— Разве я мщу? — вздёрнув бровь, я достаю телефон, чтобы посмотреть время. — Я, моя дорогая Олеся, делаю одного из шестидесяти восьми миллионов российских мужчин счастливее. Самым счастливым в мире, по его же словам.
— Лиссет… — А вот и укор.
— Он сам этого хотел и сам настаивал, забыв, что своих желаний стоит бояться. Особенно, если это — желание взять меня замуж.
— А ты? — подаётся вперёд Олеся.
— А я в любой момент могу подать на развод.
Глава 34
О том, как отреагируют гости, увидев меня в свадебном платье, я и думаю всю дорогу до больницы. Олеся права, оно действительно в моём стиле и по-настоящему мне нравится, в отличие от всего остального воздушного и сказочного.
Моё платье сказочным не назовёшь. Длинные рукава из белого кружева, подклад телесного цвета и облегающий силуэт. Ничего особенного, если бы не казалось, что верхний слой кружева надет на голое тело.
Привычно накинув на плечи халат, я прохожу по коридору и поднимаюсь на второй этаж.
— Стойте, подождите! — я не дохожу до папиной палаты буквально пару метров, оборачиваясь к спешащей медсестре. — Алиса Полуночная? Дочь Константина Полуночного?
— Да, это я. Что-то случилось?
— Полчаса назад Константина Игоревича перевели в реанимацию, у него произошла остановка сердца, — беспокойно глядя на меня, сообщает она.
— Не может быть, — с вежливой улыбкой отзываюсь я, — я разговаривала с отцом час назад, и всё было в порядке. За это время просто не могло ничего случиться. — И всё бы ничего, но в собственном голосе я слышу дрожь.
— Алиса Константиновна…
— Вы мне врёте! — зло развернувшись, я дёргаю дверь палаты.
Никого.
Действительно, никого и паника ледяной рукой сжимает сердце. Папа не может умереть. Просто не может. Не после того, как заново научился говорить и начал сам вставать с кровати! Он не может бросить меня снова, потому что этого раза я могу и не пережить.
Чувствуя, что начинаю задыхаться, я ищу рукой опору.
— Алиса Константиновна! — кто-то хватает меня под руку и кричит в коридор: — Врача в двести десятую! Срочно!
— Он умер, да? — шёпотом спрашиваю я, чувствуя внезапную резь в животе.
— Нет, он в реанимации, все хорошо. Состояние стабильно… Мы следим…
И я бы поспорила, но в глазах темнеет, закладывает уши, а сознание уплывает. Не могу больше. Так — не могу. У меня больше нет сил держаться, нет сил улыбаться и быть сильной.
Папа…
Они в три голоса уверяли меня, что всё позади. Что ничего не случится, что он идёт на поправку. Что отец сможет довести меня до алтаря.
Нарастает боль в животе, меня бросает из жара в холод, и я падаю, но до пола не долетаю. Кто-то подхватывает, что-то говорит, но какая теперь разница…
Дышать становится всё сложнее, и впервые в жизни я самым банальным образом теряю сознание.
Глаза открываются не то чтобы с большим, но всё-таки трудом.
Взгляд без узнавания скользит по светлым стенам, потолку, двери и возвращается к ногам. Они укрыты одеялом и, пошевелив, я вижу как движутся пальцы под ним. Не паника, но растерянность.
Почему я в палате? Что случилось?
Голова кружится самую малость, но вспомнить почему-то трудно. Кто я? Алиса Полуночная, родившаяся 30 августа 1992 года, владелица книжной сети «Саркани». Уже неплохо, но что было вчера? Или сегодня?
Была примерка. Олеся отпросилась с работы, и мы поехали за свадебным платьем. О чём-то говорили, вроде даже важном, но мысли путаются, и вспомнить никак не удаётся. Всплывает только собственное отражение в платье мечты.
Не то.
Прощание. Дорога… Конечно, я должна была ехать к отцу и я поехала. Даже в палату поднялась, но что-то было не так. Зажмурившись, я хочу потереть глаза, но правая рука занята. Датчики, присоски и шланги. Да что со мной такое?..
Не со мной.
Оглушительно и резко, словно сковородкой по голове, накрывает осознанием. У папы остановилось сердце. В палате его не оказалось, сказали, что отец в реанимации. Обморок?.. Под кожей словно барабаны забили и, посмотрев на запястье, я вижу насколько быстрее начинает биться синяя жилка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ладно. Он жив, его вылечат, но не из-за обморока же я лежу пристёгнутая в стерильной больничной рубашке? В таких только операции делать, но я-то здорова. Здорова ведь?
Глазами нашарив в кровати маленький пластиковый пульт с красной кнопкой, я жму на неё дрожащими пальцами. Недолго, потому что новое открытие заставляет выронить вызов врача и застыть памятником самой себе.
Лучше бы я не помнила…
— Алиса Константиновна, вы меня слышите?
— Слышу, — мрачно отзываюсь я, сидя в уютном кабинете заведующего терапией.
— Вам необходимо операционное вмешательство, — продолжает уговаривать меня тёмноволосый мужик без имени, зато в белом халате, — иначе последствия могут быть катастрофическими.
— Насколько? — Я не слушаю, я ищу варианты и не нахожу.
— Вплоть до летального исхода…
С глухим стоном я откидываю голову на подушку, и именно в этот момент входит медсестра.
— Как вы себя чувствуете? — интересуется она с лёгкой улыбкой.
— Что со мной? — Может всё это мне приснилось?
— Алиса Константиновна, — запинается она, — я понимаю, что это неприятно, но такое бывает. В десяти случаях из ста, но случается.
— Что. Со. Мной.
— Вы потеряли сознание, — вздохнув, переходит она на деловой тон. — После осмотра терапевта и заведующего гинекологией, УЗИ органов малого таза и забора крови у вас была диагностирована гибель плода на сроке примерно четырнадцати недель. Вами было дано согласие на чистку путём выскабливания, операционное вмешательство успешно провёл зам. заведующего хирургическим отделением Пылов Игорь Иванович. В данный момент все показатели в норме, а вашему здоровью и жизни ничего не угрожает.
— Я действительно была беременна? — тихо, чувствуя как изнутри меня затягивает изморозь, спрашиваю я.
— Были, — сочувствующе улыбается она. — Но это не приговор, десять процентов всех беременностей становятся неразвивающимися…
Не приговор. Это не приговор.
Я не хотела ребёнка и вот, пожалуйста. Получите-распишитесь.
Первый смешок вырывается против воли, заставив медсестру замолчать. Лекция о втором шансе прерывается на середине, а её взгляд смешит. Не приговор? Конечно, нет.
Просто у меня не будет детей. И любящего мужа не будет. И по-настоящему счастливой семьи. У кого угодно, но не у меня. Мой предел — замуж по расчёту и череда любовников в перспективе. Заслужила ли я? Наверное, да, раз даже начавшуюся беременность не распознала. Четырнадцать недель. Это ведь больше трёх месяцев, во время которых я психовала, пила и занималась сексом не чувствуя ничего.
Это, вообще, возможно?!
Только у таких идиоток, как я. Хотя, стоп, я же…
— Как вы узнали срок? — резко прекратив веселье с ноткой истерии, я поднимаю тяжёлый взгляд на медсестру.
— По размеру матки и плода, — пожимает она плечами, — и по документам, которые привёз ваш жених.
— Привет.
На город только-только начинают опускаться сумерки. Жалюзи на окне раздёрнуты, видимо, чтобы парк за окном поднимал мне настроение. Раскрашенный всеми оттенками оранжевого, закат и виднеющиеся верхушки ёлок действительно красивы, но с задачей не справляются.
И Кир не справится, хотя он, прислонившийся плечом к косяку двери, явно так не считает.
— Привет, — ровно отвечаю я и возвращаю взгляд к окну, в котором из нового разве что битвы за карниз между воробьями и голубями. Пока счёт равный.
Вставать мне не запрещали, даже наоборот, но не хочется. Впервые в жизни вообще ничего не хочется и это неуютно, поэтому я лежу поверх одеяла и просто смотрю.
— Ты очень красивая. — Кирилл присаживается на подлокотник кресла, единственного в палате.