— А, вот ты где? — к нашей компании подошёл главный режиссёр Леонид Быков и, пожав мою руку, сказал, — хвалю за вчерашнее. Вы хоть знаете за кого наш Феллини заступился? Люда Гурченко, Лена Добронравова и Таня Доронина, они в «Рабочем посёлке» снимаются, поехали в ресторан, а тут ну и…
— Уже все знают, — улыбнулся дядя Лёша Смирнов.
— Кхе, — кашлянул Быков, — в общем, молодец. Василич, Феллини пошли, посоветуемся. Я всю ночь думал, размышлял, — признался Леонид Фёдорович, когда мы отошли от общей группы актёров, техников и осветителей, — и пришёл к выводу, что был не прав. Если сейчас работать без экономии, плёнку «Кодак» нам никто не даст. Если отснимем 70% материала, тогда другой разговор. А так пролетим, как фанера над Парижем.
— Мудро, очень мудро, — пробурчал я. — Давайте уже работать, а то выбиваемся из графика.
— Я готов, — улыбнулся оператор Василич. — С чего начнём?
— Для начала отработаем два эпизода в гримёрке, — я ткнул пальцем в сценарий. — Затем эпизод в директорском кабинете, и перепишем речь гримёра Зайчика на общем собрании. А дальше как пойдёт.
— Не понял? — Василич моментально переменился в лице.
— Когда главный герой Зайчик говорит на собрании, что не место красит человека, а человек место, и что главное — это хорошо выполнять свою работу — это банальщина, которая не цепляет, — сказал я. — Ну, как после такой банальной речуги Наташа полюбит Зайца?
— Куда свет ставить? — подбежал к нам один из техников.
— В гримёрку, — скомандовал главный оператор и тут же зло зашипел на меня, — ты же сам это написал! Что, появилась новая гениальная идея? Сколько можно?
— Объясни? — криво усмехнулся Леонид Быков.
— А давайте сделаем так, — пробурчал я, потерев ладони. — Зайчик выходит на трибуну и в своей нелепой манере произносит: «Вы все меня хорошо знаете, я простой гримёр, я гримирую этих, артистов». Тут раздаются разные неуместные шуточки, смех, хохот. Тогда Зайчик стучит кулаком по столу и говорит совершено серьёзно: «В этом нет ничего смешного, товарищи! Давайте лучше представим, что вам осталось жить всего пару дней. Что вы оставите после себя нашему зрителю? Один выходит на сцену текст путает, другой после похмелья невразумительное что-то бормочет, третий, выпив 50 грамм для вдохновения, пошатывается, четвёртый смотрит на часы. Какими вы останетесь в народной памяти? Подумайте об этом? Мы хотим, чтобы в театре всегда были аншлаги, тогда и играть надо так, как в последний раз». Вот после этой речи Наташа точно полюбит Зайчика.
— Что скажешь, Василич, переснимаем? — спросил Быков главного оператора.
По лицу оператора моментально пробежала судорога крайнего недовольства и возмущения, но Сергей Васильевич, взяв себя в руки, буквально простонал:
— Делайте, что хотите.
* * *
«Эх, нравится мне это дело, — думал я, когда спустя полчаса мы репетировали эпизод, в котором директор театра Могильный, в исполнении Филиппова старшего, кричит в гримёрке на актёров. — Репетиции, свет, камера, мотор, буйство эмоций, напряжение в кадре. Энергетика, бьющая через экран. А какие актёры? Звёзды, талантища! А сколько на Георгии Вицине, Алексее Смирнове, Леониде Быкове, Сергее Филиппове, Игоре Дмитриеве бездарных фильмов выехало? Не сосчитать».
— Значит, я вхожу в кадр отсюда, правильно? — спросил меня Филиппов старший, перед которым стояло четыре гримёрных столика.
За первым столом сидела барыня, 60-летняя Гликерия Богданова-Чеснокова, за вторым столиком прихорашивалась её «старенькая няня», 22-летняя Нонна Новосядлова, далее граф Нулин, он же Игорь Дмитриев, у которого и в самом деле были дворянские корни, и наконец, за четвёртым столиком сидел барин-охотник в исполнении Филиппова среднего, шикарный талантливый актёр с лицом уголовника.
— Сергей Николаевич, некогда ходить по кадру, — махнул я рукой. — Вы сразу же стоите рядом с многоуважаемой Гликерией Васильевной.
— А я где стою? – спросил меня Леонид Быков.
— А вы в кадр входите, когда наш Могильный обойдёт все столики, когда он поругается с каждым актёром, — ответил я. — Зайдёте после небольшой паузы с левой стороны. Товарищи, а где Георгий Вицин⁈
— Ну, здесь я, — ткнул меня в спину Георгий Михайлович.
— Извиняюсь, потерял, — буркнул я. — Ваш Дантесов вбежит в гримёрку с криком: «Товарищи, я его поймал!».
— Кого? — опешил Вицин.
— Зайца, то есть Зайчика, кого же ещё? — всплеснул я руками. — Вы меня, товарищ Дантесов, иногда просто убиваете. Кстати, хорошая фраза, надо запомнить, — поднял я указательный палец вверх. — Давайте репетировать!
— Я его поймал? — хмыкнул Георгий Вицин. — А если я забегу вместе с котом в руках, с Чарли Чаплином? А Могильный такой спросит: «Кого поймал? Этого с усами?». А я: «Нет, нашего с ушами, Зайчика».
— Ха-ха-ха! — рухнула от смеха вся съёмочная группа.
— Гениально! — загоготал и я, но тут же, хлопнув два раза в ладоши, крикнул, — давайте репетировать, товарищи! Время же идёт!
— Время, время, — заворчал Филиппов старший и, встав около Гликерии Богдановой-Чесноковой, произнёс текст из сценария наглым и нахрапистым тоном, — что у вас?
— У меня очень сложный грим, — с придыханием произнесла барыня Гликерия Васильевна.
— Значит надо упрощать! — рявкнул Филиппов старший и перешёл к следующему столику, — а что с вами, моя дорогая?
— У меня тоже сложный грим, я — няня, — надув губки, ответила Нонна.
— Скажи-ка няня ведь недаром, Москва французу отдана? Ха-ха, — хохотнул Филиппов-Могильный. — Ну, приклейте себе нос. Вас же должны были этому обучать в театральном училище.
— Вы — просто грубиян, — обиженно пробурчала Нонна.
— Ай, — отмахнулся директор Могильный и перешёл к графу Нулину. — Вы у нас кто?
— Граф Нулин, — Игорь Дмитриев привстал и галантно поклонился.
— Все графья давно уже в Париже, — хмыкнул Филиппов старший. — Поэтому вам грим не требуется. Что у вас? — рявкнул он на Филиппова младшего и сделал пару шагов к его столику.
— Это самое, лицо, — пробасил Никола Датский, в исполнении Филиппова младшего.
— Нет, друг мой, это не лицо, такое гримировать бесполезно, ха-ха, — снова хохотнул Филиппов старший и тут же в гримёрку влетел Георгий Вицин, прижимая к себе кота Чарли Василевича, который подозрительно зыркал по сторонам.
— Я его, я его, я его поймал! — заголосил он.
— Кого его? Этого с усами? — директор Могильный указал пальцем на кота.
— Нет, меня с ушами, — в гримёрку под общий хохот ввалился раньше времени Леонид Быков. — Разрешите представиться — гримёр Зайчик. Приехал из ателье с новым костюмом без пуговиц.
— Леонид Фёдорович! — я просто подпрыгнул на месте. — Что у вас с ушами? Я же сказал, что вы заходите в самый последний момент, после небольшой паузы.
— Да, — важно поддакнул Филиппов старший и произнёс свою финальную фразу в этой сцене, — цените искусство в себе, а не костюмчик на себе.
— Я думал, так будет смешнее, — улыбнулся Быков. — Ладно, давайте уже снимать.
— Стоооп! — заорал я, так как к съёмочной группе подошла актриса Ирина Губанова. — Где у нас костюмер⁈ Где костюмер⁈
Я схватился за голову, проклиная про себя кино, репетиции и бардак, который по теории вероятности был просто неизбежен на съёмочной площадке. На мой крик через десть секунд выбежала наша молоденькая девушка, отвечающая за сценические костюмы. И мне так захотелось на неё наорать, что я ещё десять секунд молчал, пытаясь успокоиться и не наломать дров. И всё это время на меня, словно на сумасшедшего, пялилась съёмочная группа в полном составе. Я ещё раз дважды глубоко вдохнул-выдохнул и, взяв сценарий в руки, сказал костюмерше:
— У нас сейчас снимается седьмая сцена, это почти самое начало фильма. Затем здесь же, в этой же локации мы снимаем сцену №53 из середины кинокомедии. Сцена №53 на монтаже будет стыковаться к сцене №52, которую мы уже отсняли несколько дней назад. В сцене №52 несколько дней назад актриса Ирина Губанова была у нас в синей юбке, а сейчас на ней зелёная юбка. Вы хотите, чтоб над нами потешался весь Советский союз?