- А на самом деле этот Шванвич какой был? Отрицательный или положительный? - заинтересовался Тугодум.
- О настоящем Шванвиче Пушкин знал не слишком много. Так что тут он мог дать полную волю своему воображению. Но кое-что о нем он все-таки знал. Начать вот хоть с этого - официального документа.
ИЗ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОГО СООБЩЕНИЯ
ОТ 10 ЯНВАРЯ 1775 ГОДА "О НАКАЗАНИИ
СМЕРТНОЮ КАЗНИЮ ИЗМЕННИКА, БУНТОВЩИКА
И САМОЗВАНЦА ПУГАЧЕВА И ЕГО СООБЩНИКОВ"
Подпоручика Михаила Швановича за учиненное им преступление, что он, будучи в толпе злодейской, забыв долг присяги, слепо повиновался самозванцевым приказам, предпочитая гнусную жизнь честной смерти, - лишив чинов и дворянства, ошельмовать, переломя над ним шпагу.
- Ну, это мало что нам дает, - сказал Тугодум.
- Да, немного, - согласился я. - Но вот еще один любопытный документ. Это запись, сделанная рукой самого Пушкина.
ЗАМЕТКА О ШВАНВИЧАХ, СОХРАНИВШАЯСЯ В БУМАГАХ
А. С. ПУШКИНА
Немецкие указы Пугачева писаны были рукою Шванвича.
Отец его, Александр Мартынович, был маиором и кронштадтским комендантом - после переведен в Новгород. Он был высокий и сильный мужчина. Им разрублен был Алексей Орлов в трактирной ссоре. Играя со Свечиным в ломбр, он имел привычку закуривать свою пенковую трубочку, а между тем заглядывать в карты. Женат был на немке. Сын его старший недавно умер.
Слышано от Н. Свечина
- Опять Орлов! - разозлился Тугодум. - Вы скажете мне наконец, кто такой этот Орлов? И какие такие немецкие указы Пугачева?
- Шванвич у Пугачева был переводчиком. Переводил пугачевские указы на немецкий язык.
- А отец тут при чем? Не все ли равно было Пушкину, кто был его отец, какую трубку он курил и как в карты заглядывал?
- Как видишь, не все равно. Пушкина сперва заинтересовали оба Шванвича - и отец, и сын. Делая эту запись, он, очевидно, уже знал, что драматической истории Шванвича сына предшествовала какая-то - не менее драматическая история Шванвича-отца.
- Что же это была за история?
- А вот... Прочти еще вот эту запись. Она тоже сделана рукою Пушкина.
А. С. ПУШКИН. ИЗ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫХ ЗАМЕЧАНИЙ
К "ИСТОРИИ ПУГАЧЕВА"
Показание некоторых историков, утверждавших, что ни один дворянин не был замешан в пугачевском бунте, совершенно несправедливо. Множество офицеров (по чину своему сделавшихся дворянами) служили в рядах Пугачева, не считая тех, которые из робости пристали к нему. Из хороших фамилий, был Шванвич; он был сыном кронштадтского коменданта, разрубившего палашом щеку гр. А. Орлова...
Анекдот о разрубленной щеке слишком любопытен. Четыре брата Орловы... были до 1762 году бедные гвардейские офицеры, известные буйною и беспутною жизнью. Народ их знал за силачей - и никто в Петербурге с ними не осмеливался спорить, кроме Шванвича, такого же повесы и силача, как и они. Порознь он бы мог сладить с каждым из них - но вдвоем Орловы брали над ним верх. После многих драк они между собою положили, во избежание напрасных побоев, следующее правило: один Орлов уступает Шванвичу и, где бы его ни встретил, повинуется ему беспрекословно. - Двое же Орловых, встретя Шванвича, берут перед ним перед, и Шванвич им повинуется. - Такое перемирие не могло долго существовать. - Шванвич встретился однажды с Федором Орловым в трактире, и пользуясь своим правом, овладел бильярдом... Он торжествовал, как вдруг, откуда ни возьмись, является тут же Алексей Орлов, и оба брата по силе договора отымают у Шванвича вино, бильярд... Шванвич уже хмельной хотел воспротивиться. - Тогда Орловы вытолкали его из дверей. Шванвич в бешенстве стал дожидаться их выхода, притаясь за воротами. - Через несколько минут вышел Алексей Орлов, Шванвич обнажил палаш, разрубил ему щеку и ушел, удар пьяной руки не был смертелен. Однако ж Орлов упал - Шванвич долго скрывался, - боясь встретиться с Орловыми. Через несколько времени произошел переворот, возведший Екатерину на престол, а Орловых на первую ступень государства. Шванвич почитал себя погибшим. Орлов пришел к нему, обнял его и остался с ним приятелем. Сын Шванвича, находившийся в Команде Чернышева, имел малодушие пристать к Пугачеву и глупость служить ему со всеусердием. - Г. А. Орлов выпросил у государыни смягчение приговора.
- Ну как? - спросил я у Тугодума, когда тот дочитал этот документ до конца. - Опять чего-то не понял?
- Во-первых, - сказал Тугодум, - я не понял: что, Пушкин в самом деле считал, что Шванвич перешел на сторону Пугачева по глупости?
- Не думаю, - сказал я. - Ведь эти "Дополнительные замечания" имели официальное назначение - они направлялись царю. В документе такого рода Пушкин не мог выразиться иначе. Но я спрашивал тебя о другом. Теперь, я надеюсь, ты наконец понял, кто такой Орлов и какова была его роль в истории младшего Шванвича?
- По правде говоря, не очень, - признался Тугодум. - Почему вдруг этот Орлов был возведен, как говорит Пушкин, на первую ступень государства?
- Ну как же! Он ведь был одной из главных фигур переворота тысяча семьсот шестьдесят второго года. Именно он, Алексей Орлов, помог Екатерине свергнуть с престола ее мужа, Петра Третьего, - того самого, за которого себя выдавал Пугачев, - а самую Екатерину возвести на трон.
- А-а... И он, значит, заступился перед нею за сына этого... который ему щеку разрубил?
- Не он, а брат его, Григорий. Но дело не в этом, а в самой истории... История, согласись, замечательная. Великолепно рисующая тогдашние нравы. И немудрено, что она привлекла к себе внимание Пушкина.
- Ну да, - сказал Тугодум. - Но в "Капитанскую дочку" она так и не вошла.
- Сама история не вошла, - согласился я. - Но Пушкина, я думаю, привлекла даже не так сама история, как характеры всех ее героев.
- Но у героев "Капитанской дочки" характеры-то совсем другие, - сказал Тугодум. - Швабрин - это вообще мразь какая-то...
- А при чем тут Швабрин? Мы ведь с тобой уже выяснили, что молодой Шванвич был скорее прототипом Гринева, чем Швабрина. Как я тебе уже говорил, Швабрин для Пушкина был своего рода громоотводом. Осудив и разоблачив перебежчика-Швабрина, Пушкин спасал от цензорских придирок главного, любимого своего героя - Гринева.
- Вот поэтому этот ваш Гринев и вышел такой, - мрачно сказал Тугодум.
- Какой - такой? - не понял я.
- Ни рыба, ни мясо. От своих отстал, а к Пугачеву не пристал. А вы говорите - незаурядный. Что, интересно, вы в нем нашли незаурядного?
- О! - сказал я. - Об этом я много чего мог бы тебе порассказать. Но, как известно, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Поэтому давай-ка проделаем такой эксперимент. Представим себе, что не Маша Миронова разговаривала с императрицей о судьбе своего жениха, а сам Петр Андреевич Гринев лично объяснялся с ее императорским величеством. Интересно ведь, как он повел бы себя в этом случае?
- Интересно, конечно, - согласился Тугодум. - Но как это сделать? Разве это в наших силах?
- Вполне, - сказал я. - Чтобы осуществить этот эксперимент, нужно только одно: немного воображения.
В тот же миг воображение перенесло меня (вместе с Тугодумом, конечно, не забывайте, он ведь тоже плод моего воображения) в Санкт-Петербург 1774 года, в императорский дворец, где толпа придворных кавалеров и дам ожидает торжественного выхода императрицы.
- Не знаете ли, кто сей мрачный господин, ожидающий аудиенции у государыни? - спрашивает один придворный у другого.
- Он не мрачен, а скорее печален, - отвечает тот. - Судя по всему, он пребывает в самых жалостных обстоятельствах.
- Это прапорщик Гринев, - пояснил третий. - Тот самый, что изменил присяге и соединился со злодеями. Примерная казнь должна была его постигнуть, но государыня из уважения к заслугам и преклонным летам родителя его решилась помиловать преступного сына и, избавляя его от позорной казни, повелела только сослать в отдаленный край Сибири на вечное поселение.
- Но ежели приговор уже произнесен, зачем он здесь, во дворце? спросил первый придворный.
- Объявились новые обстоятельства, - понизив голос, сообщила слушавшая этот разговор придворная дама. - Невеста несчастного подала ея величеству челобитную. И государыня всемилостивейше соизволила самолично разобраться в сем запутанном деле.
- Бедный молодой человек, - добавила другая дама, - только что прибыл с фельдъегерем из Казани. - Какова переменчивость судьбы! Три дни тому назад он томился в темнице, закованный в цели, а сейчас ожидает приема у самой государыни...
Распахнулась дверь, и ступивший в залу камер-лакей прервал этот разговор. Воцарилась мертвая тишина.
Остановившись перед Гриневым, камер-лакей молча указал ему на распахнутую дверь. Гринев встал и последовал за ним. Они прошли длинный ряд пустых великолепных комнат. Камер-лакей указывал дорогу. Наконец, подойдя к запертым дверям, он объявил, что сейчас об нем доложит, и оставил его одного.
Через минуту двери отворились, и Гринев вошел в уборную императрицы. Та сидела за своим туалетом. Несколько придворных, окружавших ее, почтительно его пропустили.