На этот раз она отнюдь не пыталась скрыть, кто она такая, или переодеться в мужское платье.
Госпожа де Монпансье, в изящном наряде с высоким кружевным воротником и целым созвездием драгоценных камней в прическе по моде того времени, нетерпеливо ждала кого-то, стоя у окна в большом зале дворца Гизов. Сгущались сумерки, и герцогиня с трудом различала ворота парадного подъезда.
Наконец послышался конский топот, и минут через десять привратник, таинственно понизив голос, доложил о прибытии монсеньера герцога Майенского.
Госпожа Монпансье устремилась навстречу брату так поспешно, что забыла ступать на носок правой ноги, чтобы скрыть легкую хромоту.
— Как, брат, — спросила она, — вы одни?
— Да, сестрица, — ответил герцог, целуя руку герцогини и усаживаясь.
— Где же Генрих? Разве вы не знаете, что все его ждут?
— Генриху, сестрица, в Париже пока нечего делать. Зато у него много дел в городах Фландрии и Пикардии. Работать нам приходится медленно, скрытно; зачем же ему все бросать и ехать в Париж, где все уже налажено?
— Да, но все расстроится, если вы не поторопитесь.
— Полноте!
— А я вам говорю, что парижские буржуа хотят видеть своего Генриха Гиза, ждут его, бредят им.
— Придет время, и они его увидят. Разве Мейнвиль им этого не растолковал?
— Растолковал. Но вы ведь знаете, что он не пользуется таким влиянием, как вы?
— Давайте, сестрица, перейдем к самому срочному. Как Сальсед?
— Умер.
— Не проговорился?
— Ни слова не вымолвил.
— Хорошо. Как с вооружением?
— Все готово.
— Париж?
— Разделен на шестнадцать округов.
— И в каждом округе назначенный нами начальник?
— Да.
— Остается спокойно ждать, хвала господу! Это я и скажу нашим славным буржуа.
— Они ничего не станут слушать.
— Полноте!
— Говорю вам, в них точно бес вселился.
— Милая сестрица, вы сами так нетерпеливы, что и другим склонны приписать излишнюю торопливость.
— Вы меня упрекаете?
— Боже сохрани! Но надо слушаться брата Генриха. Он же не хочет поспешных действий.
— Что ж тогда? — нетерпеливо спросила герцогиня.
— Но что вынуждает вас торопиться?
— Да все, если хотите.
— С чего же, по-вашему, начать?
— Прежде всего захватить короля.
— Это у вас навязчивая идея. Не скажу, чтобы она была плоха. Но задумать и выполнить — разные вещи. Припомните-ка, сколько раз наши попытки проваливались.
— Времена изменились. Короля теперь некому защищать.
— Да, кроме швейцарцев, шотландцев, французских гвардейцев.
— Слушайте, брат, он постоянно выезжает в сопровождении всего-навсего двух слуг.
— Я ни разу этого не видел.
— Так увидите, если пробудете в Париже хотя бы три Дня.
— У вас опять новый замысел!
— Вы хотите сказать — план?
— Ну так сообщите, в чем он состоит.
— О, это чисто женская хитрость, и вы над ней только посмеетесь.
— Боже меня упаси уязвить ваше авторское самолюбие. Рассказывайте.
— Так вот, коротко говоря…
В это мгновение служитель поднял портьеру:
— Угодно ли вашей светлости принять господина де Мейнвиля?
— Моего сообщника? — сказала герцогиня. — Впустите.
Господин де Мейнвиль вошел и поцеловал руку герцогу Майенскому.
— Одно только слово, монсеньер. Я прибыл из Лувра.
— Ну? — вскричали в один голос Майен и герцогиня.
— Подозревают, что монсеньер в Париже.
— Кто? Каким образом?
— Я разговаривал с начальником поста в Сен-Жермен л'Оксеруа. Мимо нас прошли два гасконца.
— Вы их знаете?
— Нет. На них было новое — с иголочки — обмундирование. «Черт побери, — сказал один, — мундир ваш великолепен. Но ваша вчерашняя кираса послужила бы вам лучше». — «Полноте, как ни остра шпага господина де Майена, — ответил другой, — бьюсь об заклад, что не проколет ни этого мундира, ни той кирасы». Тут гасконец принялся бахвалиться, и я понял из его слов, что вашего прибытия ждут.
— У кого служат эти гасконцы?
— Не имею понятия.
— Они с тем и ушли?
— Нет. Говорили они очень громко. Имя вашей светлости услышали прохожие. Кое-кто остановился, начались расспросы — правда ли, что вы приехали. Гасконцы собирались ответить, но тут к ним подошел какой-то человек. Или я сильно ошибаюсь, монсеньер, или это был Луаньяк.
— Что же дальше?
— Он шепотом сказал несколько слов, и гасконцы покорно последовали за ним.
— Так что…
— Я ничего больше не узнал. Но, полагаю, надо остерегаться.
— Вы за ними не проследили?
— Издали: я опасался, как бы во мне не узнали дворянина из свиты вашей милости. Они направились к Лувру и скрылись за мебельным складом. Но прохожие на разные лады повторяли: «Майен, Майей…»
— Есть простой способ предупредить опасность, — сказал герцог.
— Какой?
— Сегодня же вечером отправиться к королю.
— К королю?
— Конечно. Я приехал в Париж и должен сообщить ему, как обстоят дела в его верных никардийских городах. Против этого нечего возразить?
— Способ хороший, — сказал Мейнвиль.
— Это неосторожно, — возразила герцогиня.
— Но необходимо, сестра, если известно, что я в Париже. К тому же Генрих считает, что мне следует в дорожном платье явиться в Лувр и передать королю поклон от всей нашей семьи. Выполнив этот долг, я буду свободен и смогу принимать кого мне вздумается.
— Например, членов комитета. Они вас ждут.
— Я приму их во дворце Сен-Дени по возвращении из Лувра, — сказал Майен. — Итак, Мейнвиль, пусть мне дадут того же коня, запыленного после дороги. Вы отправитесь со мною в Лувр… А вы, сестрица, дожидайтесь нашего возвращения.
— Здесь, братец?
— Нет, во дворце Сен-Дени, где находятся мои слуги и пожитки, — предполагается, что я остановлюсь там на ночлег. Мы прибудем туда часа через два.
XXVII. В Лувре
В тот же день король велел позвать господина д'Эпернона.
Было около полудня.
Герцог поспешил явиться к королю.
Стоя в приемной, его величество внимательно разглядывал какого-то монаха из обители Святого Иакова. Тот краснел и опускал глаза под его пронзительным взором.
Король отвел д'Эпернона в сторону.
— Посмотри-ка, герцог, — сказал он, указывая ему на молодого человека, — какой у этого монаха странный вид.
— Чему вы изволите удивляться, ваше величество? — возразил д'Эпернон. — По-моему, вид у него самый обычный.
— Вот как?