— Да мы…
— Мы бы никогда…
Подняв руку, я останавливаю поднявшийся ропот.
— Любить меня необязательно. — Практика показала, что и невозможно. — Но! Я требую к себе уважения, как минимум как ваш работодатель… и зарплатоплатитель, — с усмешкой добавляю я. — Среди вас нет новичков, вы знаете меня и знаете, что именно я от вас требую. Никаких сюрпризов, мне нужна ответственность, исполнительность и честность, и да, я не буду работать с человеком, который мне не нравится, даже если его зовут Илон Маск.
— А если Владимир Владимирович? — хмыкает Илья Петрович, 1964 года рождения.
— К этой работе меня обяжет Конституция, — в том же духе отзываюсь я, и царящее в кабинете напряжение снижается. — В связи со всем вышеперечисленным я, также относясь к вам честно, прошу тех, кто не может со мной работать, сказать об этом прямо.
Тишина и переглядывания, все, как и предполагалось.
— Срок — до завтра. Я здравомыслящий человек, — местами, — и понимаю, что никто ни под кого не обязан подстраиваться. Тех же, кто решит уйти, я не заставлю увольняться прямо завтра. Для начала переведу в другой филиал, на месяц, чтобы хватило времени найти новую работу.
Молчание после моих слов становится гробовым.
— Алиса Константиновна, вы серьёзно? — неверяще спрашивает Аня.
— Как никогда. — Найти бы рецепт того успокоительного, которое мне когда-то выписывал психолог. — «Саркани» — моя душа, моё детище и мой дом. И я не позволю топтаться в нём и по нему.
— Вы же наша Мат… — запнувшись, Лера оглядывается на коллег. — В смысле, всегда за нас горой! — Она всегда была из них самой сентиментальной.
Но да. Когда у Ильи Петровича случились проблемы с Пенсионным фондом, я попросила отца дать ему бесплатную подробнейшую консультацию. Когда Олиных родителей сократили с одного и того же завода, и она рыдала в дальнем углу склада, приятельнице в кредитовавшем их банке звонила тоже я. Всякое было и мне никогда не было сложно позвонить, узнать или притормозить. Как тогда, когда на, уволившуюся в прошлом году, Ирину едва не повесили долг отчима.
— Я не мать Тереза и далека от благотворительности. — Многозначительно хмыкает Женя, всегда работающий в детские дни, знающий гораздо больше того, о чём я говорю. Уже потому, что сам когда-то был воспитанником Марии Николаевны. Она сама мне рассказала. — А ещё у меня отвратный характер, но своих людей я ценю уже за то, что их мало. Настолько, что почти все они здесь, — без тени смеха я обвожу рукой стоящих передо мной людей.
— А Алла? — вступает Катя.
— С ней у нас возник ряд разногласий, которые не удалось решить. — Она хотела моего мужчину, мой бизнес и мою жизнь. Непреодолимые разногласия. — Поэтому мы решили расстаться. В общем, так, — хлопнув в ладони, я заставляю их вынырнуть в реальность, — Женя, пожалуйста, доведи всё, что мы тут обсудили, до завтрашней смены и на этом закончим. Прошу всех разойтись по своим рабочим местам.
Медленно и словно нехотя, Катя, Оля и Илья Петрович выходят из кабинета, оставляя мне двоих своих, не стремящихся к работе, коллег.
— Жень, я догадываюсь что ты хочешь мне сказать, — не испытываю я восторга, — откройся, пожалуйста, а потом поговорим.
— Как скажете, Алиса Константиновна, — тоже не особо счастливый, он, наконец, идёт работать.
— Лера. — Жестом пригласив её занять кресло, я возвращаюсь за свой стол. — У тебя остались вопросы?
— Могу я узнать, что не так с Аллой? Нет, вы не подумайте, — быстро перебивает она, открывшую было рот меня, — просто это она меня устроила к вам работать. Мы родственницы. Дальние, конечно, но всё же…
— Я не буду распространяться, — качаю я головой. — Если интересно, поинтересуйся у Аллы.
— Хорошо, — вздыхает она, но продолжает сидеть.
— Лер, если я тебе не нравлюсь, скажи прямо, — тоже вздыхаю я. — Мы не в детском саду, чтобы говорить об обидах.
— Нет. Что вы, конечно, нет! — Видно, что что-то не даёт ей покоя, но мне никогда не нравилось разгадывать чужие тайны. — Просто… Я не знаю как об этом сказать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Говори как есть.
— Алла, она… — ещё один тяжёлый вздох. — Она встречалась с вашим женихом, я увидела его, когда он приходил, и вспомнила. — Видимо, боясь не договорить, она ускоряется. — Около года назад. Они сидели в кофейне тут недалеко и разговаривали. Улыбались. Я ехала из института и мне нужно было пособие по экономике, вот я и решила, что лучше всего купить его у себя, тем более, что у сотрудников скидки… ну вы знаете. Шла от остановки и увидела их через стекло, а когда вы сказали про её увольнение… — Лера поднимает извиняющийся взгляд. — Алиса Константиновна, простите, что я не сказала сразу! Не подумала, что это может что-то значить, да и плохо помнила вашего жениха. А сейчас словно картинка сложилась…
— Андрей не имеет отношения к Аллиному увольнению, — криво улыбнувшись, снимаю я её муки совести. — Оно касается только её и меня, так что не переживай, твоё признание ни на что бы не повлияло.
— Вы уверены? — выдохнув, выпрямляется она. — Потому что я пойму, если вы не захотите больше со мной работать. Да и с Аллой мы родственницы…
— Лер, иди работай, — фыркаю я.
Господи ты боже мой! Ребёнок ведь, форменный ребёнок! И разницы-то у нас всего лет шесть, но даже в семнадцать я не была такой добродушной. Хотя, как показало время, может и стоило бы попробовать.
— Точно? — Широко раскрытые зелёные глаза заставляют меня рассмеяться.
— Кыш! Там на кассе нет никого, а ты тут покаяния устраиваешь! — пока я насмешливо качаю головой, Лера успевает несмело улыбнуться и, оглядываясь, покинуть кабинет.
Андрей… Да какая теперь уже разница!
— Алиса Константиновна, вы освободились? — Женя появляется в дверях почти сразу после того, как уходит Лера.
— Проходи, — отодвинув мышь, вздыхаю я. С другой стороны, я сама решила разобраться со всем и сразу именно сегодня. — Сядешь?
— Сегодня вы уволили Аллу, — присев туда, где только что винилась Лера, начинает он, — и сразу назначили меня.
— Это первый мой офис и он не должен оставаться без присмотра, — пожимаю я плечами. — А про назначение ты знал задолго до сегодняшнего дня.
— Вы собираетесь уехать? — ненавязчиво, словно между прочим, интересуется Карежин.
И я бы уехала, но взяла на себя слишком много обязательств.
— Не собираюсь, — не сдерживаю я очередной вздох, — но следующие год-полтора я не смогу проводить в «Саркани» столько времени. У меня возникли… дела.
— Вы беременны? — прямо спрашивает охреневший в край Карежин.
— Женя, — опасно прищуриваюсь я, — ты не охамел?
— Вы сами назначили меня управляющим, — не смущается он. — Я должен знать, к чему готовиться.
— Вот и управляй «Саркани», а не мной! — прорывается раздражение, и я беру в руки карандаш. — Не заставляй меня жалеть о принятом решении.
Их неудачных итак было слишком много.
— Извините, если перешёл черту. — И перешёл бы ещё сотни таких, по взгляду видно, если бы не мой неизменно жёсткий и недвусмысленный отказ.
Хватит с меня. Не надо больше ни любви, ни страсти, ни чувств. Нахлебалась по горло.
— Извиняю.
Взглянув на время, я поднимаюсь. Пора на примерку.
— Ты… уверена? — скептически настроенная, Олеся допивает свой бокал шампанского.
— А почему бы и нет, — насмешничаю я, повернувшись боком. — В конце концов, это не самая идиотская моя выходка.
— Серьёзно? — издевается она. — Значит, я что-то пропустила.
— Как тебе? — вместо ответа интересуюсь я, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону.
— В твоём стиле, — хмыкает Олеся, — дерзко и сверх меры сексуально. Только дальше-то что?
— А ничего. Стану мужнею женой, — усмехнувшись, спускаюсь я с подиума, придерживая платье. — Он же так этого хотел…
— Лиссет, — со стуком поставив бокал на стол, Олеся подходит ко мне, — я никогда тебя ни о чём не просила, но сейчас прошу. Пожалуйста, не надо! Даже понимая все твои причины, я просто не хочу, чтобы тебе снова было больно. Месть этого не стоит!