его тону поняла, что Денис не выдержал и все ему рассказал. Ну, ладно, может быть, так лучше. Лишь бы Даниил Егорович не рассказал все сыну — так не хочется, чтобы островитяне изменили ко мне отношение.
На третью ночь моего пребывания дома Марина перестала лунатить и наведываться ко мне в комнату по причине «подозрительной тишины» в ней, когда я продемонстрировала, что даже во сне могу контролировать состояние Мити.
О том, что сон мне особо не нужен, я умолчала.
Наверное, Командор, живя на Острове, тоже очень мало спал. Наверное, поэтому он успевал очень много. Наверное, он не понимал, почему его подопечные не способны обходиться без сна…
А у меня сон просто вошел в дурную привычку, от которой сейчас, начиная в прямом смысле новую жизнь, самое время избавиться. Усыпив Митю и Марину, я уходила лазать по скалам и плавать в ледяном неприветливом море — такая физическая нагрузка была идеальной для истощенных мышц — а потом погружалась в учебники, чтобы рассчитаться со школой за полтора учебных года и забыть о ней насовсем.
Регулярно отдыхающая, Марина оказалась разумной и веселой девушкой, и в наш с мамой маленький мир она вписалась великолепно. Это было время тихого счастья.
Однако же я должна была поставить его под угрозу.