Читать интересную книгу Последняя - Александра Олайва

Мы с пареньком прочесываем магазин. Сначала я даже не собираюсь заходить в отдел овощей и фруктов, потому что они все наверняка превратились в компост, но потом замечаю полки с картофелем. Корнеплоды: они ведь хранятся чуть ли не вечность! С робкой надеждой подхожу к картофелю. Даже вблизи понять трудно. Я уже готова достать из кармана линзу, но вместо этого протягиваю руку, готовясь ощутить гниль.

Не может быть, чтобы мне позволили такое!

Мои пальцы касаются коричневого клубня. Ощущение настолько неожиданное, что я ему не доверяю. Стискиваю его, осторожно, а потом сильнее – но картофель все равно не проминается.

Он не гнилой.

Наверное, я сделала нечто нужное, нечто невероятное – раз уж заслужила такой приз. Думаю, это был тот транспарант. Это – моя награда за то, что перелезла через поваленное дерево, прошла мимо мотеля. Была и храброй, и разумной.

Я бегу ко входу в магазин и хватаю корзинку для покупок. Бреннан меня окликает, но я не отвечаю. Еще несколько мгновений – и я перебираю картофель, находя «лучший» – сама не знаю, по какому признаку. На самом деле мне просто хочется прикоснуться к каждому клубню. Потом перехожу к соседней выкладке. Лук. Чеснок. Имбирь. Несмотря на все искусственное разложение, окружающее меня, я чую только пряности. Ароматы. Следующие полчаса превращаются в сумасшедшее мельтешение: я шарю по полкам и набираю ингредиенты – чечевицу, киноа, банки с нарезанной морковью, стручковой фасолью, зеленым горошком. Оливковое масло. Нарезанные помидоры в собственном соку. Атакую полки с приправами: молотый черный перец, тимьян, розмарин, зира, куркума, сушеная петрушка, хлопья красного перца. Я знаю, что не все эти приправы подходят друг к другу, и все же… я их все хочу взять.

У самых касс нахожу обернутые пленкой упаковки дров: по пять полешек в одной пачке. Я расчищаю небольшой участок пола неподалеку от места, где мы ели хлопья, а потом разжигаю огонь в невзрачном угольном мангале.

– А противопожарная система не включится? – спрашивает паренек.

– Электричества нет, – объясняю я ему.

Понятия не имею, требуется ли для работы противопожарной установки электричество, но в этом заброшенном мире сломано все, что можно. На всякий случай прослежу, чтобы огонь был несильным. Я укрепляю металлическую решетку для гриля над огнем и ставлю вариться чечевицу.

Кладу на разделочную доску картофелину. Чуть выждав, поднимаю нож. С удивлением замечаю, что затаила дыхание. Я выдыхаю и разрезаю пятнистую шкурку. Клубень распадается на две половинки, обнажая влажно блестящую сердцевину. Я сижу на пластиковом стуле, уставившись на разрезанный картофель на пластиковой доске все под тем же зонтом, и ликую. Что нелепо: это же просто картошка! Вот только есть нечто особое в ее натуральной реальности среди всей этой пластмассы и консервов – и это кажется мне невероятно прекрасным.

Пусть это приятное ощущение вызвано всего лишь картошкой, но оно заставляет меня встревожиться. Я похожа на черепаху, которая высовывает голову на свет, пока ее панцирь продолжают клевать хищники. Это глупый шаг, я подвергаю себя опасности, и все же… мне необходимо это ощутить. Мне необходимо убедиться в том, что я все еще способна испытывать радость. Провожу по разрезанному клубню рукой – и сдаюсь.

Сначала я улыбаюсь, а потом насвистываю. Это неопределенная мелодия, полная неуверенных трелей и повторяющихся восходящих чередований. Не песня, а излияние. У меня нет музыкальных способностей: это все, на что меня хватает. Я нарезаю на кусочки клубень, потом еще один. Уже собираюсь бросать картошку в закипевшую чечевицу, когда вдруг решаю: нет, жареная картошка! Я спешу обратно в отдел кухонных принадлежностей и хватаю сковороду. Нарезаю луковицу, мелко рублю четыре крупных зубчика чеснока прямо с зелеными побегами. Сунув руку в рукавицу-прихватку, я держу сковороду над грилем, разогревая разводы оливкового масла. Когда оно становится горячим, бросаю на сковороду сразу все: картошку, лук и чеснок. Шипенье, аромат! Я смеюсь. Щедро посыпаю все солью и черным перцем, добавляю немного хлопьев красного перца, перемешиваю все резким движением кисти, а потом накрываю сковородку, оставляя картофель жариться. Снова режу лук и чеснок, очищаю немного имбиря – просто чтобы насладиться запахом, – а потом все отправляется в кастрюлю с чечевицей. Туда же попадают консервированные морковь, фасоль и горошек, воду из-под которых я слила. Добавляю помидоры вместе с соком. Как минимум столовая ложка сушеного тимьяна, опять перец, черный и красный, а потом щепотка розмарина… и еще одна. И – почему бы и нет? – большой лавровый лист. Я снимаю крышку со сковороды и перемешиваю картошку пластиковой лопаточкой.

Внезапно паренек возникает рядом со мной. Я забыла, что он здесь, но рада его видеть.

– Здорово пахнет! – говорит он.

Он облизывается – буквально, – и я смеюсь.

– Эй, – предлагаю я, – попробуй найти консервированную курицу: ее можно было бы положить сюда.

– Ладно! – он убегает.

В магазине стало темно. Место готовки освещено огнем, но снаружи проникают только отблески лунного и звездного света. Я понятия не имею, сколько времени прошло с того момента, как мы сюда пришли. Мне одновременно кажется, что это было всего несколько минут – и много часов назад.

Паренек возвращается и вываливает на стол с полдюжины банок тушеного куриного филе. Я вскрываю две из них и перекладываю их содержимое в чечевичную похлебку: она загустела, булькает и покрывается белой пеной. Оставляю ее вариться еще несколько минут, а потом засыпаю полпакета киноа.

– Будет готово минут через пятнадцать-двадцать, – сообщаю я парнишке.

– А она? – спрашивает он, указывая кивком на картошку.

Я ее перемешиваю и тыкаю в кусочек пластиковой вилкой.

– Почти готова.

Я не закрываю сковороду крышкой, чтобы картошка подрумянилась.

– Я вот что подумал, – говорит паренек, – а что, если нам собрать все кухонные полотенца и прочее и выложить кресла, чтобы спать?

Пару часов назад я бы отмахнулась от этого предложения как от лишнего, но теперь оно мне нравится. Я соглашаюсь, и парнишка начинает подтаскивать охапки небольших полотенчиков из хозяйственного отдела. Он разрывает упаковки и вываливает их содержимое на пару пляжных шезлонгов.

– Тут могут найтись пляжные полотенца, – говорю я. – Можем поискать после еды.

Он охотно кивает и усаживается напротив. Я выкладываю щедрую порцию картошки на картонную тарелку и вручаю ему. Удивительное дело: он начинает есть только после того, как я наполняю свою тарелку. А потом он работает как пылесос, непрерывно засасывая. А вот я медлю, наслаждаясь ароматами.

– Ну, как тебе? – интересуюсь я.

Его ответ получается невнятным из-за того, что он не прекращая жует, но мне кажется, что он говорит:

– Обалденно!

Я поддеваю вилкой немного картошки и лука. Подношу вилку к губам и пробую картошку, на секунду задерживая ее во рту. Податливость картошки, упругость поджаристого мундира, острота чуть подгоревшего чеснока, сладость карамелизовавшегося лука… Я с детства ела это блюдо бессчетное количество раз – и тем не менее никогда еще так его не ценила. Это просто амброзия! Не хватает только… Кладу вилку.

– Секундочку! – восклицаю я и убегаю в глубину темного магазина.

Я не вижу надписей на отделах, но нахожу торец с блинной мукой и заворачиваю в проход. А уже в следующее мгновение я его нахожу – кувшинчик с «настоящим вермонтским кленовым сиропом». С тех пор как выросла, я больше не поливала картошку кленовым сиропом: так ее всегда готовил мой папа, и, став взрослой, я решила избавиться от лишней сладости.

Когда я возвращаюсь, Бреннан уже доел свою порцию и жадно смотрит на то, что осталось на сковороде.

– Бери, – разрешаю я, снимая коричневую крышку с кленового сиропа.

Мне нужно всего несколько капель. Только чуть сбрызнуть мою порцию, хватит, наверное, чайной ложки. Со стуком ставлю бутылочку на стол и перемешиваю картошку вилкой. Сладкая картошка дарит спокойствие, напоминает обо всех лучших моментах моего детства. Мои родители – постоянный источник любви, моя жизнь полна игрушек, солнца и кленового аромата. Это не столько истинные воспоминания, сколько ощущение памяти. Я знаю, что мое детство никогда не было настолько безоблачным, но сейчас позволяю себе верить в то, что оно было именно таким. Я отгоняю всю боль и гнев, которые когда-либо испытывала, и купаюсь в радости.

«Горячий шоколад», – думаю я.

Теперь хочется горячего шоколада. Я встаю, проверяя похлебку и перемешивая ее. Крупинки киноа еще не лопнули. Снова иду к выкладкам и возвращаюсь с упаковкой растворимого шоколада, чайником и еще одной большой бутылью воды. Освобождаю чайник от упаковки, наполняю его и ставлю на решетку. Вот только забыла захватить чашки. Я снова поворачиваюсь к выкладкам.