Гаспар на всякий случай отходит назад на три шага и шепчет:
— Это суфле из бычьих яичек со сливками.
Шеф давится. Прямо на пол выплевывает недоеденное суфле и вопит:
— В Гондурас всех! Всех! Су… шефы рваные!
Он мчится к выходу из ресторана. За ним летит Зина. А за Зиной я. У меня сердце трепещет от страха, что Кинг Конгыча сейчас реально хватит инфаркт. Заставить есть бычьи причиндалы пацана из 90-х, который даже банан не кусает, а ломает на кусочки прежде, чем положить в рот — это слишком жестоко даже для его бывшей.
Всей толпой: я, Зина и шеф мы влетаем в кабинет. Сан Саныч обессилено падает в кресло. Он весь белый. На лбу испарина, губы дрожат, а он всё шепчет:
— Мне конец. Мне теперь никто руки не подаст. Вся жизнь прахом! Все труды! Какой позор! Пацаны скажут: скурвился, старый пень. Главное продал: задницу. Спетушился козел!
В кабинет без стука заходит Леня. В руках он держит бутылку водки и копчёную рыбу, завёрнутую в газету. Аккуратно разворачивает газету, достает из кармана два стопарика, разливает водку, ставит перед шефом и говорит:
— Вот напрасно ты распереживался, Саныч. Ну нормальные они мужики. Мало ли кто чем на жизнь зарабатывает? Вон они мне с краном помогли. Слушай, не каждый сантехник так умеет вентиль ставить.
— Да по фигу мне, с кем они там фритюрятся, — шеф хватает его за руку и заглядывает в глаза, — но ты пойми, Леня, это ж не по понятиям. Ну не вкурят пацаны!
— Да кто сейчас живет по понятиям, Сань? Только ты, — Леня опирается на стол.
— Не только я, — горячо возражает Сан Саныч. — Ты закон по запрету пропаганды этих лебедей видел? Кто его принимал? Те, кто сюда на юбилей придут. И вот я им прямо в морду эту голубятню. Если бы я от них в бизнесе не зависел, мне бы вот вообще от винта было бы. Пусть эти лебедя раскоряченные свои эти самые хоть в арбуз суют. По барабану мне, Леня! Пойми!
И вдруг дверь кабинета открывается и в него быстрой, буквально летящей походкой врывается худенькая хрупкая женщина лет пятидесяти. Яркая блондинка, она одета в короткую белую юбочку, игривую маечку-корсет аля Красная Шапочка и босоножки с розовой опушкой, щедро обсыпанные стразами.
На губах розовая помада, как у девочки. Наверное, именно так выглядит постаревшая Барби. Знакомо мне ее лицо. Вот только никак не вспомню, откуда. А рядом с ней элегантный мужчина в светлом костюме примерно такого же возраста. И его я где-то уже видела. Кажется, в телеке. Боже, это же олигарх с первых мест в списке "Форбс"! Андрей Порохов — один из самых богатых людей России!
— Тебя еще здесь не хватало! — шипит Кинг Конгыч, окидывая мрачным взглядом блондинку.
— Эх, Сашок, не умеешь ты ценить дружескую помощь, — Барби без приглашения усаживается на стул, кокетливо расправляет юбочку и закидывает одну стройную ножку на другую, любуясь босоножками. — И никогда не умел.
— Ага, — огрызается шеф. — А то ты мне прям так помогала! Каждый день с новым мужиком тебя ловил.
— Так это же для тебя, — Барби широко раскрывает кукольные голубые глаза. — Чтобы ты меньше уставал! Так ты должен был домой прийти и еще со мной кувыркаться. А вместо этого заранее пришел любовник, отработал, а ты культурно отдыхаешь под пивасик. Милый, ну разве это не забота?
Из горла Зины вырывается сдавленный не то писк, не то всхлип. Она поднимает руку и осеняет себя крестным знамением. Я ее понимаю! Самой хочется перекреститься, чтобы душа Барби упокоилась с миром. Потому что шеф явно сейчас возьмет грех на душу и открутит ей кукольную голову. Но ситуацию спасает Артем, который заходит в кабинет и сразу с порога заявляет:
— Да хватит вам собачиться! Не время сейчас! Привет, мама! — он подходит к блондинке, наклоняется и целует ее в щеку.
Час от часу не легче! Ну и жены у Кинг Конгыча! Одна мымра, другая — Мальвина из 90-х, которая не сдается и продолжает мальвиниться. На МТВ ее клипы крутят всё время в рубрике "Ностальгия", а еще она выступает на каждый Новый Год в дискотеке 90-х. В коротких юбках и кукольных сапожках. Причем ее часто объявляют даже без фамилии. Просто как Иришку.
— Я пришла тебя спасти, Санек! — Иришка ласково треплет блондинистую шевелюру Артема.
— Меня уже нельзя спасти, — мрачно отзывается шеф, горестно подперев лицо руками. — Просто дай мне умереть так же тихо, как цветы умирают в полях.
Иришка вздыхает, закатывает глаза, всем своим видом показывая, как она устала от закидонов бывшего, и обращается к Порохову:
— Пуся, изложи моему бывшему план спасения утопающих в минеральных водах Кисловодска.
— Все очень просто, — улыбается Порохов. — Мы вашей Аэлите дадим то, что она хочет больше всего. В обмен на то, что нужно нам. А именно: она нам продаст те решающие четыре процента, которые наделали столько проблем. А также оставшиеся сорок восемь. Контрольные четыре процента будут у вас. Сорок восемь у меня. Давно приглядывался к вашему отелю на предмет вложений. И вот появился шанс.
— Я бы вам сказал, Андрей, эээ… не знаю, как вас по батюшке, — шеф вопросительно поднимает брови.
— Давайте без отчества, просто Андрей. Не люблю церемоний, — морщится Порохов.
— Тогда и я для вас просто Саша. Или Саныч. Как вам удобнее, — криво улыбается шеф, изображая радушие. — Так вот, я знаю, что Аэлите сейчас нужно больше всего, но стесняюсь озвучить при девочках. Она не продаст. Так как много лет ждала удобного момента, чтобы приложить меня фэйсом об тэйбл. И теперь вот изгаляется, как хочет.
— Нам — нет, не продаст, — хитро прищуривается Порохов. — Но Артем нас ввел в курс дела и сказал, что Аэлита больше всего на свете хочет привезти сюда Диву Алессандро. А я его большой друг. Он мне должен. Очень много должен! Я его попрошу, чтобы он выкупил у Аэлиты сначала четыре процента в обмен на то, что он впервые выступит в России. А потом и оставшиеся сорок восемь.
— Чейта я не вкуриваю, — шеф озадаченно чешет затылок. — Откуда вы его знаете?
— Оттуда, что у меня в Европе казино, — поясняет Порохов. — А Дива Алессандро игрок, каких мало. Все свои астрономические гонорары он просаживает за рулеткой. Я ему два раза прощал крупные долги, уважая его талант. А ваша Аэлита его несколько раз сопровождала. В казино рядышком сидела. Смотрела на него кошачьим взглядом. Дива мне потом с досадой рассказывал, что она за ним по всей Европе гонялась и все уговаривала его в России выступить. А он ни в какую!
— Аля его сопровождала в Европе? — удивляется Кинг Конгыч. — Да ладно! На хрена ей такие сложности? Ну не выступил, и не выступил.
— Боже, Санек, ты пенек! — вздыхает Иришка. — Да влюблена она в него тупо и по-бабски!
— Чё? — вскидывается Кинг Конгыч. — Он же этот… транс-пипидастр!
— Да нормальный он, — улыбается Порохов. — Такой, как мы с вами. Кастрированный трансгендер — это его сценический образ. Он сделал пару очень дорогих операций на горле и обеспечил себе волшебный голос. Мы же не в средние века живем. Сегодня ничего внизу отрезать не нужно, чтобы пищать, как девочка. Но про операции распространяться никак нельзя! Это ломает сценическую легенду. Сегодня в опере, балете и в моде хрен пробьешься, если ты нормальный мужик с нормальной ориентацией. Вот они все и изображают из себя фриков с разной степенью изобретальности.
— Вот именно, — кивает Иришка. — Стилиста по волосам Зверюгова знаешь? Он тоже всё томными губками шлепает. А я с ним дружу. Нормальный мужик. Дома ходит в растянутых трениках и воблу бьет башкой об стол под пиво. А как из дома выйдет, так губки бантиком и попу веером. Если бы он не был фриком, кто бы его заметил? Вот и Аля твоя прекрасно знает, что этот Дива Алессандро простой и обычный мужик. Кстати, когда морда у него не намазанная, очень даже симпатичный. Я его живьём видела.
— Я другого не понимаю, — шеф скребет затылок с таким звуком, что Порохов с непривычки вздрагивает. — Чего это ты, Ира, мне вдруг принялась помогать? И что ты за эту помощь хочешь?