правил. А дальше… мелочи.
Я отпустил ее плечи и зачем-то начал расправлять ладонями лежавшую на журнальном столике газету месячной давности. Оставшийся на ней пепел тут же прилип к пальцам, и их противно засаднило. Но я не обратил на это внимания и, не поднимая глаз, продолжил:
– Варь, людей невозможно переубедить. Каждую историю они будут воспринимать не так, как она есть, а так, как им угодно. По амбициям, пристрастиям или, – тут я усмехнулся, – красивости. Думаете, почему так много беллетризованных биографий? Эти издания удовлетворяют взыскательный вкус к исторической неправде. Ваша история прекрасна: она и пугающая, и в меру мистифицированная, и в то же время особо к фактам не подкопаешься, и взгляд у вас разносторонний… но некоторым будет нравиться видеть в Грозном просто безумного тирана. Некоторым наоборот – обелять его до предела, уверяя весь свет, что «нынешняя сильная Россия – его заслуга». Середина – человек с победами и поражениями, грехами и милостями, чувствами и страстями – понравится не всем. И именно поэтому… – Я понизил голос. – …Грозный ваш. И точно станет «своим» для многих.
Варя нервно улыбнулась.
– Если потом им не попадется что-то, что ляжет в чужую картину мира лучше?
Она видела правду и требовала ее вслух. И я покорился.
– Именно так. Неспроста же многие верят в святого Моцарта, отравленного злобным Сальери, и только единицы – в двух друзей-коллег, уважавших друг друга без всяких мессианских девиаций. И сколько ни кричат историки, что Пушкин по своим эстетическим причинам наврал и в наше время попал бы под суд… черно-белое деление на гениев и посредственностей, или, как в вашем случае, на тиранов и гуманистов слишком удобно. Но это ведь не уничтожит ваш текст и тем более вашу веру. И мою тоже. Ведь я поверил именно вам.
Варя приободрилась, оживилась, даже принялась расспрашивать о бедняге Сальери. Удачно я ее отвлек. Книгу мы вскоре выпустили; она была довольно успешной для своего сегмента, а в Штатах даже получила медаль. Грант мы тоже взяли. Проект выстрелил. Но я не могу забыть чувство… нет, скорее ощущение… которое заразило меня во время того дикого разговора. Уже не страх, не непонимание, не досада оттого, что кто-то из моих авторов нуждается в помощи психиатра, так как болеет парафренией. Нет. Это было что-то другое, и очень долго я не мог, да и не хотел подбирать этому названия.
А сегодня, спустя N лет, Джуд его нашел. Нашел легко, мимоходом произнес, а я сразу же понял, о чем речь.
Хтонь.
Джуд назвал случившееся во время американского проекта хтонью. Древней ирреальной силой, прущей из темных каких-то, невидимых глазу брешей, куда писатели так легко суют свои неосторожные носы. И это действительно была именно она, Варь, хтонь. Выбоины те, которые с паркета вскоре пропали… шаги в ночи.
Я ведь спросил тебя, когда мы уже снова были на кухне, когда ты успокоилась, перестала дымить и сварила кофе, когда залила туда щедро коньяк…
– Чья голова была на посохе у этого вашего призрачного Грозного?..
Ты не обернулась.
– Федора Басманова. Даже после смерти он вернулся к своему царю. Не только душой, но и костями.
А ты ко мне не вернешься, Варь.
Четыре.
Три…
8. Burning Bright
Что за зверь такой – идеальный читатель? С другими авторами мы много об этом болтаем, но пока не сошлись. Для кого-то это тот, кто просто принимает все как есть, льет на текст чистый восторг и не доебывается в духе «я хотел другой финал». Для кого-то – творческая братия, которая на каждый чих сочиняет фанфики и рисует картинки. Кто-то прям король: идеальный читатель должен и на одном уровне умственного развития с ним быть, и супервнимательным, и всех тараканов из авторской головы выловить, классифицировать и рассадить в рядок. Ну хоть бо́льшую часть. Я понимаю, особенно если тараканов реально много – это обычно у тех, кто пишет «то, что сам хотел бы читать». Другой вопрос, что в таком случае, сколько бы простых благодарных читателей эти книги ни собирали, идеальных будет по пальцам. Ну, главное, чтоб не вообще один – сам автор.
Моя позиция проще: мой идеальный читатель – верный читатель. Почему?
У каждого бывают моменты, когда мы особенно остро ощущаем себя… невечными. Частью шести миллиардов одноразовых существ, которые сегодня есть, а завтра сгинули. Обычно на эту мысль наводят глубина и высота, и тут уже неважно, куда мы смотрим – в бесконечное небо, на стелющееся до горизонта море или в огромное помойное ведро. Ублюдочное чувство… но наши собственные мозги защищают нас: стоит отвернуться, переключиться – и мы про это забываем. Наша одноразовость фоновая – изредка проступающий, не излечимый ни йогой, ни религией внешне-внутренний раздражитель, страх смерти и забвения. Если вдуматься… внутренний или все-таки внешний? Откуда это идет?
Одноразовость вообще триггер – и на таком вот глобальном уровне, и если уровень снизить. Не знаю, как у вас, но у меня, и у @sabrina_dark_creator, и у многих еще, кого я знаю, – тоже, и мы признаём это.
Одноразовость – если речь, конечно, не о гондоне и не об экологичном стаканчике кофе, с которым можно прогуляться, а потом отправить безвредно гнить (кстати, не, ни фига они не экологичны, там внутри полипропиленовая пленка, так что носите лучше термос), – страшна. Мерзка. А еще настырна, как жвачка, липнущая к ноге. И хорошо если к ноге… вчера вот из-за какого-то козла изгадил себе джинсы на остановке!
Так вот. Одноразовость постепенно пожирает наш мир. Одноразовая посуда, одноразовая оппозиция (что чревато при СЛИШКОМ многоразовых президентах), одноразовые фильмы, песни и отношения. Разве раньше ее было столько? Разве дома строили не на века, партнеров выбирали не на годы, горшки лепили не на пару поколений?
Впрочем, кое-что одноразовое было, как ни странно, и тогда. Слава.
Не пожелаю никому быть, что называется, автором одной книги. Неважно, какая это будет история, первая, последняя или написанная в абстрактном «расцвете творчества». Автором одной книги – при условии, что ты написал больше, чем одну, – быть ужасно. Даже если за эту одну тебя сажают на трон и осыпают золотом. Если по ней сняли фильм, получивший «Оскар». Если в ее героев играют твои и чужие дети. Нет. Это клеймо: у тебя, как говорится, низкий заряд. Ты пишешь, пишешь, но такого отклика уже нет. И можно сколько угодно утешаться тем, что «по