На ринге бился профессионал-тяжеловес, обтянутый лоснящейся черной кожей, до того блестящей, что казалось — его облили с головы до ног сырой нефтью. Его ноги были подобны бревнам, брюшные мышцы напоминали стальные поковки, Ева отметила, что у него мощный удар правой, но левое плечо провисает.
Его оппонентом был златокудрый нордический бог, весьма резвый и проворный, судя по всему, приглашенный со стороны.
А вокруг ринга носился тренер в серой трикотажной униформе, с одинаковым жаром выкрикивая указания и оскорбления. «За пятьдесят, — прикинула Ева, — рост — пять футов восемь дюймов». Расплющенный нос, видимо, достаточно часто и регулярно встречался с чьим-то кулаком. Когда он оскалил зубы, чтобы изрыгнуть очередную порцию проклятий, она заметила у него во рту старомодную металлическую «фиксу».
Она дождалась конца раунда и подошла к канатам, когда черный тяжеловес, повесив голову, слушал, как его поносит тренер в весе мухи.
— Извините, что помешала… — начала Ева. Голова Джима дернулась и повернулась, как на шарнире.
— Эй, я не потерплю женщин в моем заведении! — Он бросил своему боксеру полотенце, а сам покатился на Еву, как маленький танк. — Вон отсюда!
Ева извлекла свой жетон.
— Почему бы нам не начать сначала?
— Женщины-копы? Еще хуже, чем просто женщины. Это мое заведение! Мужчина имеет право делать, что ему вздумается, в своем собственном заведении! А женщинам-копам нечего совать сюда свой нос и указывать ему, что он обязан обслуживать женщин! — Он здорово распалился: шея у него раздувалась, как у бойцового голубя, глаза вылезали из орбит. Было ясно, что он уже имел по этому поводу столкновения с правоохранительными органами. — Да я скорее закроюсь, чем допущу сюда баб, чтоб они тут прыгали и требовали у меня этот чертов лимонад!
— В таком случае считайте, что нам обоим повезло. Я не за тем пришла, чтобы капать вам на мозги из-за открытого нарушения закона о дискриминации.
— Дискриминация? Черта с два! Просто это серьезный спортзал, а не заведение для кисейных барышень.
— Я так и поняла. Я лейтенант Даллас, а это детектив Пибоди. Мы из отдела убийств.
— Ну, я-то точно никого не убивал. В последнее время.
— Как я рада это слышать, Джим! У меня камень с души свалился. У вас есть кабинет?
— А что?
— Ну, мы могли бы пойти туда и поговорить, тогда мне не пришлось бы надевать на вас наручники и тащить вашу упрямую задницу в Центральное управление на допрос. Я не собираюсь вас сажать. Мне плевать, блокируете вы доступ женщинам в ваш спортзал или привозите их сюда грузовиками, чтобы они плясали в голом виде в ваших душевых. Если, конечно, у вас есть душевые. Судя по запаху — вряд ли.
— У меня есть душевые! У меня есть кабинет! Это мое заведение, и я им управляю, как хочу!
— Прекрасно. Отлично. Ну и как? У вас в кабинете или у меня, Джим?
— Чертовы бабы… — пробормотал он и ткнул пальцем в своего боксера, все еще стоявшего на ринге с опущенной головой. — Час будешь прыгать через скакалку. Пока не поймешь, что тебе делать с твоими косолапыми ногами. А мне надо пойти поговорить.
И он направился к выходу из зала.
— Дела пошли наперекосяк с тех самых пор, как нам, женщинам, дали право голоса, — заметила Пибоди, пока они шли за ним. — Держу пари, этот злосчастный день помечен трауром в его вечном календаре.
Им пришлось взобраться следом за Джимом по ржавой железной лестнице на второй этаж. Неописуемый запах пота, плесени и дезинфекции, от которого слезились глаза, возвестил о приближении к душевым. Даже Ева, не считавшая себя слишком разборчивой, была вынуждена согласиться с оценкой Пибоди.
Джим свернул в кабинет. Здесь стоял стол, заваленный боксерскими перчатками, загубниками, бумагами и побывавшими в употреблении полотенцами. Стены были увешаны фотографиями молодого Джима в боксерских трусах. На одной из них он держал на вытянутых руках призовой пояс. Поскольку правый глаз у него совершенно заплыл, из носа текла кровь, а весь корпус был изукрашен синяками, Ева решила, что победа досталась ему в честном бою.
— В каком году вы взяли этот приз? — спросила она.
— В восьмидесятом. Двенадцать раундов. Вогнал Харди в кому. Он только через три дня оклемался.
— Что ж, вам есть чем гордиться. Так вот, Джим, мы проводим расследование по делу об изнасиловании и удушении двух женщин.
— Ничего про это не знаю! — Он сбросил кучу грязного тряпья со стула и сел. — Я дважды был женат. И после второй поставил крест на женщинах.
— Мудрое решение. Мы полагаем, что убийца либо живет, либо работает, либо часто бывает в этом районе.
— Живет, работает или бывает? Как это похоже на женщин! Никогда не знаете толком, что вам нужно.
— Я понимаю, откуда взялись две жены, Джим. Ваше обаяние просто неотразимо! Как бы то ни было — две женщины убиты. Их избили, изнасиловали, задушили и изуродовали по одной простой причине: они были женщинами.
Нахальная усмешка сползла с его лица.
— Вот почему я смотрю только спортивные каналы. Думаете, мне больше делать нечего, как избивать, насиловать и убивать женщин? Может, мне теперь адвоката пригласить?
— Это вам решать. Вы не подозреваемый, но мы полагаем, что мужчина, убивший этих женщин, а возможно, и многих других, очень серьезно относится к поддержанию физической формы. Он высокий и очень сильный. У вас тут такие есть.
— Господи ты боже мой! Что ж мне теперь делать? Спрашивать каждого, кто сюда приходит покачать мышцы, не собирается ли он, выйдя отсюда, придушить пару баб?
— Я объясню, что вам теперь делать. Оказать содействие полиции и передать мне список членов вашего клуба.
— Вы меня на понт не берите, я законы знаю! Ничего я вам не должен, пока не предъявите ордер!
— Давайте лучше попробуем вот это. — Ева сунула руку в сумку Пибоди и извлекла оттуда идентификационное фото Элизы Мейплвуд. — Вот так выглядела одна из его жертв до встречи с ним. Что с ней стало после, я вам не покажу. Вы бы ее все равно не узнали после того, что он с ней сделал. У нее осталась четырехлетняя дочка.
— Господи ты боже мой! — повторил Джим, отворачиваясь от снимка и уставившись в стену. — Я знаю всех парней, которые сюда приходят. Думаете, я пущу сюда какого-то ненормального убийцу? Да я скорее женщин пущу!
— Мне нужен список членов клуба.
Джим надул щеки.
— Я насильников не признаю. Руки-то у каждого есть, верно? Стало быть, каждый может сам себя обслужить. А если уж кому приспичило непременно втыкать свой член во что-то, кругом полно проституток. Нет, я насильников не признаю. Хуже убийц, если хотите знать мое мнение.
Он разгреб беспорядок на своем столе, и из-под мусора показался древний портативный компьютер.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});