На вопрос членов Товарищеского суда, — а он потом в театре состоялся, — зачем она это сделала, Нифонтова, «выдержав колоссальную паузу», невозмутимо ответила встречным вопросом: «А вы разве не знаете, для чего сыпят дуст?» Пострадавшего трясло от злости, он кричал: «Вы хотите сказать, что я клоп?» Переполненный зал, наблюдавший за небывалым судилищем, превратившимся в фарс, рыдал от смеха. Не могли удержаться от него и сами члены Товарищеского суда, среди которых были Игорь Ильинский и Михаил Жаров — великие комики, умеющие по достоинству оценить острую шутку и юмор.
Р. П. Сулоева:
— Правда, выговор она все же получила, по партийной линии (поскольку с 1972 года была членом КПСС. — Прим. авт.) в том числе. И очередное звание ей задержали.
Н. Г. Соловьева:
— Вскоре после этого кто-то подставил ее, не сообщив о репетиции, которую на гастролях в Ленинграде наутро назначил Б. Бабочкин. Она, естественно, на нее опоздала. Надо было знать Бориса Андреевича, который приходил от этого в неистовство. Ей опять влепили выговор. Но избавиться от нее не могли, потому что она была занята чуть ли не во всем репертуаре театра и играла двадцать пять спектаклей в месяц.
На следующий день у нее был день рождения. В ее гостиничный номер в «Октябрьской» набились артисты театра, питерские приятели-актеры и друзья, специально приехавшие из Москвы и других городов. Когда вечер был в самом разгаре и компания изо всех сил старалась развеселить расстроенную именинницу, на которую как из рога изобилия сыпались неудачи, пришел Никита Подгорный, как обычно поддатый (с которым Руфину Дмитриевну связывала нежная дружба. — Прим. авт.). Он стал настаивать, чтобы она немедленно открыла коробку с его подарком. Там оказался игрушечный пистолет. Все стали предлагать имениннице «перестрелять врагов». Она на это рассмеялась: «Ну, теперь мне остается только это», — шутливо выстрелила в висок и упала на чьи-то колени. В этом поступке — она вся: ни о ком плохо за спиной, даже в шутку.
Это понимали даже те, кто недолюбливал ее. Знали, что, несмотря на излишнюю прямолинейность и резкость, от нее нельзя ожидать удара в спину. И в душе уважали. Это особенно проявилось на похоронах, когда «непримиримые» противники, потрясенные до глубины души, были абсолютно искренни: «Прости!»
А. М. Торопов:
— Руфа — светлая личность, глубоко порядочный человек.
Т. П. Панкова:
— В основе своей это был замечательный человек. Ранима необыкновенно. Она была немного комплексующая и от смущения могла резко сказать что угодно. В лицо. Эти колючки были защитной реакцией. Она прикрывалась грубостью, но хамства в ней не было, никогда она не смогла бы наступить на чье-то больное место. И в то же время это был добрейший человек. К ней шли все, знали, что она поможет. Она все время что-то пробивала: кому телефон, кому квартиру, дачу… Приходили и просили, а потом она спрашивала: «Это из какого цеха?» Она просто делала добро. Имя ее много значило, и в театре с ней считались.
Многие побаивались ее острого язычка: правду она резала, невзирая на лица. Не раз доставалось и всесильному Цареву. Но за дело, а не в ходе интриг — неотъемлемой части театральной жизни. Выпрашивать или выбивать для себя особые условия — никогда! А вот взорваться и написать своим корявым почерком в дирекцию Малого театра нечто подобное записке от 27 апреля 1964 (после измотавшей чуть не ежедневной «Оптимистической трагедии»): «ПРОШУ ОСВОБОДИТЬ МЕНЯ ОТ УЧАСТИЯ В СПЕКТАКЛЯХ МАЛОГО ТЕАТРА УХОЖУ НЕТ СИЛ ЗАЕЗДИЛИ» — (пунктуация, вернее, полное ее отсутствие в оригинале, сохранено. — Прим. авт.) — могла.
Она играла Любовь Яровую, неистового Комиссара и других с современной точки зрения агитационно-фальшивых образов-иконок. Но в их правоту свято верила, потому что сама была такой: честной, правильной, безоглядно верящей в идеалы. И всегда готовой мчаться кому-то на помощь.
К примеру, на заседании Худсовета могла спросить: «Почему не даете роли Соломину?» — но потом, как когда-то с ней Пашенная, часами репетировать с ним у себя дома…
По странной прихоти судьбы одной из ее последних работ в кино стала роль матери Миклухо-Маклая в фильме «Берег его жизни», поставленной режиссером и актером Малого театра Юрием Соломиным, в которой он сам сыграл главного героя. И сегодня Юрий Мефодьевич вспоминает о Нифонтовой с теплом и пиететом, как когда-то она сама о своих учителях и наставниках.
Р. П. Сулоева:
— Руфа не опускала забрала, но одевалась в кокон. Я была, пожалуй, единственным человеком, перед которым она все срывала, даже кожу…
Мы дружили с четвертого класса, когда нас посадили за одну парту. В материальном плане семья Питаде жила лучше, поэтому Руфа частенько подкармливала меня. С тех пор по отношению ко мне у нее сохранилось чувство опеки.
Мы с ней обе были оторвы. Район Соколиной Горы, где мы жили, назывался Сталинским и был на виду. За год во всем районе были всего две тройки по поведению: у Питаде и Объедковой. (девичья фамилия Сулоевой. — Прим. авт.)
Класса с пятого мы с ней занимались всем: бегом, гимнастикой, коньками и лыжами. Я много читала, делала инсценировки, и мы с ней ставили отрывки из классических произведений для дворовых ребят. Когда нас с ней в очередной раз на несколько дней исключили из школы, мы приготовили сцены из «Ромео и Джульетты». А потом показали в классе. В сцене «У балкона» я, Джульетта, взгромоздилась на пирамиду из стульев, а она, Ромео, так вошла в роль, стала трясти стулья, что я боялась, что упаду. Шепчу ей: «Да тише ты, не тряси» А она не слышит: вошла в раж…
В сцене смерти меня положили на стол, на глаза — пятаки, в руки воткнули рулон бумаги вместо свечи — слава Богу, не подожгли! — вокруг обставили горшками с цветами с подоконников… Руфа изображала священника. Мы мало что понимали в религии, тем более католической. Вот она и махала цветочным горшком на манер кадила. Хор одноклассниц пел что-то заунывное, вроде церковных песен… В пустой школе хорошо слышно. Тут в класс и зашла директриса. Я лежу с пятаками на глазах и не вижу, почему вдруг все замолкли. Думаю, что Руфа забыла слова и подсказываю ей. Гробовое молчание. Я — громче подсказываю. Вдруг голос директрисы: «Это что такое?!» Так нас еще на две недели исключили: не поощрили нашу тягу к драматическому искусству.
А как-то в инсценировке про «юного Фрица» она-«партизанка» так меня-«Фрица» избила, чуть волосы не выдернула! Вошла в роль!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});