Читать интересную книгу Забайкальцы. Книга 3. - Василий Балябин

Сдерживая Гнедка, Егор кинул шашку в ножны, огляделся. Первое, что он увидел, была большая толпа обезоруженных белогвардейцев, партизанский конвой гнал их к школе.

И еще увидел он, как один из крестьян-обозников, широкоплечий, русобородый старик, подобрал чью-то винтовку и, положив ее на забор, бил по белым. Среди семеновцев началась паника, она усилилась, когда в умелых руках Рудакова и Макарова заработали трофейные пулеметы, а с севера в поселок с криками «ура» ворвался со своими партизанами Хоменко. Не успев подобрать убитых, беляки спешно покинули село, отступили по направлению к деревне, откуда прибыли накануне.

Партизаны выставили вокруг караулы и наблюдателей на сопках.

Ожил притихший во время боя поселок: задымили печные трубы, во дворах хозяйки доили коров и под звуки пастушьего рожка выгоняли их на пастбище. По улицам во всех направлениях сновали конные и пешие партизаны. Появились местные жители — мужики, старики и ребятишки, а над зданием школы, на свежевыструганном шесте, заколыхалось алое знамя.

Позавтракав у крестьян, партизаны собрались в школьной ограде, где уже шла деятельная подготовка к выступлению в поход. Все заняты делом: одни подгоняют, чистят оружие, другие ремонтируют сбрую, седла, обувь. Около школьного крыльца густая толпа партизан с лошадьми в поводу: там двое старых казаков, знающих холодную ковку, подковывают лошадей. Десятка два партизан суетятся около крестьянских телег и по указанию Ведерникова составляют вьючный обоз.

Взмостившись на пулеметную тачанку, Хоменко внимательно осматривал окрестности в трофейный полевой бинокль. По данным разведки, белые остановились в двадцати верстах южнее Верх-Каменки, в поселке Михайловском. Там к ним подошло подкрепление, эскадрон конницы из дикой дивизии барона Унгерна. Теперь силы белых еще больше увеличились, и при наличии у них большого количества пулеметов вступить в бой с ними было для партизан крайне невыгодно. Поэтому и решили партизаны отступить из Верх-Каменки немедленно, а чтобы затруднить врагу преследование, уходить тайгой. Вот почему и не брали они с собой крестьянский обоз, а ящики с патронами, снарядами и часть мешков с овсом грузили на вьючных лошадей. Обрадованные этим крестьяне-обозники спешно запрягали своих лошаденок, делили между собою оставшийся от погрузки овес.

Только один обозник не торопился, тот самый русобородый мужик, который стрелял в белых.

Вместо того чтобы запрячь в телегу свою рослую рыжую кобылицу, он постоял около нее, подумал, затем выдернул из телеги железный шкворень, привязал его вожжами вместе с хомутом и седелкой к дуге. Потом, к удивлению окружающих, снял с телеги колеса и с колесами в руках подошел к телеге соседа.

— Сват Захар! А сват? — обратился он к седенькому, с жиденькой бородкой старичку. — Увези, пожалуйста, все это добро и сдай там моим. Всю-то телегу тебе тяжело будет тащить, так я одне колеса посылаю. Телега — черт с ней, живой возвернусь, новую сделаю.

— А сам-то ты куда, али на солонцы заехать надумал?

— Не-ет, какие теперь солонцы! Туда, сват, хочу, к ним, — Сафрон мотнул головой в сторону партизан. — Передай там нашим, старухе. Мстить пойду за сына, я им, подлецам, за Сашку моего… — Голос старика дрогнул, перешел на хриплый, с присвистом, полушепот: — Эх, сват… гребтит на душе… Нету больше сил моих терпеть.

Махнув рукой, он отвернулся, закинул за спину приобретенную здесь винтовку и, с кобылой в поводу, направился к Хоменко, который все еще стоял на тачанке и смотрел в бинокль.

— Дядя Сафрон! — радостно воскликнул Егор, подбегая к старику, в котором узнал своего посельщика Анциферова. — Ты откуда тут взялся, здравствуй!

— Егорша, здравствуй, родной, здравствуй! Из дому я, откуда же больше, в подводах вот вторую неделю тиранят.

— Как живете-то там, мама-то как, здорова?

— Да ничего-о-о, жива, здорова, недавно видел ее, разговаривал. Ну, конешно, печалится старуха шибко, об тебе особенно. С осени, говорит, с Семенова дня, ни духу про тебя, ни слуху.

— В тайге жил, письмо-то написать недолго бы, а как его переслать?

— Я тоже ей толковал, ну мать, сам знаешь. А брат твой, Михаил, у белых служит, в Первом Забайкальском казачьем полку, в Чите, кажись, он стоит.

— В белых, значит, братище мой!.. Вот оно что-о! В библии-то не зря, значит, сказано: «Брат пойдет на брата». Ну, а другие наши: Игнат Козырь, годки мои — Алешка Голобоков, Санька твой?

— Нету Саньки больше. — Сафрон помрачнел, насупился и, помолчав, продолжал изменившимся, глухим голосом: — Сказнили его злодеи-то эти. Всю зиму в тайге скрывался, а на фоминой неделе вздумал домой заявиться, своих повидать. Втроем пришли: Мельников Петро с ним да Игнат Козырь, он-то и подвел всех: добрался до самогону и нализался до бесчувствия. А тут, как назло, карателей целая сотня нагрянула. Саньку с Петром упрятал я надежно, а Козыря и найти не мог. Где его черт носил, никто не знает. Ночью разбудил я Саньку с Петром: бегите, говорю, самое время, пока все спят. И ушли бы, кабы не Козырь, будь он трижды проклятой. Уходить без него не захотел Санька, какой ни на есть, да товарищ, нельзя бросать на погибель. Зашли за ним, а он лежит в кладовке — «ни тяти, ни мамы». Давай отливать его холодной водой, а ночи коротки стали, — пока возились с ним, светать стало. Повели они его, почти что волоком, и кто-то из недругов наших увидел их, атаману сообщил. Атаманом-то теперь у нас Титка Лыков, а ты сам знаешь, что за человек, семеновец ярый к тому же. Ну и вот, только они к перевозу на Ингоду — и белые за ними. Забрали и в тот же день… всех троих… за поскотиной. — Сафрон глухо, с натугой кашлянул, помял рукой горло. — Саньку моего… четырьмя пулями… прошило.

И, отвернувшись, замолчал, дрожащей рукой потеребил конскую гриву, тронул уздечку, выправил челку.

— Через это и надумал в отряд ваш поступить, — вновь заговорил он, немного успокоившись и обернувшись к Егору. — Винтовку раздобыл вот, подмогнул вашим маленько. Это им за Саньку моего первая отплата.

Из дальнейшего разговора узнал Егор, что Сафрон вторую неделю находится у белых, что вместе с ним здесь еще два старика из Вёрхних Ключей — Захар Корольков и Никита Демин. Подошли и те двое; узнав Егора, дружески приветствовали его, искренне обрадованные неожиданной встречей. Егор начал рассказывать землякам про свои скитания по тайге, но в это время его окликнул молодой кучерявый партизан:

— Ушаков! Хоменко требует тебя, живо!

— Иду, иду, — заторопился Егор, пожимая старикам руки. — Вы уж меня извините, дело военное. А маме поклон от меня передайте, живой, мол, здоровый.

И, подхватив шашку, бегом к Хоменко, а тот уже шел к нему навстречу.

— Вот что, Ушаков, — заговорил он, останавливаясь, пристально глядя на Егора, — задача тебе боевая, выполнишь?

— А что оно такое?

— Мы сейчас уходим в отступ, в тайгу. А сюда вот-вот белые должны нагрянуть. Надо их не допустить в село, задержать, чтобы мы могли оторваться от них, уйти подальше, понял?

— Понять-то понял, а мне что делать?

— Во-о, видишь? — Хоменко показал рукой на цепь сопок южнее села, северные склоны которых густо заросли березняком. Сопки эти правее села понижались, образуя седловину, через которую пролегла проселочная дорога. — Белым, кроме этой дороги, нет другого пути, тут их и надо остановить. Возьми с собой человек двадцать боевых ребят, ручной пулемет, патронами снабдим вас в достатке, займи эти сопки возле дороги и постарайся задержать беляков часа на два. Выполнишь — на коней и за нами следом, в Гришкин хутор, понял?

— Так точно, понял?

— Выполнишь?

— Постараюсь.

— Иди к Рудакову, возьми у него людей и действуй.

ГЛАВА XIII

Егор не стал дожидаться, когда Хоменковский отряд (выросший больше чем вдвое) выступит из села, а, заполучив под свою команду два десятка боевых конников, на рысях повел их падью к востоку от села. Верстах в двух от поскотины, оставив лошадей с коноводами в лесном укрытии, бойцы двинулись к сопкам, указанным Хоменко. Когда пересекли широкую кочковатую падь и, поднявшись до полгоры, пошли лесистым косогором, к Егору подошел Маркел Никифоров.

— Неладно, однако, делаем, Егорша, — заговорил он, оглядываясь на то место, где остались их коноводы.

— Чего такое? — насторожился Егор.

— Коноводов далеко оставили. Вить вон уж сколько прошли, да ишо до позиции-то с версту идти. Это, паря, шибко далеко. В случае беды какой, когда доберемся до коней?

— Зато место приметное: видишь, во-он береза старая, со сломанной вершиной, — коноводы-то как раз там!

— Боюсь, не обошли бы нас с тылу.

— Смотреть будем. Нам бы только продержаться два часа, а там, если и обойдут, беды не будет. Искать нас в этом березнике все равно что иголку в копне сена, отсидимся до ночи, а как стемнеет — к коноводам и ходу.