подчеркнул в своей великой работе Владимир Ильич, какие задачи поставил перед революционным движением?
Алёшка попытался «включить огурец» и запел соловьём.
– В своей великой работе вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин проявил себя во всём могуществе своей энергии, прозорливости и организаторского таланта. Чётко излагая задачи перед революционным движением, он указал пролетариату на необходимость скорейшего строительства нового общества, необходимость покончить с пережитками прошлого, решительно бороться с гидрой контрреволюции и обеспечить самое неукоснительное исполнение декретов первой на планете власти рабочих и крестьян…
У Ираиды слегка затуманился взгляд.
– На пути строительства коммунистического общества необходимо было срочно решить множество задач, причём не только организационного, но и пропагандистского характера. Поэтому Владимир Ильич совершенно справедливо указал в своей работе: «Наша революция показала всему миру кое-что и весьма существенное!»
Бонч-Бруевич нервно моргнула.
– Победа Октябрьской революции была делом жизни Владимира Ильича, вложившего всю энергию в достижение поставленной цели. Под его мудрым руководством партия большевиков доказала правильность ленинских идей…
И так ещё минут пять.
Аудитория нервно молчала.
Это был высший пилотаж – Ираида пропустила словесный нокдаун и «поплыла», безвольно повиснув на канатах преподавательской закалки. Наконец, почти признав своё поражение, она вошла в спасительный клинч, бессильно покачивая головой. Милостивая улыбка уже играла на её тонких губах, она на полном автомате придвинула Алёшкину зачётку, шарик ручки покатился по бумаге, вычерчивая восхитительное «О».
И тут она умиротворённо, тепло, чувственно, даже чуть неприлично-сладострастно проворковала в полном очумении:
– Алексей, какими великими словами завершил свою работу Владимир Ильич?
Горестные сотые и десятые доли посыпались сухими черепами секунд на выжженный песок пустыни ужаса. Верещагинская пирамида росла перед глазами Алёшки.
– Владимир… Ильич… подчеркнул… – он сглотнул железные опилки слюны и опустил голову на плаху. – Что «наша революция показала всему миру кое-что и весьма существенное».
В задохнувшейся тишине аудитории отчётливо послышалось, как со свистом заискрились синапсы, нейроны, извилины и оба полушария в голове Ираиды. Её зрачки медленно расширились, раздалось шипенье могучего вдоха, жгучий инквизиторский восторг сотряс всё её нелюбимое, некрасивое, постылое тело, и она грянула:
– Филиппов! Мерзавец! «Два»!
С глухим звуком упавшего топора захлопнулась зачётка…
На пересдаче Ираида Элемовна обложила метавшегося Алёшку красными флажками контрольных дат и спустила на него свору дополнительных вопросов. Как ни старался Филиппов, его скальп достался Ираиде. Это было не просто скверно, это было ужасно. Обыденно начавшаяся сессия грозила закончиться вылетом из института.
На вторую пересдачу Алёшку готовили, как боксёра.
Зося отлучила несчастного от радостей плоти и воплотилась в фурию, следящую за его сном, бодрствованием и трёхразовым усиленным питанием в лучших традициях украинской кухни. Кирилл Давыдов с четьи-минеевской монотонностью дьячка читал вслух работы Ильича, а Сашок Васильков стряс со всего потока лучшие конспекты и тоже запихивал их в гудевшую Алёшкину голову. Никто на потоке не удивлялся тому, что «мушкетёры» приняли в свою компанию Зоську. А кто если и рискнул бы удивиться, был бы вызван на дуэль всей четвёркой.
До экзамена оставалось меньше суток, но Алёшка уже «поплыл». Он просто опух. В голову ничего не лезло. Тогда Кирилл захлопнул очередную книжищу, ужасавшую своей толщиной, и молвил:
– Все, ребятки. Хватит. Завтра пойдёшь и сдашь на «хорошо». Сашка, хватит бубнить. Алёшка, бери ноги в руки и марш гулять. Иначе завтра ты «мяу» не скажешь. Зося, давай, тащи его на волю. Алёшка, слышишь? Своди Зосю туда, куда бы ты больше всего хотел её сводить. Слышишь?
Алёшка тупо кивнул. Он оглядел уставших донельзя ребят, пытавшихся улыбаться. Всех немного мутило от выкуренных сигарет. Вдруг он как-то странно скривился, прищурился.
– Хорошо, – и добавил самым бесцветным голосом: – Зося, возьми паспорт.
Зоська подняла брови, переглянулась с Давидом и Сашком. Пожала плечами.
– Ладно.
…При виде широкой Невы Алёшке стало полегче. Лицо потеряло салатовую бледность. Его всегда спасали Небо, Ветер, Вода и Камень. Как раз этого добра было вокруг предостаточно – Нева внизу, гранит по бокам, ветер вокруг и небо сверху.
– Зося, глянь направо. Исаакий видишь?
– Да.
– А видишь перед ним, на набережной, дворец? Английская набережная. Хочешь глянуть?
– Давай. А то я уже продрогла чуть. Пошли потихоньку домой?
– Нам как раз по пути. Иди, я сейчас прикурю. Тебе прикурить?
– Не-а. Не хочу. Тут воздух такой… Вкусный.
Зося пошла вперёд, чуть пританцовывая. Алёшка стоял, держал в пригоршне пляшущий огонёк спички, пытался попасть дрожащей сигаретой. Губы онемели. Сердце жгло и бухало. Его трясло и колотило, но он улыбался.
Всё, вот оно. Пришло его время. Та самая минута.
Наконец он закурил и быстро догнал Зосю. Взял её иззябшую ладошку. Стал отогревать горячей рукой.
Он всегда согревал Зосю. Особенно ноги. Это было смешно. Зося всегда ложилась на спину, он на левом боку. Она просовывала ледяные ступни меж его бедер и отогревалась, как в печке. Болтала или просто мурлыкала. Он дышал её волосами и заводился до дрожи. А она не торопилась.
Девочки любят дразниться. Особенно когда рядом.
От этой мысли ему стало сложнее шагать рядом с Зосей. Он, вроде бы как иззябнув, запахнул плащ, радуясь, что на нем такие узкие джинсы.
– Видишь, какой здоровенный дворец? Мы разве с тобой здесь не ходили? – он подбородком показал на здоровенное здание (руки были заняты).
– Вижу. А что здесь? Институт какой-то?
– Ну… Не совсем институт. Дворец. И не совсем дворец.
– Что значит: «не совсем дворец»? Ты почему так дрожишь? Замёрз?
– Замёрз что-то.
– А рука горячая. Ух, я тебя согрею завтра! Ты почему меня сюда привел, хитрый Эл? Ну, что молчишь?
– Это Дворец бракосочетаний, – он замолк, потом повернулся к Зоське, нахмурился. – Зайдём?
Зося посмотрела на него внимательно-внимательно. Потом взяла из его едва дрожавших губ сигарету, затянулась, не отводя взгляда. Выдохнула дым в сторону. Прикусила нижнюю губу. Ещё помолчала.
– А давай.
И они пошли по мосту, и повёл их в будущее по мосту своего имени сам лейтенант Шмидт, русский офицер и мечтатель.
4
– Что вам, молодые люди?
В пустоте мраморных лестниц и переходов с высоченными мраморными статуями официальный голос разнёсся нескончаемым эхом: «Что вы суть люди? Люди… Лю-ди…»
– Э-э-э… А где здесь женятся?
– Здесь сочетаются браком. А кто жениться собирается?
– Мы.
– Дети… Рабочий день заканчивается. Шутить будете, когда повзрослеете. Через года три приходите.
– Мы не дети!
– А сколько вам?!
– Девятнадцать.
– Паспорта покажите, – престарелая регистраторша, весьма миловидная, между прочим, женщина лет сорока, недоверчиво изучила странички. Даже ещё полистала, словно искала печать яслей или детского сада. – Да-а-а… И когда же вы хотите пожениться?
– А сегодня можно?
– Молодой человек! Шутить будете на