В конце января 1945 года 27-я армия была переподчинена 3-му Украинскому фронту и, передав свои позиции 40-й армии, совершила многокилометровый бросок в район Будапешта. Сосредоточившись юго-восточнее венгерской столицы, она частью сил расположилась по восточному берегу Дуная на фронте Будапешт, Чепель, Текел, Лорев, имея перед собой противника, окруженного в Буде (западной части Будапешта). Штаб армии расквартировался в Дионе, — а ее тылы, в том числе и редакция газеты «Мужество», в огромной деревне южнее Чепеля — Кишкунлацхазе. Мы долго тренировали себя, чтоб запомнить и выговорить это причудливое название.
Естественно, всех корреспондентов «Мужества» манил к себе Пешт, откуда наши артиллерийские дивизионы и минометные батареи обстреливали Буду. Мы с любопытством знакомились с левобережной частью столицы Венгрии, но по цензурным соображениям ничего конкретного не могли писать о ней в газете. А во мне лично еще сидел «внутренний цензор» — недостаточная образованность. Сейчас со стыдом, а точнее — с жалостью к себе, вспоминаю, что, любуясь шпилями и куполами венгерского парламента, осматривая его прекрасные залы, я не задавался вопросом, кто же сотворил этот шедевр архитектурного искусства. Только со временем стало мне известно имя Штейндля, как и имя Ибль — автора проекта оперного театра. Более того, неведомы мне были также связанные с Будапештом имена Ференца Ракоци, Лайоша Кошута, Шандора Петефи, Габора Эгрешши, Лоранда Этвеши, Михия Мункачи… Боже мой!..
Зато я был влюблен в роман «Тиса горит» Белы Иллеша, хотя и не знал, что жил он в Москве. В те мартовские дни Иллешу исполнилось пятьдесят лет, и писатель приехал отмечать свой юбилей в родной ему Будапешт. Не знаю, откуда стало известно об этом редактору «Мужества» Я. М. Ушеренко, дружившему с Илишем еще до войны, и не помню, как мы (Сергей Смирнов, я, поэты из фронтовой газеты Алексей Недогонов и Семен Гудзенко) во главе с нашим шефом оказались у него в гостях. Было шумное застолье, взволнованные разговоры, воспоминания. Самым большим эрудитом проявлял себя Яков Михайлович. Потом пели песни, танцевали под патефон. Когда объявили «белый танец», меня пригласила на фокстрот венгерская певица Католина, которая по ошибке приняла меня за офицера, помогшего ей в день взятия Пешта избавиться от приставания наших солдат. Танцевал я с ней самым примитивным образом строевым шагом, припечатывая каблуки и подметки сапог к паркету на полную ступню; два шага вперед — шаг вправо, два шага назад — шаг влево, и при этом доказывал, что я не тот офицер. Все присутствующие хохотали и хлопали в ладоши, полагая, что «майор валяет с прекрасной Католиной дурака». А на самом деле танцевал я, как учили нас, курсантов Смоленского военно-политического училища, на курсах танцев в нашем клубе — были и такие курсы.
Но всему свое время. С историей литературы и искусства Венгрии я познакомился уже после войны, а институте. Тогда мне стало известно и имя талантливого венгерского поэта Антала Гидаша. Не могу не похвалиться, что в 1963 году мой бывший подчиненный по фронту Сергей Сергеевич Смирнов, вернувшись из командировки в Венгрию, спросил у меня при встрече в Доме литераторов:
— Иван, что ты за роман опубликовал в журнале «Нева»? Я был в гостях у Антала Гидаша, и там много говорилось о твоей книге «Люди не ангелы». Мне было неловко — я не читал…
Тут же я достал из портфеля роман (не помню, журнальную публикацию или книгу) и вручил Сереже, зная, что он был не очень высокого мнения о моих литературных способностях… Но пока возвращу читателя в мартовские дни 1945 года, когда война еще грозно бушевала на венгерской земле.
Мы чувствовали оглушенность от впечатлений, тяжкую усталость от войны и надеялись на ее скорое завершение. Ведь наши войска уже пробились к сердцу Европы!.. И когда 27-й армии во второй половине февраля было приказано переправиться на западный берег Дуная и занять второй оборонительный рубеж фронта от Кишвеленце до Киш Перката, мы восприняли это как подготовку к новому, решающему броску вперед, в направлении Вены. Но пока это было нашим горьким заблуждением. Командующий 3-м Украинским фронтом Маршал Советского Союза Федор Иванович Толбухин, пользуясь данными разведки, пришел к выводу, что фашистское командование готовит мощный контрудар с задачей рассечь войска 3-го Украинского фронта, прорваться к Дунаю, захватить плацдарм на его восточном берегу и ударом с юго-востока захватить Будапешт. Для этого немцы сосредоточили огромные силы, во главе которых находилась их 6-я танковая армия СС, переброшенная с Западного фронта. Главный удар нацеливался на участке между озером Веленце и каналом Шарвиз, который прикрывали 26-я и 27-я армии (севернее озера Балатон)…
6 марта началась знаменитая Балатонская операция… Уже на второй день немцам удалось пробиться к оборонительному рубежу 27-й армии. Продолжалось ожесточенное сражение, исход которого трудно было предугадать. Во всяком случае, управление тыла армии, подразделения и службы второго эшелона, в том числе и редакция газеты «Мужество», получили приказ спешно ретироваться через Дунай на восточный берег. Даже часть офицеров из первого эшелона штаба были переправлены за Дунай.
Отдел армейской жизни газеты «Мужество» в полном составе находился тогда на переднем крае, в разных частях. Никто из нас не предполагал, какая угроза нависла над 27-й армией: гитлеровцы все глубже вгрызались в ее оборону, бросая по пятьдесят — шестьдесят танков на километр фронта. На усиление нашей армии подоспели два танковых корпуса. Но враг тоже наращивал силы. Десятого и одиннадцатого марта на направлении главного удара немцы бросили четыреста пятьдесят танков и штурмовых орудий и пробились западнее канала Шарвиз в район городишка Шимонторнья — юго-восточнее Секешфехервара, примерно в двадцати километрах от Дуная.
Потом нам рассказывали, как колонна машин «Мужества» переправлялась по понтонному мосту через Дунай на левый берег. Это было бегство, при котором для облегчения машин из них выбрасывали в реку все, что можно было выбросить, в том числе и наши чемоданы с личными вещами… Но происходившее на оборонительных рубежах наших войск несравнимо ни с какими критическими ситуациями. В дни, когда на фронте все уже ощущали конец войны, мысленно оглядывались на пройденные кровавые дороги и благодарили Бога и судьбу, что уберегли от смерти или тяжелых ранений, вдруг разверзлась, наполненная огнем, железом и оглушающим громом, бездна. Трудно было поверить, что можно уцелеть на этой густо дыбящейся в разрывах снарядов и мин земле, над которой, казалось, горело небо, заполненное воем немецких пикировщиков, падающих бомб, скрежетом и свистом летящих снарядов и мин. Докрасна раскалялись стволы сотен наших орудий и пулеметов, не утихал рев танковых лавин — немецких и советских. Окопы и траншеи, над которыми непроглядно клубился черно-сизый угар, угадывались по реву команд, матерщины, воплям раненых и гибнущих под гусеницами танков…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});