Читать интересную книгу Лунный парк - Брет Эллис

Кимболл не сводил с меня глаз в ожидании, когда же закончится эта жалкая прелюдия. Я заставлял себя не смотреть на следы. Наконец Кимболл прочистил горло.

– Я получил ваше сообщение, простите, что не сразу отреагировал, просто, судя по голосу, вы были не слишком обеспокоены, и…

– Однако у меня, пожалуй, есть кое-какие новости, – сказал я, снова усаживаясь. (нет у тебя никаких новостей)

– Да, вы так и сказали. – Кимболл медленно закивал, – Но, хм… – Он замолк, о чем-то задумавшись.

– Хотите выпить? – вдруг спросил я. – А то у меня вроде есть где-то тут бутылка скотча.

– Нет-нет, все нормально. – Он помолчал. – Мне нужно ехать обратно в Стоунбоут.

– А что случилось в Стоунбоуте? – спросил я. – Погодите, не там ли живет Пол Оуэн?

Кимболл снова тяжко вздохнул. Он был одинок и печален.

– Нет, это не там, где Пол Оуэн.

Я помолчал.

– Но ведь Пол Оуэн… в порядке?

– Да, он-то в порядке, хм… – Наконец Кимболл набрал воздуха и посмотрел мне прямо в глаза. – Видите ли, мистер Эллис, прошлой ночью в Стоунбоуте произошло нечто, – он вздохнул, решая, стоит ли продолжать, – что, скорее всего, изменит направление расследования, о котором я рассказал вам в субботу.

– А что случилось? – спросил я.

Кимболл взглянул на меня решительно:

– Произошло еще одно убийство.

Я переварил информацию, кивнул и заставил себя спросить:

– Кто… жертва?

– Мы не знаем.

– Я не… понимаю.

– Обнаружены только отдельные части тела. – Он разнял сложенные в замок руки и раскрыл ладони.

Я уставился на его ногти. Они были обкусаны.

– Это была женщина, – все вздыхал он. – Я проторчал там весь день и не хотел вас беспокоить, потому что это преступление не укладывается в нашу предыдущую версию.

– То есть…

– Его нет в книге, – произнес он. – Убийства, которые мы расследовали в округе Мидленд с начала лета, были, как нам казалось, в конечном счете связаны с книгой, вот, а это… это не связано. – Он посмотрел через мое плечо в окно. – Имеются существенные отклонения.

Я был отрезан: моментально. Теперь я сам по себе. Рассказывать Кимболлу о Клейтоне смысла не было. Это уже не имело значения. Казалось, что Кимболл уже выбросил меня из головы. По его лицу понятно было, что сюжетная линия потеряла для него всякий смысл.

– Место преступления – убийства, которое вдребезги разбило нашу версию, – в мотеле «Орсик», что прямо у хайвея в Стоунбоут, было обставлено с дьявольской изобретательностью. Там были веревки и части тела, выложенные возле зеркал; голова и руки отсутствовали, стены забрызганы кровью; многое указывало на то, что на каком-то этапе в ход был пущен паяльник; кости обеих рук сломали еще до того, как сняли с них кожу, туловище нашли в душевой кабинке, а стену над заваленной внутренностями кроватью украшало громадное лицо, нарисованное кровью жертвы, а под ним сочились кровавые каракули: «Я вернулся». И снова никаких отпечатков. Никто даже не знает, кто и как занял эту комнату… горничная… она… – Голос Кимболла угасал.

В кабинете стало темнеть; я протянул руку и включил настольную лампу с зеленым абажуром, но светлее от этого не стало.

Пока я слушал Кимболла, сердце мое то заходилось, то останавливалось.

Несмотря на то что сцена преступления осталась нетронутой, криминалисты не нашли даже смазанных отпечатков, не обнаружили никаких следов или волокон, а серолог, изучавший траектории фонтанов крови и раны, нанесенные при попытке защититься, не нашел ни капли крови, которая не принадлежала бы жертве, что, принимая во внимание особую жестокость убийства, ситуация чрезвычайно редкая. Дознаватели уже разошлись по округе собирать показания, к работе привлекли экстрасенса. А поскольку данное преступление не было описано в моей книге, версия следствия разваливалась на ходу.

С подмышек текло.

Весть эта не принесла мне облегчения, (Эйми Лайт пропала) потому что хоть преступление это и не входило в «Американского психопата» издания «Винтедж», некая деталь не давала мне покоя. В описании Кимболла брезжил намек на что-то, с чем я уже однажды сталкивался. Я немедленно сфокусировал взгляд на следах. Голос Кимболла то затихал, то всплывал снова. – …идентификация личности займет как минимум неделю… может, дольше… может, вообще не удастся… в общем, ситуация из серии поживем – увидим…

Его стоицизм должен был меня утешить, и, полагаю, Кимболл считал, что снимает с меня непосильный груз и что я могу успокоиться. Но по мере того, как он рассказывал – мягким голосом, призванным избавить меня от стресса и чувства вины, – страх мой усиливался все больше. Что же я мог ответить на это? Кимболл терпеливо ждал, осведомившись, по какому, собственно, вопросу я звонил, но ответом ему было молчание. Когда я понял, что мне нечего ему предложить – ни доказательств, ни даже имени, кроме сомнительной формулировки «молодой человек, похожий на меня», – я даже зарделся. Когда он понял, что у меня для него ничего нет – что я ушел в несознанку, – он вернулся к попыткам обработать то, что навалилось на него сегодня утром в мотеле «Орсик». У него не осталось ко мне вопросов. У меня не было для него ответов. Нас свела цепочка бессмысленных совпадений, вот и все. Никакой связи не наблюдалось. И пока мы оба молчали о своем, сознание мое ширилось возможными вариантами, поделиться которыми с детективом я не мог.

Парень воплощает в жизнь мою книгу. Но имени его я не знаю.

Он был в моем доме. (Но не признался в этом.) Он сидел в машине Эйми Лайт. (А ты уверен, что его действительно видел?) Он был связан с девушкой, с которой у меня тоже были некие отношения. (Расскажи об этом. Признайся в адюльтере. Пусть Джейн узнает. Лишишься всего.) Еще он есть на видеозаписи, сделанной в ночь, когда умер мой отец, двенадцать лет назад. (Но не забудь, что на видео ему столько же лет, сколько теперь. И это самая существенная деталь. Она-то и даст толчок всему делу. И прежде всего будет использована против тебя.) В конце концов, самым законным обоснованием моего молчания явился страх, что Кимболл сочтет меня сумасшедшим. (Как? Дождь? Значит, ветер не дал вам осмотреть парковку? А что вы искали? Машину несуществующего студента? Призрак? Некто ездит на такой же машине, как у вас в студенческие годы, и…) Еще одно жуткое ощущение: я постепенно привыкал к нереальности ситуации.

Она напрягала, но в то же время высвобождала. Последние день и ночь были настолько за пределами любых прежних переживаний, что в страхе появились низкочастотные и весьма ощутимые прослойки радостного возбуждения. Я больше не мог отрицать, что пристрастился к адреналину. Приливы тошноты стихали, и место их занимало безумное головокружение. Когда я попытался «восстановить» «события» «по порядку», то просто рассмеялся. Я жил в кино, в романе, в дурацком сне, написанном кем-то другим, и разложение мое начало поражать – ослеплять меня своим блеском. Если бы всем оборванным концам в этом выворотном мире было хоть какое-то объяснение, я б и действовал соответственно, (но какие тут могут быть объяснения, ведь объяснения – такая скучища, верно?) хотя на данном этапе – пусть лучше болтаются в лимбе неопределенности.

Кто-то пытался проиграть твой роман в реальности.

А разве не то же делал ты сам, когда писал эту книгу? (Но эту книгу написал не ты) (Эту книгу написало нечто, но не ты) (А теперь отец хочет обратить твое внимание на важные вещи) (Но что-то ему мешает) (Ты придумываешь книгу, но иногда фантазии становятся реальностью) (Когда ты посвящаешь жизнь литературе, то сам становишься персонажем) (Писатель всегда будет отрезан от реальной жизни просто потому, что он писатель) – Мистер Эллис? – позвал Кимболл откуда-то издалека.

И я сгустился обратно в комнату. Он уже стоял, и глаза наши пересеклись, когда я поднялся, но дистанция чувствовалась. Мы пообещали дать знать друг другу, если что-нибудь «произойдет» (было выбрано именно это очаровательно неопределенное слово), я проводил Кимболла до двери, и след его простыл.

Только закрыв дверь, я заметил рядом с пепельными следами большой коричневый конверт; он лежал на полу, и до этого я его не видел. (Потому что его там не было, так ведь?) Мозг поежился: теперь может быть все, что угодно.

Я долго пялился на конверт, тяжело дыша.

Приблизился к нему я не с тем легким предубеждением, которое испытывал обычно, когда какой-нибудь студент передавал мне свой рассказ, но с особенным трепетом, пронизывающим все мое тело.

Прежде чем взять конверт, мне пришлось сглотнуть.

Я открыл его.

Это была рукопись.

Называлась «Отрицательные числа».

В углу титульного листа нацарапано было «Клейтон».

Не знаю, как долго я там простоял, но мне вдруг срочно понадобилось поговорить с Кимболлом.

Я подскочил к окну и увидел задние фары его седана, уезжающего по Колледж-драйв, а вдали, над долиной, прожекторы военного вертолета обшаривали пустеющий лес.