могла в любое время пройти в переднюю комнату и выглянуть в окно. Разве нет?
– Зачем? С чего вдруг ей приспичило?
– Ну я не знаю, но она могла. – Стеббинс повернулся ко мне. – Ладно, Гудвин. Поедешь со мной в управление. Расскажешь обо всем инспектору.
– О чем? О чем тут вообще говорить?
Стеббинс упрямо выпятил подбородок:
– А теперь слушай сюда. В понедельник днем ты начинаешь наводить справки о человеке, который к этому времени уже был мертв. За два часа до того, как обнаружили тело. Инспектор отправляется к Вулфу, застает там вдову и получает порцию очередного дерьма. Вдова нанимает Вулфа выяснить, кто убил ее мужа, что, может, и не противоречит закону, но противоречит принципам Управления полиции Нью-Йорка. Потом я прихожу сюда расследовать уже совсем другое убийство – и, Господь свидетель, ты тут как тут. Являешься вместе с вдовой в дом, где жила убитая девушка, и разговариваешь с ее матерью. Итак, или ты едешь со мной в управление, или я арестовываю тебя как важного свидетеля.
– Я что, уже арестован?
– Нет. Я сказал «или».
– Всегда приятно, когда у тебя есть выбор. – Достав из кармана четвертак, я подкинул монетку в воздух, поймал и посмотрел, как легла. – Я выиграл. Поехали.
Такой расклад меня вполне устраивал. Нужно было увести его подальше от этого дома и, в частности, от миссис Перес. Поднимаясь по трем ступенькам на улицу, я думал о том, что все было бы совсем иначе, приди он на тридцать секунд раньше или спустись мы с миссис Йегер на тридцать секунд позже. Я забрался в патрульный автомобиль и широко зевнул. Ночью я поспал всего три часа, и мне весь день ужасно хотелось зевать, но все было недосуг.
Глава 15
Шесть часов спустя, в половине второго ночи, я сидел на кухне, поглощая черный хлеб, испеченный Фрицем, копченую осетрину, сыр бри, молоко и просматривая утренний выпуск «Таймс» за пятницу, который прихватил по дороге домой из офиса окружного прокурора.
Я ужасно устал. День выдался крайне хлопотливым, а вечер – час с Кремером и четыре часа с парочкой помощников окружного прокурора – оказался еще более напряженным. Очень тяжело отвечать на тысячу вопросов, сформулированных крутыми специалистами, когда знаешь, что тебе необходимо: а) четко разграничить два набора фактов: то, что им уже известно, и то, что они, дай Бог, никогда не узнают; б) держать ухо востро, чтобы тебе не вменили какую-нибудь уголовную статью, от которой не отвертеться; в) не забывать о том, что коготок увяз – всей птичке пропасть. Из всех встреч с представителями власти, которые у меня были в убойном отделе Западного Манхэттена и в офисе окружного прокурора, эта оказалась самой тяжелой. Мне устроили лишь два десятиминутных перерыва на еду: несъедобный сэндвич с ветчиной и пинту восстановленного молока. И около десяти вечера я объявил, что или они разрешат мне сделать один телефонный звонок, или пусть посадят на ночь под замок.
Все, кто считает, что телефоны-автоматы в этом здании не прослушиваются, могут, конечно, оставаться при своем мнении, но я остаюсь при своем. Поэтому, когда я позвонил Вулфу и сообщил, где нахожусь, мы старались держаться в рамках. Я рассказал о стычке со Стеббинсом и пожаловался на то, что Кремер и окружной прокурор считают, будто я, как обычно, утаиваю важную информацию, которую они вправе знать, а это просто нелепо. Оказывается, миссис Йегер уже звонила Вулфу насчет Стеббинса, и Вулф пригласил ее к нам обсудить этот вопрос. Вулф даже поинтересовался, стоит ли просить Фрица оставлять для меня на плите тушеные почки, но я сказал, что не стоит, поскольку я на диете. Без четверти час меня наконец выпустили на свободу, и, когда я вернулся, в доме не горел свет и никакой записки для меня оставлено не было.
Отдав должное хлебу, копченой осетрине и сыру, а также узнав из «Таймс», что окружной прокурор надеется очень скоро доложить о значительном прогрессе в расследовании убийства Йегера, я поднялся в свою комнату. Много лет назад я торжественно поклялся своему дантисту всегда чистить зубы перед сном, но сегодня решил нарушить клятву.
Поскольку я выполнил все поручения, никакой записки на письменном столе Вулф не оставил, а у меня наблюдался серьезный недосып, я не стал заводить будильник. Когда я продрал глаза настолько, чтобы видеть цифры на часах, они показывали 9:38. Значит, Вулф уже позавтракал и поднялся в оранжерею. Тогда я решил, что еще десять минут сна мне явно не повредят, но я терпеть не могу прямо с утра пребывать в неизвестности, а потому, собрав волю в кулак, скатился с кровати. В 10:17 я пришел на кухню, сказал Фрицу «доброе утро» и получил свой апельсиновый сок. В 10:56 я допил вторую чашку кофе и, поблагодарив Фрица за бекон и омлет с абрикосами, отправился в кабинет разбирать утреннюю почту. Загудел лифт – и в кабинете появился Вулф. Он поздоровался, прошел к своему письменному столу и поинтересовался, нет ли известий от Хьюитта насчет Lycaste delicatissima. Что характерно. Вулф однозначно сделал вывод, что меня не упекли за решетку как важного свидетеля, поскольку я с утра был на месте, и что у меня не имелось никаких срочных сообщений, так как иначе я не стал бы дожидаться одиннадцати часов. И все же мог хотя бы спросить, как долго меня там продержали. Продолжая вскрывать конверты, я ответил, что от Хьюитта ничего нет.
– Как долго тебя там продержали? – поинтересовался Вулф.
– Еще три часа после того, как я вам позвонил. Я добрался домой в начале второго.
– Тебе, наверное, тяжеловато пришлось.
– Была пара моментов. Я отказался подписать протокол.
– Очень разумно с твоей стороны. Приемлемо. Миссис Йегер рассказала мне о твоем экспромте, с которым ты выступил перед Стеббинсом. Ты произвел на нее впечатление. Приемлемо.
Два «приемлемо» в одной речи – это уже рекорд.
– Да бросьте! – пожал я плечами. – Всего-навсего мои обычные осмотрительность и здравый смысл. А иначе пришлось бы его пристрелить. – Я протянул Вулфу почту. – Что у нас дальше по программе?
– Ничего. Мы пока ждем.
Он нажал на кнопку, дав один длинный звонок и один короткий, –