Когда-то очень давно, почти в прошлой жизни, когда ему довелось как-то пересечься с отрядом бессмертных, он уже слышал эти чарующие ноты. Слышал, но до сих пор не мог забыть, потому что они поразили его до оторопи, до полного забытья, в какие-то жалкие минуты заставив душу плакать и смеяться, выть от тоски и ликовать от необъяснимого счастья, растворяться в незнакомой мелодии, как в объятиях любимой женщины. Они будто вырвали его из привычного окружения, погрузив на мгновение в полный чудес мир, который создали вокруг себя Перворожденные, растворили в себе, убаюкали, посулили вечное блаженство… а потом безжалостно вышвырнули обратно, в грубую и жестокую реальность. Оставив после себя чувство щемящей тоски, грызущее понимание собственного несовершенства, странную нежность к открывшемуся чуду и дикое сожаление, что больше никогда в жизни он не сможет вернуться в это волшебное мгновение.
И вот оно снова пришло.
Рыжий оторопело опустился возле обрыва, неотрывно следя за медленными движениями плывущего гаррканца и не веря, что все происходит на самом деле. Он уже даже не думал скрываться, потому что то, что происходило, было абсолютно невозможно. Неправильно. Нереально. Как это?! Мальчишка?! И — эльфийская флейта?! Да ведь он человек! Даже не полукровка! Но если бы и был им, то просто не смог бы воспользоваться флейтой! Никогда не смог бы играть! Потому что се без исключения Перворожденные испокон веков имели дурную привычку защищать свои вещи от чужих рук. Особенно от смертных! Но Белик не просто держал ее, будто так и надо, а еще и играл! И (боги Лиары!) КАК он играл!! Сердце само рвалось навстречу, так и выскакивая из груди! Внутри что-то сладко замирало в предвкушении настоящего чуда. А душа настойчиво просилась вперед — туда, откуда слышались тихие, нежные, но невероятно гармоничные звуки.
Карраш двигался очень плавно и так легко, будто отрастил себе вместо копыт настоящие ласты. Бесшумно скользил по прозрачной водной глади, кружась в необычном танце и полностью отдаваясь чувству пьянящей свободы, которое дарила ему чарующая мелодия. Он блаженствовал, всем существом впитывая любимые звуки, к которым так прикипел душой много лет назад. Которые обожал и каждый раз с нетерпением ждал случая, чтобы снова услышать. Хотя бы краешком уха, на секунду, умирая от восторга просто от того, что хозяин взял в руки это волшебное творение бессмертных мастеров. Как жаль, что Белик делал это невероятно редко! Какое счастье, что удалось вынудить его на это! Карраш действительно радовался, как ребенок. Действительно танцевал сейчас, то скрываясь под водой почти полностью, то снова показываясь на поверхности. И был, кажется, по-настоящему счастлив.
А ведь, заметьте, на нем даже седла нет! Но пацана это, похоже, не слишком заботило: стиснув коленями мокрые бока гаррканца, он безостановочно играл на крохотной деревянной трубочке, умудряясь не прерваться ни на миг. Даже тогда, когда мечтательно прикрывший глаза Карраш надолго погрузился на глубину и от восторга едва не утопил молодого хозяина.
В последний момент, правда, Белик все же спохватился: перехватил мощную шею скакуна левой рукой, а правую опустил под воду, заставляя мягкие волны пройти сквозь еще поющую флейту, обволакивая ее, обнимая ласковыми объятиями и даря ей новое звучание. Карраш, тем временем, кружился все быстрее, заставляя его кружиться вместе с собой и вызывая мощные, расходящиеся веером круги, но мелодия, как ни странно, не угасла: напротив, она будто впитывала в себя реку, наполнялась ее глубиной и силой. Стала мягче, но вместе с тем и настойчивей, мощнее, будто эльфийский инструмент имел собственную душу и играл сейчас сам по себе. Тем чистым, безупречным звучанием, что доступно лишь шедевру настоящего мастера. И это было… прекрасно. Боги, как же это было прекрасно!
Весельчак не знал, сколько времени он недвижимо просидел на одном месте, слушая волшебные отзвуки медленно утихающей флейты. Не помнил уже, зачем искал этого наглого сорванца. Позабыл о Дядько, что со странным умиротворением слушал племянника на берегу, и о том, что обоим наверняка не понравится присутствие постореннего наблюдателя. Он просто сидел, прислонившись к какому-то дереву, и с жадностью впитывал последние мгновения эльфийского чуда, а очнулся только тогда, когда снизу послышался резкий плеск, тяжелый топот копыт и шум стекающей воды.
— Хоть убей, но я до сих пор не понимаю, — устало произнес Белик, отирая лицо и отжимая короткие волосы. — Как могло получиться, что такие искусные убийцы, как Темные, могли создать подобные вещи? Это что, извращение понятия красоты? Или стремление казаться лучше, чем они есть?
Седовласый упруго бросил ему полотенце.
— Кто знает? Может, они просто стараются развиваться разносторонне? Кто может стать лучшим лекарем, как не искусный убийца, знающий человеческое тело до последней косточки? Кто, как не прирожденный поэт, может убить всего лишь словом? Кто, как не музыкант, может вернее похитить твое сердце?
Пацан ловко спрыгнул на землю и принялся оживленно сушить мокрую шевелюру.
— Все равно не понимаю. Сколько лет прошло, а до сих пор задаюсь вопросом: зачем тому ушастому уроду было таскать с собой флейту? Он что, действительно был музыкантом? Подрабатывал таким образом по дороге? Или это — просто увлечение?
— Спроси у Таррэна.
Белик, замерев на середине движения, неожиданно нахмурился.
— Шутишь, Дядько? Или смерти хочешь? Моей или его?
Страж только вздохнул.
— Перестань. Между прочим, у тебя получается ничуть не хуже, чем у настоящего эльфа.
— Не сравнивай меня с эльфом!!
— Извини. Я не это имел в виду: конечно, ты — урожденный человек с совершенно обычной родословной, твои родители — самые обычные люди, которым сильно не повезло с местом жительства. Дело в другом: просто уже сейчас становится хорошо заметно, что тот Темный…
— Дядько-о, не надо, — угрожающе протянул пацан, гневно сверкнув глазами. — Не напоминай лишний раз. Его давно нет на этом свете, родовой перстень погас и надежно разбит, но поверь: мне ОЧЕНЬ нелегко каждый раз видеть твоего драгоценного ушастого и молчать. Не береди. Я и так оказываю ему много больше доверия, чем следует: как видишь, мы все еще едем вместе. Оба. Живые. И не требуй от меня большего: все равно ему нельзя доверять. А то, как я выгляжу, не имеет абсолютно никакого значения. С этим я давно смирился, кое-какие преимущества такая внешность тоже дает, но это совершенно не значит, что прошлое забыто. Его нельзя забыть, понимаешь? И простить тоже нельзя.
Белик коротко взглянул на опекуна, неожиданно опустившего глаза, стремительно подхватил свои вещи и скрылся в кустах, оставив Стража терпеливо дожидаться своего возвращения. Карраш смирно встал в сторонке, как и положено воспитанному скакуну, но при этом выглядел странно умиротворенным, счастливым и немного задумчивым.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});