Читать интересную книгу Бретёр - Юлия Юрьевна Яковлева

почувствовал холодную решимость опытного шахматного игрока. Он был уверен в своей победе. Это, а вовсе не слова Матвея, смягчило его. Он похлопал брата по плечу:

— Как скажешь. Как скажешь. Тебе видней.

Ипполит решил защитить брата любой ценой.

Матвей Мурин долго сидел перед бюро с пером. Лист бумаги пугал его. Казался снежной степью. Записка княгини Звездич лежала поодаль, на самом краю стола. От нее слабо пахло духами. В ней было всего четыре слова: «Мне сказали, вы в Петербурге». Пять — считая предлог. Шесть — считая букву Н вместо подписи: о Нина, Нина… Матвей в муках сочинял ответ. Присутствие княжеского лакея за спиной нервировало его. Он бы с радостью услал его. Но княгиня велела лакею вернуться либо с ответом, либо со словами, что ответа не будет. Лакей был рослый, нарядный и неприятно напоминал о муже прекрасной Нины — князе Звездиче, молодом толстяке, на деньги которого Нина была окружена роскошью.

Матвей почесал пером лоб. Наконец решился. «Графиня Вера сегодня вечером устроила ужин с картами». Семь слов. Восемь, считая предлог. Это важно или нет? Он вымарал «с картами» и «вечером», чтобы приблизиться к эталону отношений, заданному Ниной, сложил записку, отдал лакею и только потом вспомнил, что забыл подписать. Ладно. Пусть Нина сама придумывает, что это могло бы значить. Пора было завивать волосы.

Когда Мурин — завитой, напомаженный, одетый и даже надушенный — подъехал к особняку графини Веры на Миллионной, было уже темно и сыпался дождик. К карете тут же подскочил лакей с зонтом: чтобы гость не испортил прическу и усы, пока войдет под козырек подъезда.

Мурин благополучно выбрался. Преодолел крыльцо. Вошел в распахнутые двери, скинул плащ. При виде беломраморной лестницы у него заныло под ложечкой: одолеть ее казалось таким же невозможным, как взойти на ледяную гору. В зеркалах повторялись фигуры лакеев, гостей. На верхней площадке дамы поправляли цветы и украшения, прежде чем пройти в гостиную. Хозяйка дома, графиня Вера, была там же и встречала прибывших. Она сразу заметила и Мурина внизу, и его заминку. Сам Матвей Мурин был для нее безвреден. Но графиня Вера до паралича боялась его брата Ипполита: он мог здорово осложнить жизнь ее мужу в министерстве иностранных дел, что в свою очередь сказалось бы на светском статусе самой графини. Вера тут же подозвала наиболее доверенного лакея, указала подбородком на Мурина и строгим шепотом приказала проявить тактичность.

Мурин едва успел поставить ногу на первую ступеньку, как лакей уже ласково вынул у него из руки трость, забрал себе. Незаметно приобнял его, крепко прижался ляжкой и повлек вверх. Со стороны все выглядело так, точно лакей просто помогает нести трость. Графиня Вера встретила Матвея Мурина сияющей улыбкой, лакей учтиво исчез.

— Добрий вьечер, — заговорила графиня по-русски, очень изумив Мурина, при этом слово «Петербург» она произнесла грассируя, на французский манер, и слегка споткнулась о русские согласные. — Pétersbourg привест… тс… вует наших славних ге´оев.

На этом ее словарный запас кончился. Недостаток слов графиня возмещала улыбками и жестами. Мурин не стал ее мучить, поцеловал руку и прошел в гостиную. А графиня Вера принялась тревожно высматривать следующего приглашенного калеку: кавалергардского корнета Прошина. Как и Мурин, он прибыл в отпуск из действующей армии.

Мурин так давно не видел нарядных дам, что, когда он вошел в гостиную, все они сперва показались ему одинаковыми. На всех были длинные платья. На всех были розы. У всех были локоны. На всех — отражая свет свечей — сверкали алмазные диадемы, серьги, ожерелья. Темнели фраки мужчин. Гости уже разбивались на группки, беседуя. Гостиная была наполнена уютным журчанием разговоров. Лакеи с бокалами на подносах лавировали между гостями так ловко, что казались невидимыми. Мурин увидел княгиню Звездич по сиянию, которое исходило от нее, и дело было отнюдь не в бриллиантах. Ее кожа была такой белой, ресницы, брови и кудри — такими черными, а черты лица такими отчетливыми, что остальные дамы рядом с ней сразу тускнели, казались какими-то блеклыми, клеклыми, какими-то недопеченными. Нина — сияла. Мурин видел, что с ней разговаривает его брат Ипполит, сердце его ёкнуло от недоброго предчувствия: «Какие у этих двоих могут быть разговоры?» Но тут Нина и Ипполит заулыбались, а Ипполит даже и засмеялся. Поцеловал Нине руку. Мимо Мурина прошел лакей, обходительно качнул в его сторону подносом. Мурин отрицательно повел глазами. А когда лакей отчалил, Ипполита рядом с Ниной уже не было. Мурин похромал к ней, но так, чтобы истинная цель маневра не бросалась в глаза остальным.

— Ба! Мурин! — наперерез бросился к нему господин с русыми бакенбардами. Это был известный распорядитель балов Николушка Веригин, брат всем известной баронессы. Николушка на ходу снял с подноса два бокала, один протянул Мурину:

— Выпьем.

И не дал Мурину и рта раскрыть:

— …Господа, господа! — закричал он тем голосом, которым привык объявлять фигуры мазурки.

При звуках его голоса, как лошади при звуках полковой трубы, все привычно обернулись. Мурин не знал, куда провалиться. Он глядел поверх голов, но кожей чувствовал взгляды, и особенно взгляд Нины, от которого начал краснеть. Шелест разговоров стих.

— Господа, — глаза Николушки влажно заблестели. — Выпьем за славу русского оружия!

По-русски Николушка говорил хорошо и чисто, в детстве он много времени проводил в подмосковном имении, в мирное время оно давало тысяч двадцать чистыми в год, но теперь, как говорили, от него остались головешки: там стояли французские канониры. От этого Николушка сейчас был неподдельно взволнован. Его ненависть к французам дышала вполне искренним жаром, тост обрел некоторую кровожадность:

— Недалек тот час, когда неприятель унесет ноги с русской земли. Конечно, кроме ног, оторванных русскими ядрами и отрубленных нашими доблестными воинами. За тебя, друг Мурин!

Мурин решительно не помнил, когда это он с Николушкой настолько подружился, что перешел на ты. Но поднял бокал. Шампанское приятно холодило руку. Нина на другом конце гостиной тоже подняла бокал, опустив глаза. Мурин отпил глоток.

— Ура! — негромко грянуло в гостиной.

Вечер занялся. Каждый и каждая спешили подойти к «нашему герою». Тряхнуть его руку. Протянуть ему руку. Сказать что-нибудь на ломаном русском. То и дело порхало слово «отечество». Графиня Вера наблюдала все это, стоя у двери. Она была довольна.

Как раз пили за государя, когда об ее бокал стукнула своим графиня Ксения. Но не отошла. В глазах графини Ксении блеснул кошачий огонь:

— Многие наши барышни и дамы в восторге от раненых героев. Один лишь вид мундира иным кружит головы. Интересно,