Читать интересную книгу Валтасар - Михаил Ишков

Нериглиссар склонился над широким, сшитым из нескольких кусков пергаментом, на котором были изображены страны, примыкающие к Вавилонии с юга, запада, севера и востока. На западе были видны Сирия, Финикия, Палестина — вплоть до побережья Верхнего (Средиземного) моря, на котором на самом краю был размещен остров Кипр. Там же читались две горные страны: Хуме и Пиринду. Северная сторона карты ограничивалась Пафлагонией и Каппадокией (на полуострове Малая Азия), а также рекой Аракс. Восток был залит зеленым цветом. Там была изображена Мидийское царство с ее столицей Экбатаны, край Каспийского моря, ниже Парс с городом Пасаргады.

Царь некоторое время водил пальцем по клинописным надписям — в грамоте он разбирался худо — сказывалось низкое происхождение, но ни Набонид, отпрыск знатнейшей вавилонской семьи, ни тем более Нур-Син, потомок ассирийских царей, не позволили себе и намека на презрительную усмешку.

— Итак, — выговорил царь, не отрывая взгляда от карты, — если я тебя правильно понял, Набонид, ты предлагаешь сначала ударить по Крезу.

— Приструнить, государь. Сокрушить его у нас не хватит сил.

Правитель принялся отчаянно почесывать бороду.

Нериглиссар приглянулся Навуходоносору после сражения под Каркемишем, когда лихой наездник в скачках не уступил скифским кочевникам, которые с младенчества были приучены к лошадям. Нынешний владыка Вавилона был родом из халдеев, отец его жил бедно, если не сказать, что просто бедствовал. Нериглиссар отличался храбростью и разумом на военном поприще, и ненасытной жадностью на гражданском. Темные люди вертелись возле него, особенной пронырливостью отличался Набу-ахе-иддин, который и проворачивал для своего хозяина самые грязные делишки, одним из которых являлось дело все того же прожигателя жизни и банкрота, несносного Балату, сына Набу-апла-иддина. Балату задолжал многим уважаемым людям. Он брал деньги в долг под залог отцовского имущества, передавал в пользование свою собственность, а полгода назад вдруг объявил себя банкротом. Его имущество пошло с молотка и было куплено Набу-ахе-иддином на имя Нериглиссара. Тот же Набу-ахе-иддин получил от нашего доблестного полководца доверенность на право рассчета с кредиторами. Тем, кто держал в залоге имущество Балату, Набу заплатил полностью, тем же, кто имел на руках векселя, предложил на выбор либо половину суммы долга, либо вообще ничего. Понятно, что никто из здравомыслящих людей не решился судиться с самим царем. Так Нериглиссар стал владельцем нескольких прекрасных особняков в пределах городской черты. Рассказывая о проделках Набу, люди посмеивались, а кое-кто морщился, качал головой и поминал при этом суровость и неподкупность старика Набополасара и Навуходоносора.

Наконец Нериглиссар оторвался от созерцания карты и коротко спросил.

— Что ж, диспозиция более-менее ясна. Кого предлагаешь отправить послом в Лидию? Здесь нужен толковый человек, способный провернуть это непростое дельце.

Набонид поклонился и указал на Нур-Сина.

— Его, владыка.

Царь глянул на молодого человека, усмехнулся.

— Смотри, Нур-Син, в женихах ты вел себя достойно. Докажи, что и в мужьях кое-чего стоишь, — он на мгновение примолк, потом доверительно добавил. — О ком я более всего жалею, так это о твоем тесте. Знатный был воин, умел подставлять спину. Сейчас таких не осталось. Выполнишь поручение, будешь награжден. Чего ты хочешь?

— Вернуться в цитадель, к коллекции собранных великим Навуходоносором ценностей.

Нериглиссар скривился.

— Ты полагаешь ценностями эти обломки древних царств? Они что-то стоят, их можно заложить?

Писец-хранитель почувствовал себя неловко.

— Я не думал об этом, господин.

— Ладно, если все пройдет удачно, можешь вернуться к своим черепкам. А ты, — царь обратился к Набониду, — займи место в царской канцелярии. Можешь совершить церемонию бракосочетания с Нитокрис.

— Благодарю, господин, — ответил Набонид.

— Только накрепко запомни, — добавил царь, — Валтасар будет воспитываться при дворе, и Нитокрис будет считаться твоей женой, а не матерью царевича. Соответственно и почести ей будут оказываться не как царице, но как супруге царского головы.

— Твоя милость, господин, дает надежду, — спокойно ответил Набонид.

Глава 2

Нур-Син покидал родной город с тяжелым сердцем. Луринду страдала боги не давали им наследников. Писец-хранитель, как мог, утешал жену, заметно подурневшую от слез. Перед самым отъездом решил посоветоваться с матерью. Та начала укорять сына — говорили тебе, предупреждали…

Нур-Син перебил Гугаллу и заявил, что никакая другая женщина, кроме Луринду, ему не мила, и хватит об этом. Мать поджала губы — она заметно постарела с тех пор, как Набузардана навсегда отставили от двора. Отец тоже выглядел не лучше — заметно обрюзг, стал чрезмерно раздражителен, ворчлив, целыми днями пролеживал бока в дальней беседке в саду и лишь изредка вызывал в свой дом родственников и интересовался хозяйством. Все сбросил на плечи жены, вертись, Гугалла, как знаешь.

Мать рассудила.

— Если не желаешь бросить бесплодную, возьми наложницу. В семьях наших арендаторов есть здоровые, ядреные девки, я уже одну приметила.

Нур-Син вздохнул.

— Я подумаю, матушка.

— Пусть твоя шушану послужит Иштар. Глядишь, великая богиня смилостивится.

Сын промолчал, побрел домой. На сердце было тяжело. В последнюю ночь перед рассветом, собравшись с духом, шепнул Луринду.

— Я не буду возражать, если моя смоквочка решит послужить Иштар. Я буду любить твое дитя также, как если бы это был наш ребенок.

Луринду оцепенела. Она давно ждала, когда же муж решится заговорить о том, что столько дней томило их обоих. Бесплодие было неоспоримым знаком гнева величайшей среди Игигов.[53] Видно, там, расположившись на утренней звезде, в своем хрустальном дворце, великая богиня с неодобрением посматривала на испытывающую радость близости пару, до сих пор не удосужившуюся принести ей, богине любви, дары. Луринду спохватилась обошла все главные святилища, внесла богатые дары храмам, а в уличных святилищах, где луковицу положила, где головку чеснока, где не пожалела миску чечевичной похлебки.

Не помогло. Тогда вот что пришло на ум — обратиться к тому, о ком Нур-Син и другие его товарищи отзывались как о Единосущном, которого в Вавилоне, с легкой руки Бел-Ибни, называли Мардук-Бел, а иври величали Яхве. Однако чем она, глупая женщина, могла бы привлечь внимание Того, кто создал мир? Чем ему послужить, выпросить сыночка. Муж как-то в шутку подразнил ее — если достанет образования, знания языков и свободного времени, оторвись от веретена, болтовни с Нана-силим и переведи на аккадский доставшиеся от деда писания урсалиммского наби Иеремии. Набонид обещал хорошо заплатить за свиток. Добавил, что царский голова обмолвился, что с помощью этого списка ему сподручнее держать в узде выселенных из Палестины иври. Про себя Нур-Син решил — пусть жена в его отсутствие займется делом, меньше о нарядах думать будет.

Луринду приняла вызов.

Вот что тоже не давало покоя Луринду с той поры, как она взялась за работу, вот чем она делилась с мужем. Кто он, этот Яхве, или иначе Саваоф, Меродах? Царь богов, отец богов или тот, о ком можно сказать, что он единосущен? Его мышцей, дланью, мыслью создан этот мир или он достался ему в наследство от темной безмерной Тиамат? Если этот Яхве — создатель всего сущего, в том числе и всех народов, живущих на верхней земле, почему иври полагают его чуждым исконным вавилонянам, чьим отростком они сами являются? Почему выселенные из Палестины не создают кумирен, храмов, святилищ здесь, на земле Шумера и Аккада? Почему таятся и не высказывают вслух о том, что есть истина? И убывает ли от подобного умолчания величие того, кто создал мир? Разве запрещено ей, простой женщине, прочитавшей завет в изложении страстотерпца Иеремии, обратиться к Господину с мольбой о даровании ей ребенка? Понятно, что подобные мысли могут не понравиться грозной Иштар, тогда по какой причине Создатель не в силах утихомирить свою божественную дочь? Почему Мардук не воссияет в единстве силы, любви и добра перед всеми, кто его почитает? Почему есть иври, халдеи, арамеи, египтяне, сирийцы, ионийцы, жители Каппадокии, Киликии, Пафлагонии, лидийцы, дикие мидяне, еще более дикие, разгуливающие в кожаных штанах-анаксиридах и жилетах персы? Почему им нельзя услышать слово нашего Господина?..

Хотя как раз у мидян, кадусиев, парфян, персов и прочих восточных варваров есть свое слово, говорят, не менее мудрое и проникновенное, чем слово иври. Его принес мудрый старец по имени Заратуштра. Ему, по словам мужа, поклонялась удивительная Амтиду, сумевшая пленить сердце Навуходоносора. Заратуштра или в переводе на аккадский «водитель верблюдов», утверждал, что мир есть поле битвы между силами света и тьмы. Каждый, кто стремится прожить достойно, должен встать в строй с бойцами светоносного Ахурамазды и вступить в схватку с первородным мраком, полчищами которого владеет злой дух Ангро-Майнью.