курсу перед нами уже вся панорама станции Амундсен — Скотт. Станция расположилась на большой площади. Основные постройки не видны. Они, как мы узнали немного позднее, были под снегом. Американцы, чтобы использовать пространство между домиками под склады и сделать продолжительной и холодной зимой более удобным общение между домиками, закрыли их общей металлической сеткой и поверх еще положили брезент, преграждающий свободный доступ снегу.
26 декабря в 12 часов 15 минут московского времени наш поезд подошел к станции Амундсен — Скотт. Внимательно рассматриваем территорию станции и никого не замечаем. Где же люди?
Въезд на территорию станции представлял известную трудность, так как мы знали, что здесь вырыт глубокий (до 28 метров) шурф в снегу, а где он расположен, это нам не было известно. Наехать на этот шурф с нашими „Харьковчанками“ было равносильно катастрофе. Головная машина остановилась. На водительское кресло сел опытный механик-водитель М. С. Кулешов. Мы продолжали движение короткими отрезками, останавливаясь и рассматривая местность — нет ли наезженной дороги. Остальные две машины идут по нашему следу.
Через некоторое время М. С. Кулешов увидел старые следы от гусеницы трактора, и мы по этим следам въезжаем на территорию станции.
Никого из персонала станции мы по-прежнему не видим. Приходится остановить машины и пойти искать. Быстро обнаружив въезд под общую крышу, все мы шестнадцать участников похода спустились под нее. Проходим помещение электростанции, механической мастерской. Всех привлекает большой плакат, прикрепленный к невысокому заборчику, на котором предупреждается, что здесь вход в шурф, и рекомендуется всем, кому доведется побывать на станции Амундсен — Скотт, обязательно спуститься в этот шурф — главную достопримечательность станции. Но где же люди? Мы продолжаем ходить между домами, заходим в эти дома, а людей все нет.
Оказывается, все они в кают-компании. Как выяснилось, зимовщики станции Амундсен — Скотт живут по новозеландскому времени и у них был уже вечер, нас не ждали и смотрели кинофильм. Как только мы появились, сразу же включили свет. Прекращается демонстрация кинофильма. Мы знакомимся с зимовщиками. Их 20 человек, из них половина — военные, которые обеспечивают выполнение научной программы. Поэтому на станции два руководителя — один научный и второй военный начальник…
На Южном географическом полюсе мне выпала честь впервые поднять флаг нашей Родины, который развевался все дни, пока мы там находились…
29 декабря зимовщики станции Амундсен — Скотт с теплыми пожеланиями проводили нас в обратный путь. Научный руководитель станции Амундсен — Скотт Э. Флауэрс написал в газету „Правда“: „Мы надолго запомнили их визит от удивительного приветствия ‘Хэлло’ до заключительного грустного ‘До свиданья’. Они были частью нашей жизни всего три дня, но они будут помниться нами всю остальную нашу жизнь. Мы все были сильно поражены их далеким путешествием и замечательными машинами“»[201].
Поезд вернулся на станцию Восток 8 января 1960 года, где «Харьковчанки» и тягач, проделавшие около 4000 километров, законсервировали, а всех участников похода самолетами доставили в Мирный.
Так Андрей Капица в свои 28 с половиной лет побывал на Южном географическом полюсе, о чем мечтал с детства. В самой первой своей статье после этого он называет окончательно уточненную им точку растекания льда в Восточной Антарктиде: «85° южной широты, 95° восточной долготы».
Таинственное эхо
«Профиль подледного ложа имеет сравнительно ровный характер, — отчитывался о походе Андрей. — Максимальное превышение высоты… над уровнем моря — 200 м — находится в точке „393“ км (от станции Комсомольская — Прим. авт.). Самая низкая часть профиля расположена в районе станции Восток (300 м ниже уровня моря). Амплитуда колебания высот подледного ложа не превышает 500 м… Средняя мощность ледника вдоль профиля равна 3290 м при средней высоте ледника 3240 м. Можно приближенно считать, что уровень подледного ложа находится на уровне моря»[202].
Два отражения от взрывной волны, пришедшие к Андрею на станции Восток примерно соответствовали глубинам 3700 и 4500 метров. Однако у О. Г. Сорохтина 16 января 1959 года на станции Восток тоже случилось двойное отражение — на 1800 и 3700 м, в результате чего под Востоком «выросла» гора.
Начинается полемика, которая затягивается. Тогда Андрей Капица и Игорь Зотиков обращаются в Президиум АН СССР с предложением построить подледную атомную автоматическую станцию ПЛАС. Она представляет собой цилиндр — наверху у нее маленький атомный реактор мощностью 200 кВт, внизу измерительная лаборатория с «телеглазом». Тепло от реактора подается на нижнюю рабочую часть, цилиндр опускается на тросе, протаивая под собой лед, и по расчету друзей за 75 дней доходит до коренного ложа под станцией Восток. После чего реактор отделяется, тепло подается на его верхнюю рабочую часть, скважина с тросом размораживаются, и он поднимается на поверхность. А на дне надолго еще остается работающая на аккумуляторах лаборатория. Фантастика на уровне толстовской «Аэлиты»!
Однако идею не поддержали: «Ну, что вы! Антарктида — ведь это ж девственная природа, территория сотрудничества и дружбы. А вдруг, что?» Никто не знал, что в это самое время американцы втихаря запустили на станции Мак-Мердо атомную электростанцию, проработавшую до 1972 года, и что? И ничего.
В те времена каждый мечтал участвовать в открытии хотя бы какой-нибудь тайны Антарктиды. Вот и флаг-штурман Четвертой КАЭ Радий (Юрий) Владимирович Робинсон, выпускник кафедры географии полярных стран Географического факультета МГУ (в 1956–1966 годах так называлась кафедра криолитологии и гляциологии. — Прим. авт.), тоже написал заметку в № 18 «Информационного бюллетеня Советской антарктической экспедиции» за 1960 год. Всего на две странички — 28 и 29-ю. Его статья называется «Из опыта визуальной ориентации в Антарктике». Во время полетов из Мирного на Восток и Комсомольскую Робинсон заметил на куполе некие формации, способные облегчить ориентирование летчикам авиаотрядов будущих САЭ: «К естественным ориентирам, встречающимся в глубине континента, кроме отдельных гор и горных хребтов, относятся обнаруживаемые при полетах над плато овальные впадины с пологими „берегами“. Глубина их обычно не превышает 20–30 м, а протяженность 10–12 км. Эти своеобразные понижения летчики иногда называют „озерами“. С самолета видно, что такие „озера“ заметно выделяются в виде пятен на белом фоне плато, особенно когда курсовые углы солнца близки к 180°»[203].
Кто бы тогда знал, что такие «озера» почти в точности отображают контуры подледных озер на многокилометровой глубине…
Вот из такого увлекательного мира тайн и загадок Андрею Петровичу приходилось возвращаться на факультет. Вспоминает Николай Николаевич Дроздов: «Я сначала на биофаке полтора года проучился. Там были анатомия, гистология, генетика — науки очень интересные, но мне очень хотелось в экспедиции, в поле. И вдруг я узнаю, что на географическом факультете есть кафедра биогеографии! Вот я и решил на нее перейти с потерей курса. И на первой же практике летом в Красновидово, где преподаются общие предметы, такие как геоморфология, вдруг появляется молодой преподаватель.