дьявол вышел от Твардовского, весьма недовольный им и самим собою. Не нравились ему эти мечты о прошлом, которым с некоторого времени предавался Твардовский. Боялся он раскаяния, к которому могли привести беседы Твардовского с собственною совестью. Он долго выдумывал средства, как бы заманить Твардовского в Рим… Для этого дьявол решился пуститься на хитрость.
— Во-первых, — говорил он сам с собою, — чтобы быть в Риме, надобно быть в Италии, без чего мы завладеть Твардовским не можем. Что бы придумать?.. А!.. В записи написано просто — Рим, не Roma Italica. Нельзя ли сыскать другой какой-нибудь Рим, — сочинить, например, какой-нибудь Roma Polonorum?..
Обдумав план свой, как следовало, дьявол распустил крылья и полетел по Сандомирской дороге.
Долго бы летел дьявол, если б не остановила его внимание недостроенная корчма, стоявшая на большой дороге. В ней не было еще ни окон, ни крыши. Всматриваясь в корчму, дьявол приметил подле нее бедного сидевшего шляхтича. Тогда, нисколько не медля, он спустился на землю, подкрался и стал за углом корчмы, выжидая удобной минуты вступить в разговор с шляхтичем.
— Проклятые работники! Просто сволочь! — говорил шляхтич. — Попадетесь вы мне когда-нибудь под руку: научу вас как шутить с шляхтичем!.. Будете вы меня помнить, мерзавцы! Не заплатил им в срок денег, — бросили работу и разбежались все до одного, черт их побери! А между тем сандомирский мещанин, у которого я нанял корчму, требует возвратить и деньги, и залог, если я не выстрою ее к сроку… А срок подступает. Что тут прикажете делать? Откуда набрать работников? Чай, мерзавцы, еще рассказали всем, что я не плачу!..
— Извините меня, что осмеливаюсь беспокоить вас, — сказал, выходя из-за угла, с низким поклоном дьявол. — Слышу, что вы спешите достроить корчму. Смею ли спросить, когда положен последний срок?
— А тебе на что? — отозвался шляхтич, презрительно оглядывая дьявола с ног до головы. — Уж не подослали ли они тебя для переговоров?.. Смотри, чтоб не раскаиваться…
— Не гневайтесь, сударь, — отвечал сатана, — я не подослан ни от кого; я ремесленник, ищу работы; не угодно ли будет вашей милости нанять меня?
— Нанять тебя? — говорил шляхтич, продолжая оглядывать лохмотья дьявола. — А знаешь ли ты, что корчма должна быть достроена в два дня?
— Берусь достроить ее в два дня, — смело отвечал дьявол.
— Ты шутишь? — продолжал шляхтич. — Возможное ли дело, выстроить корчму в два дня, когда работы тут на добрый месяц. Разве черти помогут тебе…
— Может быть и помогут; это не ваше дело. Берусь сделать — и сделаю.
Шляхтич пристально посмотрел на дьявола. Тот улыбался.
— А что дадите мне за работу? — спросил дьявол.
— Да где тебе сделать!.. Скажи мне наперед, много ли у тебя работников?
— Всего одна голова, да две руки, — отвечал сатана. — Да что вам за дело до работников? Была бы послезавтра готова корчма, а за это я ручаюсь. Не исполню, тогда делайте со мною, что хотите.
— Пожалуй!.. Но мне все кажется, что ты шутишь. Предупреждаю тебя, что за шутку ты поплатишься своею шкурою. Уж не подослал ли тебя нарочно тот мещанин, у которого я снял корчму? Может быть, ему захотелось выиграть время и вернее взять с меня свой задаток и деньги?..
— Если не верите мне, то приставьте к корчме сторожей и велите смотреть за мною. Со своей стороны, я не только в два дня дострою корчму, но готов даже достроить ее к завтрашнему утру.
— К утру!.. Да только дьявол может сделать подобную штуку.
— Кто же вам говорит, что я не дьявол! — говорил сатана. — Впрочем, кто бы я ни был, до этого нет дела. (Шляхтич видимо струсил и перекрестился…) Теперь о плате. Вместо платы, в которой я не нуждаюсь, предложу одно условие.
— Какое? — боязливо пробормотал шляхтич.
— Я потребую сущей безделицы… Можете смеяться надо мной, сколько угодно, для меня тут идет дело о выигрыше заклада.
— Заклада? Какого заклада?
— Это не ваше дело… Условие то, чтоб вы позволили мне назвать корчму, как мне вздумается.
— Я было уже назвал ее "Новинкой".
— Я назову ее иначе.
— Желаю знать, как?.. Ты, может быть, назовешь ее так, что все станут смеяться надо мной да вдобавок не будут ходить в корчму?
— Напротив, я назову ее именем первого города в мире.
— Какой же это первый город в мире? — спросил шляхтич, как видно, не слишком далекий в географии.
— Рим.
— Рим? И ты говоришь, что для тебя тут дело идет о закладе?
— О закладе, которого я не моту открыть вам. Это мой секрет… Согласны на условие?
— Как нельзя больше. По рукам!
— По рукам! Завтра утром приходите сюда: корчма будет готова.
— Приду.
— Можете привести с собою и хозяина-мещанина. Обрадованный шляхтич простился с дьяволом до завтра.
К утру корчма стояла совсем готовая: окна, двери — все было прилажено, как нельзя лучше; все до последнего крючка. Вдобавок, когда вошли в нее мещанин и шляхтич, яркий огонь горел в камине, и перед ним сидел и грелся наш дьявол.
Над дверьми прибита была вывеска с огромными литерами "Корчма Рим".
XXXIII
Как Твардовский доживал последние дни свои
Печально и грустно тянулись последние дни Твардовского. Ничто уже, казалось, не занимало его, — ни свет, которого он так добивался, ни науки, которые вычерпал до дна. Суровый, мрачный, с нахмуренными бровями, с лицом, покрытым морщинами, всегда молчаливый, ходил он по краковским улицам. Взглянув на него, каждый сказал бы, что жизнь надоела ему и стала в тягость. От всего прошлого осталась для него только шаткая слава его жизни, его мудрости и чернокнижия.
Твардовский не оставлял своих медицинских занятий. Присмотр за больными, беседы с ними, наблюдения над их болезнями занимали его, сокрушая время, тянувшееся для него невыразимо долго. В системе лечения Твардовский прибегал теперь более к науке, чем к силе дьявольской. Слава, благодарность, плата уже не интересовали его, как прежде, и не возбуждали в нем никакого чувства…
Грустно было смотреть на Твардовского: наружность так резко соответствовала состоянию его души. В каждой морщине лица, казалось, говорили раскаяние и угрызения совести: на высоком открытом челе его, некогда прекрасном, теперь обтянутом сухою желтою кожею, казалось, отпечатывались все внутренние его тревоги… Многочисленные друзья оставили его, заметив перемену в его образе жизни: для них нужен был не сам Твардовский, а его пиры и богатство. Те, которые недавно превозносили его до небес, теперь стыдились подать ему руку, убегали при встрече с ним. Остался ему верен один только Матюша, который по-прежнему не оставлял своего