почти на неделю — меняли лошадей, сдавали привезенные бумаги двум грекам-номикосам и шестерым их выученикам… Вологда с недавних пор государев город и тут тоже порядки новые, по Устюжской уставной грамоте, с выборными, с городовым Судебником. За полгода андрониковские переделали в городе все сверху донизу, к неудовольствию сидевшего на кормлении боярина. Теперь город тоже имел своего голову, к нему выборного тысяцкого, назначенного великими князьями судью и платил твердо установленные подати. И за столь малый срок жизнь здесь забурлила заметнее, чем в оставшихся за спиной Переславле, Ростове или даже Ярославле — шли и шли обозы с солью, рыбой, пушниной, весело гудел торг, на льду Вологды сходились городские с пригородными, на поле у Золотухи учился новый городовой полк под командой присланных Шемякой наставников.
Ставрос каждый день передышки вился хвостом за номикосами и помогал им, чем мог, тараторя на родном языке, в котором среди «су» да «фы» Илюха с трудом разбирал знакомые слова.
Илюха же с Затокой и прочими русскими сдал Меркурия в Прилуцкий монастырь до отъезда, да помолился у раки с частицей ризы Господней, да послушал разговоры монахов. Даже тут, в обители премногоуважаемой, прославленной благочестием и твердым спокойствием духа, гуляли новые веяния, дескать, нестройно оставаться под омофором Новгородского архиепископа, коли тут твердой ногой встало великое княжество. Но дальше мнения разделялись — одни считали, что неча искать добра от добра, другие полагали нужным Вологду, Двину, да и Каргополь тож выделить в Пермскую епархию, а самые горячие головы даже подумывали о создании своей собственной, Вологодской.
Номикосы, прочитав да обсудив привезенные в письмах наказы великого князя, крепко думали и, наконец, попросили на обратном пути заехать еще раз, обещав к тому времени составить подробный отчет. Забрав Меркурия, молчавшего почти всю дорогу, Илюха в три дни домчал до Никольского села, где их встретил великокняжеский тиун Есип Пикин.
— По здорову ли князь с княгиней и с чадами?
— Как уезжал, все здоровы были, — поклонился в ответ Головня.
— Слава Богу, тогда прошу с дороги в баньку, а завтра с утра до Кириллова тронемся.
Бывшего можайского князя и сопроводительную на него грамотку игумен Трифон принял спокойно, распорядился, выспросил у Головни и Затоки о новостях, но особо порадовался привезенным книгам — Василий Васильевич всемерно пополнял монастырское собрание рукописей и при удобном случае непременно присылал то летописи, то вот как сейчас, книги.
— Зимой у нас тихо, — тиун в жарко натопленном тереме под стенами монастыря потчевал гостей, да так, что они распоясали рубахи. — Летом же волоком Славенским лодьи таскаем, с Волги на Двину и Онегу и обратно.
— Княжий волок? — благодушно спросил Затока.
— По третям, княжеская, Кириллова да Ферапонтова монастырей. Но Трифон-игумен в Славенской волости землицу прикупает, того и гляди, весь волок под себя возьмет. Так что будь ласков, скажи князю, а то уплывет весь доход в монастырь.
— Так то же богоугодное дело, — хохотнул Ноздрев.
— Богоугодное, — согласился Есип. — Да только я поставлен о княжьем прибытке стараться.
Еще Есип отсоветовал ехать дальше верхом — снегу много, а дорога худая. По этой же причине сдал Илюха настоятелю и возок, в коем привез Меркурия — в нем, конечно, тепло, но уж больно валкий, быстро не поедешь, а то еще жаровня перевернется, греха не оберешься. Ставрос, конечно, ругался, он-то надеялся дальше ехать в возке и не мучатся от холода, но игумен надавал им полостей волчьих да медвежьих и благословил на дорожку до Каргополя.
Городок тот невелик и стойно Вологде медленно, но верно уплывал из новгородских рук в московские. Местные мужи новгородчи засильем «низовских» были весьма недовольны, и Головня почуял это на своей шкуре, ловя косые взгляды и шепотки в спину «Свято место где москвича нет». Объяснять обиженным, что он не москвич, а суздалец бесполезно — низовской и все, проще быстро собрать караван и двигаться дальше.
Вот далеко за Каргополем, почти у Шенкурского посада их и встретили волки. Отбившись, домчали до жилья, причем Илюху вдруг позабавило, что Ставрос, носивший имя богатыря Ставра, оказался трусоват и никак былинному имени не соответствовал. Хотя он не вой, его дело — корабли да лодьи строить.
— Считай, дешево отделались, — повторил слова Акима встретивший караван посадник, по виду сущий ушкуйник.
— Коня потеряли, жаль.
— Жаль, да сами все, слава Богу, живы.
— Не попустил Господь, — согласился Илюха и перекрестился.
— А что, неужто вы без волкобоек поехали? — удивился посадник после того, как Головня, Затока и Аким, перебивая друг друга, рассказали всю схватку с хищниками. — Эй, Ваньша, принеси мою!
Челядинец вышел из палаты и тут же вернулся, держа в руках плетку.
— Вот, гляди, три концы, из кожи плетены, на конце гирьки, каменны или железны. Отмахнешь волку по голове — пробьешь до мозга.
Илюха покрутил плетку, передал ее Затоке, тот — Акиму…
Потом парились, выгоняя жаром стылый холод, пробравший их в дороге до костей, потом угощали друг друга — посадник красной да белой рыбой, дичью, а Илюха московскими настоечками, потом слушали былины местного бахаря и сказание об Иване Ольельковиче, сыне новгородском, будто бы ходившем Студеным морем в мурманы, в немецкий конец, и даже во франки.
Уже перед самым отправлением посадник предложил меняться и выпросил за плетку хороший устюжский нож. До самого Колмогорского острога волки только маячили в отдалении, не рискнув напасть, и Головня не раз пожалел о нерасчетливом обмене. Тем более, что в Колмогорах они за московские копейки прикупили еще несколько плеток по дешевке.
Там же сдали Ставроса зимовавшему монаху Соловецкого монастыря, послушали морских знатцев о ходах в Студеном море, даже записали малость, да и поворотили оглобли.
Плетки показали себя во всей красе — дважды до Шенкурского посада пришлось пускать их в дело и оба раза волки предпочли рвать своих убитых сородичей, нежели соваться под смертельные удары. А уже за посадом, на том же самом поле, поредевший караван встретила та же самая стая.
Впрочем, и волков было заметно меньше — всего десятка полтора, но на трое саней и этого хватило бы с лихвой, не будь у Илюхи с присными волкобоек.
Подпалый вожак ощерил пасть, обнажая блестящие от слюны клыки.
— Смотри-ко, словно старым знакомым радуется! — весело крикнул Затока Ноздрев.
— Ага, надо бы недоделанное закончить, — несколько невпопад ответил Аким, накладывая стрелу на тетиву.
Стая тем временем догоняла и обкладывала их с двух сторон, Аким первыми же выстрелами сбил двоих, но вожак упрямо вел своих в сугон, словно тоже намеревался завершить прежние счеты.
Возница на