За номером первым вскоре последовал номер второй. На сей раз месть Пико была более изощренной.
За шестнадцатилетней дочерью Лупиана вдруг стал ухаживать молодой человек, как вскоре выяснилось, маркиз и миллионер. Без особого труда он добился взаимности у юной, неопытной девушки. Она забеременела. Скандал в благородном семействе. Но юный маркиз согласен жениться. Родители девушки счастливы. Готовится пышная свадьба Лупиан с гостями готовятся уже сесть за свадебный ужин. Все в сборе, не хватает только жениха. Он - как сквозь землю провалился И вдруг выясняется, что маркиз - никакой не маркиз, а бывший каторжник.
Позор, неслыханный позор пал на голову Лупиана и его семейства. Все друзья от него отвернулись. Все - кроме Солари, единственного, кто остался верен старой дружбе. Но вскоре и Солари умирает в страшных мучениях, как видно, от яда. К гробу приколота записка: "Номер второй".
А несчастья Лупиана на скандале с мнимым маркизом не кончились. Спустя неделю после несостоявшейся свадьбы кто-то поджег его дом. И квартира, и кабачок - все сгорело дотла.
Сын кабатчика связался с воровской шайкой, попался на краже со взломом и приговорен к двадцати годам каторги.
Жена его, не выдержав этой лавины обрушившихся на семью несчастий, умирает.
Лупиан близок к помешательству. И вот однажды, поздним вечером, в темной аллее Тюильри его останавливает человек в маске:
- Лупиан! Помнишь ли ты тысяча восемьсот седьмой год? Помнишь, как, позавидовав своем другу, ты упрятал его в тюрьму, а потом женился на его невесте?
- Да, Бог покарал меня за это... Жестоко покарал, - бормочет в ответ Лупиан.
- Не Бог покарал тебя, а я! - возвышает голос незнакомец и снимает маску.
- Просперо? - не верит своим глазам тот.
- Нет, я не Просперо. Я - Франсуа Пико, которого ты хотел погубить. Это я сжег твой дом. Я подстроил знакомство твоей дочери с мнимым маркизом. Я подговорил банду грабителей вовлечь в преступную шайку твоего сына. Я заколол Шамбора и отравил Солари, твоих сообщников. А теперь настал твой черед!
"Номер третий" падает, сраженный кинжалом.
Я мог бы оборвать эту историю гораздо раньше. Ведь вы наверняка уже давно узнали в ней все основные сюжетные перипетии романа Александра Дюма "Граф Монте-Кристо".
Но я нарочно решил досказать ее до конца, чтобы вы могли сравнить, сопоставить то, что Дюма прочел в "Записках" Жана Пеше, с тем, во что эта полицейская хроника превратилась в его романе.
Чем же руководствовался писатель, внося все изменения в свой роман?
На этот вопрос (а я задавал его самым разным людям) чаще всего отвечают так:
- Хотя история, которую Александр Дюма заимствовал из "Архивов парижской префектуры", и сама по себе поражает нагромождением удивительных событий и остротой поворотов детективного сюжета, но Дюма, по-видимому, хотел сделать ее еще увлекательнее. Ведь он был мастером сложной и запутанной сюжетной интриги. Это отличительная черта едва ли не всех его знаменитых романов, а "Граф Монте-Кристо" безусловно принадлежит к числу самых захватывающих из них, более всего поражающих воображение читателя именно своим сюжетом.
Да, конечно, стремление увлечь, захватить читателя играло в работе писателя над этим его романом далеко не последнюю роль. Но главная цель тех изменений, которые Дюма внес в фабулу, заимствованную им из полицейской хроники, была все-таки другая.
В сущности, в этом своем романе Дюма рассказал нам совсем не ту историю, которую он извлек из "Записок" Жана Пеше.
Там была история про то, как человек, ставший жертвой клеветнического доноса, отомстил доносчикам, виновникам всех постигших его бед и страданий. А "Граф Монте Кристо"...
Тут я предвижу вопрос. И даже не вопрос, а возражение: но разве в "Графе Монте-Кристо" рассказывается не о том же?
Да, на первый взгляд о том же. Эдмона Дантеса, как и сапожника Франсуа Пико, предали его коварные друзья. И тем же самым способом: написав на него клеветнический донос. И Эдмон Дантес, чудом спасшийся и превратившийся в графа Монте-Кристо, совершенно так же, как вышедший на свободу и разбогатевший Франсуа Пико, мстит своим обидчикам: ни один из них не уходит от кары.
Разница, однако, тут есть. И в ней - самая суть, весь смысл, весь, как говорят иногда в таких случаях, пафос знаменитого романа Дюма.
Разница эта состоит в том, что Франсуа Пико мстит своим обидчикам сам. Мстит за себя. И самыми простыми, примитивными способами.
Граф Монте-Кристо не то чтобы не унижается до такой простой и вульгарной мести. Он вообще не мстит. Он - судит.
Собственно, он даже и не судит. Он лишь - если воспользоваться его собственной формулировкой - осуществляет волю провидения. А если еще точнее - помогает ей осуществиться.
На протяжении всего романа герой Дюма действует, исходя из убеждения, что человек, совершивший однажды гнусное предательство, этим одним разом не ограничится. За первым предательством последует другое, за старой подлостью - новая, за давним, не узнанным, нераскрытым преступлением - следующее, может быть, даже еще более отвратительное.
Потому-то Эдмон Дантес, превратившийся в графа Монте-Кристо, и не поднимает руку на своих обидчиков, чтобы отомстить каждому из них за перенесенные им страдания. Он поступает иначе: вытаскивает наружу, на свет Божий все их темные тайны. Вызывает к жизни призраки их давних, даже ими самими забытых подлостей и преступлений. Призраки эти обретают плоть, свидетельствуют против них, призывают к ответу. И в результате получается, что не Эдмон Дантес им мстит за свои обиды: им мстит их собственное прошлое.
Сопернику Эдмона Дантеса Фернану, сочинившему на него донос и женившемуся потом на его невесте, зовущемуся теперь графом де Морсером, является дочь паши Янины Али-Тебелина, на службе у которого тот состоял и которого предал. А ее, маленькую Гайде (ей было тогда пять лет) он продал в рабство. Она делает всю эту историю достоянием гласности, и опозоренный граф де Морсер кончает жизнь самоубийством.
Королевскому прокурору Вильфору является его незаконный сын, которого он младенцем закопал у себя в саду и, разумеется, считал мертвым. Но тот чудом остался жив, стал вором и убийцей, беглым каторжником, и вот теперь предстал перед королевским прокурором - формально в роли обвиняемого, а по существу в роли судьи. И Вильфор, опозоренный, почти обезумевший, публично признается, что он, королевский прокурор, известный своей суровой неподкупностью, на самом деле - преступник.
Разумеется, все это подстроил не кто иной, как граф Монте-Кристо, беспощадно карающий своих врагов Эдмон Дантес. Но смог он все это подстроить - вернее, раскрыть, размотать все эти их давние преступления - только потому, что они их действительно совершили.
Впрочем, в одном случае граф Монте-Кристо имеет дело не с прошлыми преступлениями, а с будущими. С преступлениями, которые преступнику (точнее - преступнице) только еще предстоит совершить.
ИЗ РОМАНА АЛЕКСАНДРА ДЮМА "ГРАФ МОНТЕ-КРИСТО"
- Я вас спрашивала, действуют ли яды одинаково на северян и южан, и вы мне даже ответили, что холодный и лимфатический темперамент северян меньше подвержен действию яда, чем пылкая и энергичная природа южан.
- Это верно, - сказал Монте-Кристо, - мне случалось видеть, как русские поглощали без всякого вреда для здоровья растительные вещества, которые неминуемо убили бы неаполитанца или араба.
- И вы считаете, что у нас в этом смысле можно еще вернее добиться результатов, чем на Востоке, и что человек легче привыкнет поглощать яды, живя среди туманов и дождей, чем в более жарком климате?
- Безусловно... Предположите, что вам заранее известно, какой яд вам собираются дать, предположите, что этим ядом будет, например, бруцин...
- Бруцин, кажется, добывается из лжеангустовой коры, - сказала госпожа де Вильфор.
- Совершенно верно, - отвечал Монте-Кристо, - но я вижу, мне нечему вас учить; позвольте мне вас поздравить: женщины редко обладают такими познаниями...
- Это правда, граф; в юности я больше всего интересовалась ботаникой и минералогией; а когда я узнала, что изучение способов употребления лекарственных трав нередко дает ключ к пониманию всей истории восточных народов и всей жизни восточных людей, подобно тому как различные цветы служат выражением их понятий о любви, я пожалела, что не родилась мужчиной, чтобы сделаться каким-нибудь Фламалем, Фоитаной или Кабанисом.
- Тем более, сударыня, - отвечал Монте-Кристо, - что на Востоке люди делают себе из яда не только броню, как Митридат, они делают из него также и кинжал; наука становится в их руках не только оборонительным оружием, но и наступательным... Нет ни одной египтянки, турчанки или гречанки из тех, кого вы здесь зовете добрыми старушками, которые своими познаниями в химии не повергли бы в изумление любого врача, а своими сведениями в области психологии не привели бы в ужас любого духовника.