class="p1">Граф проворчал, глядя сыну вслед:
— Вечно с этими вилланами что-нибудь приключится. Смотреть на них — просто посмешище… Ясное дело, мужичье! Сколько ни учи, все напрасно. Черт побери, Гарри Пятый[67], видя таких стрелков, позволил бы им стрелять в себя, да еще и платил бы по шиллингу за выстрел!
Взглянув на Скелтона, граф кивнул:
— Садись, старина Джон, и выпей со мной. А потом можно будет славно сыграть в кости — все равно охоты нет возвращаться в замок.
3
Уильям Говард вышел во двор таверны. Обе створки ворот были распахнуты, а в проеме застряла в колдобине телега, груженная каким-то добром, а следом за ней виднелись еще три или четыре возка. По-видимому, это была поклажа, захваченная на дороге. Вокруг возов жались слуги и служанки. Общий вид обоза был в сильном беспорядке. И такой же жалкий вид имели вилланы, ставшие на сей раз победителями, но, похоже, не очень-то этим обрадованные.
Молодой Говард прошелся взад-вперед, пристально их разглядывая.
— Клянусь Распятием, что вы за вояки! Что за выправка! Баран верхом на свинье будет держаться лучше, чем ты, стоя на земле! Что за молодцы! За каким дьяволом вы меня позвали?
— Четыре человека погибло, сэр! — раздались голоса. — И мы сами не знаем, что натворили! Благоволите хоть заплатить за это, сэр Уильям!
— Попробуйте-ка взять себе то, что забрали у этих людей. Да, то, что заработали! — Он насмешливым взглядом обвел группу крестьян. — Ну, а если вы и вправду учинили что-нибудь беззаконное, то я вам не заступник. Ни убивать, ни грабить я не приказывал, я велел только брать с путников пошлину, а все прочее…
Раздался громкий, звенящий от гнева голос:
— Вы — граф Ковентри, милорд?
Раздраженный, молодой Говард обернулся на звук этого голоса, готовясь дать достойный ответ. Как выяснилось, слова эти произнесла девушка, сидевшая верхом на разукрашенном муле. Сначала Уильям и внимания не обратил на нее, приняв за служанку, да и вообще не особо вглядывался. Только теперь до него дошло, как он ошибся. Ему хотелось ответить, но, глядя на нее, ощутил, что у него пересохло во рту. И он замер, постыдно замер перед женщиной, чего с ним еще никогда в жизни не случалось.
Это было помешательство, конечно, но он мог бы поклясться, что на миг у него потемнело в глазах, и она показалась ему призрачным видением, сиреной, ангелом. Трудно было вообразить девушку более царственную и красивую. Светло-русые густые волосы с каким-то поразительным серебристым отблеском рассыпались по ее плечам, огромные зеленые глаза с каждой минутой все больше темнели от гнева. Лицо — тонкое, изящное, золотисто-бледное — было на редкость выразительным, юным и прекрасным, но, несмотря на юность, столько непоколебимого величия было в этом гневном изломе бровей, трепете длинных ресниц и изгибе алого рта — величия поистине королевского — что невозможным казалось не робеть перед ней.
Уильям, все так же молча, ошалело скользил по ней взглядом, отмечая каждую деталь, замечал даже кольца на ее нежных пальцах и то, как она сжимает поводья мула. В его взгляде не было сейчас ничего плотского, одно безграничное восхищение и замешательство, как бывает, когда смотришь на что-то до онемения прекрасное.
— Или вы остолбенели, сэр? — донесся до его слуха ее голос.
Он насилу опомнился, уяснив, что становится смешным. Впрочем, девушке его восхищение вовсе не доставило удовольствия, наоборот, как будто разъярило. Старый священник, который сидел рядом с ней на таком же муле и которого Уильям не знал, попытался удержать ее, но она в гневе оттолкнула его руку, повторив:
— Так это вы граф Ковентри?
— Да, можно сказать и так, — раздался не очень уверенный ответ, будто говоривший сильно сомневался в правоте такого утверждения.
— Если это так, то где же ваша честь? Или вы бесчестны?
Как случилось, что он, Уильям Говард, будущий граф Коветри, еще в ранней юности познавший женщин, знакомый со всеми местными потаскухами и задиравший подолы у каждой юбки, не знал, что ответить этой юной леди и явно терялся? Она продолжала, приходя в бешенство от этого его молчания:
— На вас шпоры рыцаря. Что же это значит, милорд? Что вы их украли? Иначе и быть не может. Ни один рыцарь, имеющий хоть каплю рассудка, не запятнают себя столь бесстыдными деяниями. — Она подалась вперед: — Ваши люди задержали меня и испортили мне путь. Они оскорбили меня, убили моих людей. Убит даже мой конь во время этой стычки. Я не могу дать вам отпор, ибо я женщина. Но, клянусь вам, если только я буду жива и доберусь до королевы, к которой, впрочем, и направлялась, я буду требовать правосудия до тех пор, пока хватит сил и пока все достойные лорды не встанут на мою защиту.
И тогда вовсе не вашим вилланам придется отвечать за все, а вам! — В ярости возвысив голос, она бросила: — Глядя на вас, я понимаю, что лишь такой ничтожный человек, как вы, мог оскорбить нашего несчастного короля и довести до безумия!
— Черт меня подери, что это за женский голосок честит тебя на чем свет стоит, Уил? И мой ли ты сын, если слушаешь это молча, будто у тебя язык отсох?
Голос этот, грубый и зычный, принадлежал старому графу. Он собственной персоной направлялся сюда, пошатываясь и кряхтя, поблескивая налитыми кровью белками. После доброй порции вина лицо лорда Томаса из медного сделалось багровым, да и ь выглядел он сейчас старик стариком — настоящая развалина.
В Джейн — ибо это была Джейн — сразу почувствовала резкую неприязнь к этому старому, порочному, пьяному и неряшливому лорду. Пожалуй, никогда прежде ей не доводилось видеть, чтобы дворянин выглядел подобным образом… как копейщик из гарнизона крепости Гине. Даже если забыть об его бесчестных поступках и оценивать только внешность, старый лорд больше похож на простого пьяницу. И сын, честно говоря, немногим лучше, вот разве что моложе и выше ростом.
Отец Гэнли, разделяя чувства своей подопечной, решил уточнить, правильны ли их догадки:
— Как я полагаю, вы и есть граф Ковентри, а это ваш сын?
— Да, так и есть, — отозвался лорд Томас. — Как я погляжу, доселе вы взирали на нас без должного почтения, и напрасно. Я граф, и это сущая правда, граф из рода Говардов, а это сын мой, плоть от моей плоти, так что оба мы Говарды.
Джейн не сдержала гнева и, вся дрожа, язвительно бросила: — Вам, сэр, да и вам, милорд, — да, вам обоим не