сбегу, а с них спрос. Но здравый смысл взял верх, главный секретарь сказал: ну что уж мы, парень учиться собрался, дадим ему бумагу, хрен с ним, пусть задохнётся. Все радостно заулыбались, всё ж хоть одно благое дело за день сделаем. Секретарь усталым голосом предложил: «Давайте ставить вопрос на голосование, у кого-нибудь есть возражения?» Я стою в полной эйфории, думаю, щас хватаю бумагу и завтра бегом в вуз. В газете было сказано, что документы надо подать до первого октября, оставалось пяток дней, не больше. И вдруг слышу: «Я против». После этого сказавший поворачивает голову в мою сторону, и я обомлел. В середине стола сидел мужик, с которым примерно полгода назад была неприятная для него, а теперь, как выясняется, и для меня, встреча.
Дело было зимой, смеркалось, стояли, размышляли с пацанами, чем заняться. Стояли втроём недалеко от восемьдесят девятого дома, на пересечении Широкого проезда и улицы Годовикова. Место в то время пустынное, от Годовикова до Калибровской шёл большой пустырь, вдалеке несколько домов, от них к Широкому проезду была протоптана в снегу тропинка, вот по этой тропке к нам и подгребла пара рослых бугаёв лет тридцати, изрядно поддатых. Нет бы им и идти себе дальше, так нет, подошли к нам с каким-то вопросом, что-то вроде прикурить или ещё о чём-то, не помню точно, а потом тот самый, который сидел за столом, стал вскрывать нам мозги всякими вопросами. Кто мы, что мы, чем занимаемся, что стоим так бесцельно? Мы как-то не склонны были ни отвечать ему, ни дискутировать с ним, но не посылать же его сразу, это как-то моветон, не куртуазно, потом было забавно, чем закончится его гундёж. Не знаю, может ему не понравилось наше индифферентное поведение и отсутствие внимания к его риторике, но он, верно определив, что мы как социальная группа относимся к передовому отряду трудящихся, развил вдруг тему о том, что порядочные девушки, почувствовав при рукопожатии мозоли на наших руках, не станут искать с нами встреч. Этим он оскорбил наших дам, выведя таким заявлением их из круга порядочных, и Кемель предложил ему проследовать в известное место на расстояние вытянутой руки, при этом отнес его к подвиду известных парнокопытных животных. Наш визави вдруг протянул к Кемелю правую руку, не знаю, может быть, хотел поправить его кружевное жабо, но Санёк не понял его благородного посыла, испугался и от испуга зарядил ему в челюсть, после чего сделал шаг назад, давая возможность и мне вступиться за честь наших дам. Наш собеседник как раз сделал шаг вперёд, возможно, это был шаг к примирению, но наткнувшись на второй аргумент, уже с моей стороны, вдруг опустился на колени и стал ползать по снегу, должно быть, потерял что-то. Мы глянули, как протекает дискуссия у Кольки. Колян, улыбаясь, потирал руку, забыл, говорит, перчатку надеть. Оппонент его лежал недвижим. Тут как-то сразу пришло решение чем заняться: надо идти в «Лель», а по дороге купить что-нибудь выпить.
И вот сейчас эта фигура, презирающая рабочий класс, глядит с ненавистью на меня и пытается закрыть мне дорогу к знаниям. А ведь я ему, как представитель передового класса, должен быть социально близок.
Но процедура есть процедура, и старший попросил обосновать причину, почему он хочет закрыть дорогу к знаниям такому славному рабочему пареньку. А я, между нами, очканул, трындец, думаю, сейчас он расскажет всё, как было, и не будет мне путя в новую жисть, но гусь этот не захотел делиться с друзьями подробностями своей реальной жизни, а просто охарактеризовал меня как очень плохого человека. Прям так и говорит: я этого подлеца знаю, каждый день вижу, он, мерзота, на глазах у меня практически разлагается, пьёт, комсомольцев бьёт и баб, это самое, понимаете. Старший говорит: «Не понимаю. Давай поконкретнее, с кем пьёт, кого бьёт и каких баб это самое. Особенно последний пункт, адреса, фамилии. Где ты с ним встречаешься». Антагонист мой: «Ну я ж рассказываю, иду и вижу, опять этот подлец бесчинства всякие творит». Старший спрашивает меня: «Это правда, что рассказывает наш товарищ?» Отвечаю: «Да не приведи господь, да и когда бы мне, вот аттестат, вечёрку только весной кончил, день и ночь то тружусь, то учусь. Вот бумага с завода. Герой труда практически. Товарищ, видно, обознался». Тут влезает эта фигура: «А скажи, гад, где ты живёшь?» – «Дом девяносто девять по проспекту Мира, вот паспорт, прописка». – «Девяносто девять, девяносто девять, это который, что там?» Думаю: «Скажу кинотеатр «Огонёк», спалюсь сразу, типа, а, огоньковский, всё ясно». Говорю: «Там магазин комиссионный», – у нас и правда комиссионный в одном из подъездов по проспекту Мира. Старший спрашивает хмыря: «А ты где живёшь?» – «А какое это имеет значение?» – «Ну интересно, это что, секрет?» – «На Комсомольском проспекте». – «И где ж вы с ним встречались? Он на проспекте Мира, а ты на Комсомольском». – «Да знаю я его, точно». В этом месте старший говорит мне: «Выйди пока в коридор, мы тебя позовём». Вышел, стою, а за дверями у них гвалт, вот, думаю, разбередил я их болотце, минут двадцать лаялись.
Вызывают меня снова, и старший говорит: «Мы тут посовещались и решили направление тебе дать всё ж таки, если даже за тобой и есть какие-то грехи, мы же тебе не бесплатную путёвку в Сочи даём, будешь учиться, не будет времени ерундой заниматься. Но имей в виду, если что, когда, где и снова, то мы тоже все вместе, в смысле, тогда уж мы с тебя спросим, всё учтём и взвесим. А пока иди, сынок, к секретарше, но имей в виду, мы рядом, так что держи себя, она тебе нужный текст отбарабанит и печать приложит куда надо», – и заплакал. Ну и я, конечно, слезу подпустил и пообещал, что всеми силами, только к победе коммунизма, но в рамках законности.
Старший-то у них хороший человек оказался, прям как в кино.
На следующий день, отпросившись пораньше с работы, проехав сорок пять минут на метро и протопав десять минут по улице, которая раньше Коровий брод называлась, а потом уж, как там большевика трубой убили, переименовали, я со всеми нужными бумагами был в приёмном отделении рабфака.
А в тот день беседовал со мной студент старшего курса, он нам и читал потом лекции по математике, приняли документы, выдали расписание, всё быстро, толково и без понтов. Кстати, сказали, что зря заморочился с райкомом, заводской бумаги было бы достаточно, в газете напутали. Но что обидно, все поступающие, кроме