Читать интересную книгу Неосторожность - Чарлз Дюбоу

Мне тогда было тридцать лет, я унаследовал дом и много чего еще. Сказал Женевьеве и Роберту, что буду рад, если они предпочтут остаться в доме на полном жалованье, но мне не будут нужны их услуги в той же степени, что родителям. Они остались на несколько месяцев, чтобы помочь мне разобрать в квартире родителей и привести в порядок дом на Лонг-Айленде. Но они сами были немолоды и, благодаря значительной сумме, оставленной им родителями, решили вернуться в свою деревню под Лозанной. Они являлись частью моей жизни, и я жалел, что они уезжают. Несколько лет назад я ездил к ним, мы до сих пор обмениваемся открытками и подарками на Рождество.

Смерть отца не заставила меня сильнее осознать собственную смертную природу – вместо этого я стал избегать врачей. До тех пор я ответственно посещал врача каждый год. Даже тогда холестерин у меня был высоковат, да и вес сбросить не мешало бы, но в остальном здоровье у меня было крепкое. Но врачи чем-то похожи на священников – они претендуют на обладание тайным знанием, которое пропитывает их безосновательным чувством собственного превосходства. К тому же большинство из нас обращается к ним лишь тогда, когда все остальные возможности исчерпаны.

5

Я получил от Мэдди письмо:

Дорогой Уолтер!

Не верится, что я здесь раньше не бывала, мне кажется, будто я знаю это место всю жизнь. Тут очень красиво. Мексиканский залив, зеленый и ленивый, тянется до самого горизонта. Песок белый и чистый. Маленькие рыболовецкие катера уходят на рассвете и возвращаются после полудня. Сияющее синее небо иногда подергивают облачка, а ночами здесь миллионы звезд. Я живу в небольшом отеле на Юкатане. В день приезда я отправилась на пятизвездочный курорт, где у меня был забронирован номер, и когда увидела местную публику, идеальный газон и необязательные фонтаны, постройки, якобы в стиле майя, и безмолвный вышколенный персонал, поняла, что мне надо уносить оттуда ноги. Спросила водителя, есть ли здесь что-нибудь менее формальное, и он отвез меня по грунтовой дороге в небольшой отлив, рядом с пляжем, где во дворике была привязана к шесту собака – она залаяла, когда мы подъехали, – и кругом ходили куры и козы. Хозяйка отвела мне симпатичную комнату с балконом, выходящим на море, и ванной в коридоре. Кондиционера здесь нет, обслуживания в номере тоже, но есть маленький бар и ресторан, там подают необыкновенно вкусных креветок. Их в прямом смысле только что вытащили из моря – и сварили с чесноком, кинзой, лаймом и халапеньо. Пальчики оближешь. Запиваешь их холодным «Текате» – и целый день бы ел.

Ну, не все так идеально. Тараканы тут размером с кошку, временами очень неприятно пахнет, комната моя не пугает чистотой, а днем невероятно жарко. Я точно знаю, что в любую минуту могу свалиться с поносом, каждый мужчина выглядит как возможный насильник, сейфа нет, и готова поспорить, мой кошелек и паспорт вот-вот украдут. Хозяйка, веселая женщина по имени Соня, которая еще и готовит, говорит, чтобы я не волновалась, но, когда я гуляю по пляжу, за мной увязывается толпа воздыхателей.

Но я все равно гуляю по пляжу. Больше заняться особо нечем, и это прекрасно. Я подумывала, не нанять ли рыбачью лодку на день, но Соня сказала, что шкипер, которому она доверяет, в отъезде. Когда вернется? Она точно не знает. Может, к концу недели. Я уже поняла, что надо было взять напрокат машину, но, когда я заказывала билеты, это казалось лишней тратой денег. Однажды я наняла водителя, который отвез меня в Чичен-Ицу, это руины большого города майя неподалеку. Ошеломляющее место. Я никогда не была на руинах давно погибшей цивилизации. В Европе просто строят поверх всего, а в Штатах нет ничего настолько древнего. Но Чичен-Ица древняя, и она мертвая, ее культуры и народа больше нет, как нет шумеров или хеттов. Поразительно, эта цивилизация процветала тысячи лет, выстроила такой прекрасный город, а потом из ниоткуда является кучка испанцев с ружьями и доспехами и – фрр! все заканчивается меньше чем за сто лет. Сердце рвется, как подумаешь обо всех, кто тут жил, о детях, семьях, воинах и жрецах, – да, даже о тех, кто приносил в жертву людей, – и вдруг все потерял. Жизнь, дом, культуру, язык. Все исчезло. Сгинуло. Остались одни руины вроде этих и кое-какие потомки, чьи предки спрятались в джунглях, спасая свои жизни, много веков назад, и вышли, когда все минуло в прошлое, кроме их страха.

Я молодец, что приехала сюда. Знала, что нужно сбежать из Нью-Йорка. Ты был прав. Я сходила с ума. Я не склонна к саморазрушению. Я выросла, глядя на саморазрушение, отец превратил его в род искусства, но я всегда боролась. И все-таки понимала, что оно во мне живет, это желание потерять контроль, отдаться ярости и отчаянию. Бросить все, что для меня важно, просто потому, что я могу, и потому, что однажды я проснулась и поняла, что все кругом – ложь.

Я чувствую себя немного как майя. Мне было так спокойно в центре моего маленького мира, я верила, что могущественна и защищена, а потом явилось нечто безжалостное и снесло мою крепость. Кто в такую минуту не начнет себя разрушать? За что было бороться? Разве не так бывает, когда рушится цивилизация? Начинается мародерство. Моя культура тоже лежит в руинах, и все казалось мне безнадежным. Какое значение имело во вселенском масштабе то, что произошло со мной? Я надеялась, что смогу как-то проскользнуть по жизни, веря, что меня не тронут? История полна подобных самообманов. Вспомни майя, вспомни французов во время Второй мировой войны. Они думали, что спрячутся за линией Мажино, но немцы ее просто обошли.

Но разве это убило французов? Нет. Франция сохранилась. Язык, культура, народ, традиции удержались – несмотря на нацистов, на коллаборационистов, на человеческую веру в то, что иногда лучше сдаться, чем сопротивляться. Конечно, многие французы сдались, но больше было тех, кто не сдался. Кем бы ты предпочел быть? Я хотела бы думать, что была бы среди борцов, и потому я так разочаровалась в своей жизни и себе самой – потому что пока что я сдавалась тому, что со мной случилось. Я не сражалась, а выбрала бегство. Считала, в этом была смелость, но, возможно, я просто струсила. Если бы я действительно любила то, что любила, если бы верила в это, то осталась бы и справилась с бедой. Вероятно, меня ждала бы неудача, но я по крайней мере знала бы, что сделала все возможное.

Я устала убегать. Пора сражаться.

Надеюсь, ты здоров. Прости, что была сама не своя в последнее время. Ты знаешь, сколько ты для меня значишь и как для меня важны твоя любовь и дружба. Спасибо за все. Скоро увидимся.

Мэдди»

6

Гарри бежит трусцой вдоль реки. Каждое утро он отвозит Джонни в школу и бежит до дома. Утром пока холодно. Он в старом сером спортивном костюме и шерстяной шапке. До дома свыше пятидесяти кварталов, это более двух миль. Он срезает путь до Ист-Ривер и пересекает мост, встречая на пути других бегунов, людей, гуляющих с собаками, матерей с колясками. Гарри потерял форму. У него горят легкие, скрипят мышцы. По лицу текут струйки пота. Тело – зло, его нужно наказать. Вернувшись в квартиру, он приседает и отжимается до изнеможения. Потом принимает душ и садится писать до тех пор, пока не придет время забирать Джонни. Работа над книгой продвигается. Мертвая точка пройдена. Слова текут.

Мэдди прислала им открытку. Целует обоих. Недели пролетели быстро. Ему кажется, что слишком быстро. Видеться с сыном два дня в неделю недостаточно. И никогда не будет. Сила его любви порой едва не переполняет его. Сын поражает его. Гарри хочет знать, что он думает. Жалеет, что не может увидеть мир его глазами и пережить его радости и печали. Мечтает ворошить волосы Джонни, смешить его, чувствовать теплую гладкость его щеки рядом со своей. У них одинаковые руки. Никто в мире не может быть ему ближе. Ни Клэр. Ни даже Мэдди.

Они подолгу гуляют. То в парке, то просто бродят по улицам. Джонни тоже очень любит ходить пешком. Говорят о школе Джонни, о других детях, о том, что Джереми считает его крутым, Шон достает, а Джек довел Уиллу до слез, и она плакала на крыше. Говорят о том, что у «Рейнджеров» все меньше шансов попасть в плейоф Кубка Стэнли. Устраивают викторины, в которых Гарри спрашивает имена президентов и столицы штатов, а Джонни всегда отвечает правильно. Перешли к английским королям.

– Какому королю отрубили голову?

Гарри играл в эту игру со своим отцом. Они с Джонни даже обсуждают теорию Дарвина и эволюцию.

– Не понимаю, из-за чего столько шума, пап, – улыбается сын. – По-моему, происходить от обезьян – круто.

По вечерам они заказывают пиццу, а иногда Гарри готовит стейк или спагетти. Он помогает Джонни с домашним заданием. На ночь рассказывает ему истории или читает вслух. Король Пингвинов остается любимцем Джонни, и теперь он всегда требует счастливый финал. Потом Гарри снова садится за стол, наливает себе выпить первый раз за вечер и снова начинает сочинять. Так счастлив он не был многие месяцы.