— Здесь?
— Да, здесь, на вашем острове, в вашей гостиной, рядом с нами.
— Вы уверены в истинности ваших слов?
— Вот уже пять лет как я преследую его шаг за шагом, наблюдая за всеми его действиями и попытками, хотя он и не подозревает об этом.
— Так он никогда вас не видел?
— Напротив, очень часто, — ответил Дюран, смеясь, — только никогда не видел в настоящем виде.
— Ага! Понимаю.
— Я сам перевез его в Америку; мы с ним лучшие друзья в мире. Он даже пробовал подкупить меня.
— Вот как!
— Клянусь честью! Да, я сдался ему, так что теперь я его преданнейший слуга, и он рассчитывают на мое содействие, чтобы покончить с известным человеком.
— Нечего сказать, он мастер выбирать себе соумышленников.
— Не правда ли? Молодые люди расхохотались.
— Так вы вместе из Нью-Йорка пожаловали ко мне?
— Как можно! Мы встретились с ним в форте два дня назад, а так как я теперь нахожусь в своем настоящем виде, то он и не узнал меня, несмотря на все лукавство — надо отдать ему справедливость, это демон хитрости.
— Какая же тут беда? Дело очень просто: этот человек находится у нас на острове, и не надо, чтобы он уходил отсюда; он улетучится — вот и вся штука.
— Нет! Напротив, мы ни в коем случае не должны браться за эту роль: он как угорь проскользнет между пальцами.
— Ну, я этого не думаю, — возразил атаман со зловещей улыбкой, которую капитан Дюран тотчас понял.
— На это всегда будет время, — сказал он, — сначала надо выведать все его планы, обличить его. Это будет тем удобнее сделать, что все преимущества в этом деле на нашей стороне: мы знаем его, а он нас нет.
— Я-то давненько его знаю и готовлю ему сюрприз; только не мешайте мне.
— Но будьте осторожны, одно слово может погубить нас.
— Вся моя жизнь не есть ли борьба с хитростью, окружающей меня?
— Правда. В таком случае я даю вам все полномочия.
— Кстати, вы должны знать, что в моих владениях вы можете быть свободны, как воздух и самовластный хозяин, — заметил Митчелл с улыбкой, потом взял цветок из вазы и прибавил: — Заткните его в петлицу. Это талисман, который откроет вам все двери… Теперь надо заняться вашими спутниками. Прошу за мной.
Он отворил двери с противоположной стороны и, пройдя через несколько комнат, впустил Дюрана в прекрасную залу, выходившую в обширный сад.
— Вот ваши покои; гуляйте, распоряжайтесь здесь как хотите. В конце сада вы увидите калитку, которая выведет вас в открытое поле. Мы обедаем в шесть часов. Если вы отправитесь погулять, то постарайтесь к этому времени вернуться. Стол будет накрыт в ваших покоях, и я буду ждать вас. До свидания!
С этими словами он еще раз пожал капитану Дюрану руку и ушел, предоставив ему полную свободу пораздумать.
Вернувшись в кабинет, Том Митчелл, или Мальяр, если так приятнее будет называть его читателю, сел за стол, написал несколько строк, торопливо запечатал печатью на большом перстне, который всегда носил на мизинце правой руки, и ударил в гонг4.
В ту же минуту явился Камот. Атаман отдал ему письмо.
— Пошли с нарочным к моему отцу. Да пускай не жалеет лошади; падет — не беда, дело спешное, я срочно жду ответа.
— Через пять минут будет отправлено, — ответил Камот.
— Кстати, мимоходом впусти ко мне толстяка-американца, который ждет в гостиной.
Камот кивнул головой, вышел, и почти в ту же минуту в дверях появился американец, пыхтя и отдуваясь, как кашалот, и красный, как рак; двери за ним тотчас затворились.
Капитан молча указал ему на стул.
Толстяк, садясь, проворчал:
— Странное дело, что такого человека, как я…
— Извините меня, — перебил его капитан холодно, — не я, а вы нуждаетесь в моих услугах; вы желали видеть меня и потому пожаловали с другими товарищами. У каждого из вас были, вероятно, важные причины для совершения такого действия, которое, по правде сказать, совсем не лестно для моей чести. По вашей же просьбе я должен каждого выслушать отдельно; теперь настала ваша очередь. Не угодно ли вам объясниться?
Резко и холодно отчеканенная речь с оттенком насмешки усмирила, как бы по волшебству, лютый гнев толстяка — или, может быть, он сумел ловко притвориться. Несколько секунд он отирал платком капли пота, струившиеся по его лицу, и откашливался, чтобы прочистить горло.
— Виноват, сознаюсь, виноват, — пробормотал он наконец.
— Прошу вас приступить скорее к делу, чтобы не заставить ждать другого господина.
— Вы знаете меня, конечно? — начал американец.
— Давно знаю.
— У меня есть племянник, сын брата моей жены — уж на что, кажется, близкое родство…
— Продолжайте.
— Мой племянник прелестный юноша во всех отношениях, но, к несчастью, сошел с ума, совсем обезумел.
— Я не понимаю, чем я-то могу помочь в его болезни? — заметил капитан с улыбкой.
— Позвольте, я, может быть, преувеличил, назвав племянника сумасшедшим; это не помешательство, а просто какая-то мания. Этот очаровательный, как я имел честь докладывать вам, юноша влюблен…
— Это очень даже прилично в его лета, и я, право, не понимаю, что тут такого…
— Извините, извините, — перебил его толстяк, — он влюблен в молодую девочку, совсем ему не подходящую ни в каких отношениях.
— Это его личное мнение?
— Нет, не его, а мое; мнение человека положительного, принимающего в нем искреннее участие и который по смерти его отца был бы его опекуном, если бы он не достиг уже совершеннолетия. Представьте же себе, что мы с женой устроили для него самую лучшую партию с молодой девушкой… да что уж скрывать! — с моей родной племянницей.
— А он не захотел?
— Нет. Теперь вы меня понимаете?
— Абсолютно. Но одного я в толк не возьму: я-то тут при чем?
— А вот я вам растолкую.
— Поторопитесь сделать мне это одолжение.
— Слушайте же. Отказавшись наотрез от партии, заключавшей в себе все условия счастья — богатство, молодость и общественное положение, — как вы думаете, что закрутил мой негодяй?.. Извините, что я так называю своего любимого племянника… В одно прекрасное утро, не сказав никому ни слова, он бросил все дела на попечение компаньона и отправился по следам этой ничтожной девчонки, у которой ни копейки за душой; ее родители поселились по соседству с индейцами.
— Неужели?! — воскликнул капитан, нахмурив брови с удивленным любопытством.
— Вот именно, — подтвердил толстяк, ничего не замечавший, кроме своей беды. — Из этого выходит, что мой племянник бродяжничает в этих краях, высматривает свою красавицу, а между тем забросил все дела и губит свое будущее ради какой-то глупой девочки, на которой никогда не женится.