В 1968 г. русская молодежь (второе поколение эмигрантов, родившееся в Чехословакии), не очень веря в возможность пересадки человеческого лица на неприглядную коммунистическую физиономию, с нетерпением ожидала, что чехи, получившие свободу и доступ к средствам информации, вскоре покончат с коммунистическим режимом. Пожилая и более опытная часть эмиграции эту эйфорию не разделяла. Они понимали, что «большой брат» скоро вмешается. Но когда весной 1968 г. приоткрылся «железный занавес» и стало можно общаться с эмигрантами, которые успели до мая 1945 г. переехать дальше на запад, все воспрянули духом и окрылились надеждой. Известный врач Николай Келин был приглашен в Ватикан, где его поблагодарили за лечение католических священников, интернированных в пятидесятых годах в тюрьме, которую по советскому образцу чешские коммунисты создали в Желивском монастыре. Келин навестил старого друга, поэта Николая Туроверова, встретился с казаками в Париже. Такие поездки в те свободные пять месяцев совершили многие чехословацкие русские.
Оккупация Праги советскими войсками вызвала разлад между русскими эмигрантами и чехами. Русским часто приходилось слышать горькие слова: «Каким чудесным мог быть наш социализм и коммунизм, если бы вы, дураки русские, его не испортили». Молодое поколение использовало свой русский язык для «просветительских» бесед с солдатами и офицерами Советской армии, но людей, говорящих без акцента и свободно на чешском и русском, многие чехи стали считать агентами КГБ. «Белые» эмигранты оказались между двух жерновов. Им не доверяли и чехи и новые советские власти. Для новых коммунистических правителей страны они вновь стали «недобитыми белобандитами», для чешского общества – соплеменниками ненавистных оккупантов. Профессору Крестовскому запретили преподавать. Ивана Савицкого выгнали из Славянской библиотеки. Многим другим тоже не разрешили дальше работать по специальности. В школах и детских садах русских детей травили и избивали сверстники, так как, по мнению чешских детей, «из-за вас, русских, к нам приехали советские танки». Русские дети стали стыдиться своего русского происхождения, русской речи. Слово «русак» стало в стране ругательством.
Многие молодые русские эмигранты решили, что оставаться в Чехословакии больше нет смысла: работать по специальности нельзя, тягостно перед чехами извиняться за СССР и опять быть гражданами третьего сорта. В Германии русских тогда принимали с симпатиями. Но старики резко осуждали это решение эмигрантской русской молодежи. Николай Келин объяснял сыновьям: «Нашу русскую родину мы не смогли спасти, и она стала для нас мачехой. Здесь мы обрели вторую родину. Она приютила нас, когда нам было трудно. Теперь трудно ей. Ведь родина как мать. Ее нельзя оставлять в беде». Он старел на глазах. Написал свое последнее стихотворение «Живой факел» на смерть Яна Палаха и вскоре скончался от пятого инфаркта. Через несколько лет чешский бард, Карел Крыл, перевел это стихотворение на чешский и пел под гитару, в годовщины трагической смерти Палаха: «Ты молод был, красив и ярок, / вся жизнь лежала пред тобой – / её ты отдал как подарок, / как клич к Отчизне боевой».
Разгром «Пражской весны» и явное бессилие Запада предотвратить оккупацию Чехословакии придали Брежневу небывалую уверенность. Генеральный секретарь поучал своих помощников: «Наша акция – героический, мужественный поступок. Армия хорошо себя показала. Страху нагнали, но без кровопролития». О протесте за рубежом Брежнев сказал: «Пройдет месяц-другой, и все опять будут нас слушать». Демонстрация грубой силы в Чехословакии развязала руки сталинистам и «правым» в советском обществе. Идеологическая реакция, направляемая Сусловым, Тяжельниковым и тысячами партийных пропагандистов и чиновников, постепенно удушала очаги либерального общественного движения. Даже самые робкие реформаторские предложения «улучшения советской системы» отныне попадали в категорию опасных мечтаний. СССР после августа 1968 г. стал во многом напоминать Россию после 1848 г., когда деспотизм режима Николая I достиг своего апогея.
В январе 1970 г., в результате многомесячной кампании тихого удушения «Нового мира», служившего публичным авангардом либерального движения, Александр Твардовский ушел из журнала и вскоре умер. Эпоха общественного подъема и демократических надежд закончилась.
Для тех в русском обществе, кто уже был на пути освобождения от коммунистической идеологии, крах социал-демократических иллюзий был благом, важным этапом на пути преодоления многолетней болезни.
Литература:
1968 год. «Пражская весна» (Историческая ретроспектива): Сб. ст. / Под ред. Т. В. Волокитиной, Г. П. Мурашко, А. С. Стыкалина. М.: РОССПЭН, 2010.
Чехословацкий кризис 1967–1969 гг. в документах ЦК КПСС. М.: РОССПЭН; Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина», 2010.
А. Бовин. XX век как жизнь. Воспоминания. М.: Захаров, 2003.
А. С. Черняев. Моя жизнь и мое время. Мемуары. М.: 1996.
И. Дедков. Как трудно даются иные дни! Из дневниковых записей 1953–1974 гг. // Новый мир, 1996. № 5.
В. Мусатов. Предвестники бури. Политические кризисы в Восточной Европе (1956–1981). М.: Научная книга, 1996.
Н. Шмелев. Curriculum vitae // Знамя-плюс, 1997–1998.
Р. А. Медведев. Неизвестный Андропов: политическая биография Юрия Андропова. М.: Права человека, 1999.
5.2.6. Внутреннее освобождение русского общества в СССР в 1970-е гг. Религиозные искания. Линия Сахарова и линия Солженицына на противодействие коммунистическому режиму
При Брежневе (разумеется, не благодаря, а вопреки ему и его соратникам) Россия понемногу начинает подниматься с колен. То, на что во второй половине 1950-х гг. ещё не было бы ни спросу, ни отклика, в 1970-е начинает пользоваться массовым интересом. Достаточно вспомнить однотомники пьес Михаила Булгакова, лежавшие нераскупленными на прилавках в метро в начале 60-х гг. и его неслыханную популярность после публикации «Театрального романа» и в особенности «Мастера и Маргариты» (1966–1967).
1965 год – это не только арест Синявского и Даниэля, арест рукописей Солженицына, но и выход сборника стихотворений Пастернака со стихами из «Доктора Живаго» и с предисловием того же Синявского. Выход наиболее полного прижизненного сборника стихотворений Анны Ахматовой, издание «Процесса» и новелл Ф. Кафки и книги М. Бахтина «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и ренессанса», принесшей 70-летнему мыслителю мировую славу.
Во второй половине 1960-х гг. обновляется язык театра, неслыханным успехом пользуется поэзия, формируется ядро русской прозы: творения С. Залыгина, Ф. Абрамова, К. Воробьёва, Е. Носова, Б. Можаева, В. Астафьева, Ю. Трифонова, В. Шукшина, Г. Владимова, Ю. Казакова, В. Максимова, В. Белова, В. Распутина, А. Битова – украсили бы любую из иноязычных литератур. Серо-голубые невзрачные обложки «Нового мира» притягивали к себе читателей, не расстававшихся с ними в вагонах метро, троллейбусах и автобусах.
Достижения искусства и литературы привлекают умы представителей точных наук. Проблемы стиховедения изучают математики школы А. Колмогорова, а на премьерах Театра на Таганке можно было увидеть академиков, занимающихся проблемами космоса. Оживляется гуманитарная наука, прошедшие школу сталинских репрессий и чудом выжившие Лосев, литературоведы Бахтин и Лихачев, их последователи и ученики Юрий Лотман и Владимир Топоров, Сергей Аверинцев, Александр Панченко и Борис Успенский, Сергей Иванович Радциг и Андрей Чеславович Козаржевский, Генрих Федорович Хрустов и Рудольф Додельцев в дискуссиях и самим содержанием своих лекций противостоят марксистско-ленинской «теории», навевавшей тоску и уныние на студентов конца 1960–1970-х гг. Когда они читают лекции – аудитории всегда переполнены.
В 1960–1980-е гг. бурно развивается авторская песня. Концерты Александра Галича, Булата Окуджавы, Владимира Высоцкого, Юрия Визбора и других поэтов собирают тысячные аудитории. Александр Аркадьевич Галич за политическую остроту песен был лишен советского гражданства и выслан во Францию, где погиб от удара электрическим током в 1978 г.
Особенной популярностью пользовались песни Владимира Семеновича Высоцкого. Начав с увлечения дворовым романсом, к середине 70-х гг. Высоцкий вырос в своем творчестве до поэта общенационального масштаба. Его поэзия, да и сам образ жизни: женитьба на французской актрисе Марине Влади (Поляковой) – дочери офицера Русской Императорской армии, эмигрировавшего после революции во Францию, бросали вызов коммунистическому режиму. Высоцкий находился в полузапрещенном состоянии: с одной стороны, выходили немногочисленные пластинки с его песнями на фирме «Мелодия», он выступал по всей стране с концертами, записи которых моментально расходились в магнитофонных лентах, а с другой – при жизни не было издано ни одного сборника его стихов. Первый сборник «Нерв» был выпущен при содействии Роберта Рождественского в 1981 г., уже после смерти поэта. Фильмы с участием Владимира Высоцкого, спектакли в Театре на Таганке, его песни и стихи были для миллионов русских людей отдушиной, а сам поэт стал символом своего времени. Его смерть в дни московской Олимпиады вызвала потрясение всей страны. 28 июля 1980 г. Москва хоронила Высоцкого, а залы спортивных состязаний были пусты.