Вместе с тем официальная историография акцентировала внимание и на одновременно происходившей консолидации эксплуатируемых: «Параллельно с процессом сближения бурятской феодальной верхушки с представителями царской власти, на местах шло сближение народных масс русских, бурят и эвенков на почве общей борьбы против угнетения и эксплуатации со стороны феодально-крепостнического государства и его агентов в лице воевод и приказных»22.
Этот аспект исторического дискурса был особенно важным для развития идеологемы «дружбы народов» и конструирования в ее контексте образа общего для всех народов героического прошлого. Главным элементом, интегрирующим отдельные истории в единое целое в соответствии с марксистско-ленинской теорией становилась при этом классовая борьба народов. Противопоставление эксплуатируемых и эксплуататоров выводило на проблему осознания интернационального единства трудящихся масс: «Несмотря на то, что царское правительство и эксплуататоры всеми методами разжигали вражду между народами, общая ненависть к эксплуататорским классам и внешним врагам способствовала укреплению этой дружбы и взаимопонимания» (Д.Ц. Цыремпилон)23. Апеллируя к конкретному историческому материалу (например, к братскому восстанию 1696 года), бурятские ученые доказывали, что даже в XVII веке «движение народных низов приводит к объединенным выступлениям», в которых «приняли участие и русские, и буряты, и эвенки». При этом подчеркивалось, что «организованный характер выступления опровергает версию о его стихийности и свидетельствует о прочности связей, установившихся между русскими и бурятами на почве осознания единства интересов в борьбе с общими их угнетателями». В результате делался вывод, что уже тогда «взаимоотношения между русским и бурятским населением настолько упрочились, что стали возможны совместные политические выступления, отражавшие общность интересов, все более осознаваемую и русскими, и бурятами»24.
Единство исторической судьбы выражалось в наличии не только общей истории, но и общего настоящего. В официальном дискурсе подчеркивалось, что для советской Бурят-Монголии характерным стал «крепкий союз и полная солидарность рабочих и крестьян, как русских, так и бурят»25. Успешная национальная политика Компартии привела к тому, что «времена национальной розни, взаимного недоверия безвозвратно ушли в прошлое. Дружба всех народов СССР, скрепленная годами совместного строительства хозяйства и культуры своей родины, стала нерушимой»26. В результате в Бурятии, как и всюду в Советском Союзе, можно наблюдать «образование морально-политического единства народов нашей Родины, сплотившихся вокруг партии… и советского правительства»27. Ведущую роль в деле консолидации разнородного в этнокультурном отношении населения политики, а с их подачи и историки отдавали «трудящимся массам»: «в тяжких испытаниях выковывался великий дружеский союз народов, но зачатки его обнаруживаются и в далеком прошлом, в жизни народных низов»28.
Как показывает приведенный выше материал, характерной чертой официального идеологического дискурса, формулировавшегося властью в 40-е годы XX века, стало то, что субъектами действия в нем часто выступали не советские граждане, а «самоопределившиеся» народы, т. е. народы, получившие национальную государственность и выступавшие в качестве коллективных членов СССР. Конечно, к реальной юридическо-правовой практике, где главным субъектом оставался все же отдельный гражданин-индивидуум, эта особенность дискурса не имела никакого отношения, но в политико-идеологическом плане она призвана была продемонстрировать правомочность и равенство советских наций. Действительно, «исторических побед в деле строительства новой социалистической жизни» добивалось не сообщество граждан, а «бурят-монгольский народ при помощи великого русского и других братских народов Советского Союза»29; войну с фашистской Германией вели не просто граждане СССР, а «бурят-монгольский народ вместе со всеми народами Советского Союза…»30; интенсивное социально-экономическое развитие СССР шло за счет «сотрудничества народов в системе единого союзного государства»31.
Когда речь шла о «самоопределившихся нациях», то советская общность понималась в качестве единого государственного и идеологического пространства и обозначалась в соответствующих терминах. Бурят-монголы, получившие свою национальную республику, в ее лице становились «неотъемлемой, связанной кровными узами со всей страной, частью Великого Советского Союза»32. Вариантами названия единой советской общности в данном контексте могли выступать «социалистическое отечество» («…бурят-монгольский народ вместе со всеми народами Советского Союза… отстаивает свободу и независимость своего социалистического Отечества…»33) либо «социалистическая родина – СССР» («Бурят-монгольский народ… беспредельно любит свою прекрасную социалистическую Родину – СССР»34).
Таким образом, официальный идеологический дискурс формировал в сознании населения представление о том, что Советский Союз являлся сообществом не столько граждан, сколько советских наций и народностей. Иными словами, в контексте идеологемы «дружба народов» советская общность выражалась, прежде всего, в единстве этих наций и народностей, а советская идентичность представляла собой сумму коллективных идентичностей всех этнонаций, образующих СССР. Пожалуй, это был необходимый этап в процессе конструирования единой советской общности, которая не обладала этнической базой от природы, но в идеале обрела бы ее, по мере того как население, находившееся под господством данной социально-политической формации, „этнизировалось“, т. е. начало представлять себя в прошлом или в будущем так, как если бы оно образовывало естественное сообщество, как таковое обладающее идентичностью истоков, культуры и интересов, стоящее выше индивидов и социальных условий»35. Именно с этой целью советская пропаганда со временем стала все меньше внимания уделять концепту «дружбы народов» и все активнее развивала идеологему «советский народ».
Советский народ
Что же представлял собой «советский народ», когда появился этот термин в официальном идеологическом дискурсе и какими характеристиками он наделялся? Как указывает С.В. Чешко, «суть концепции „советского народа“ заключалась в том, что на стадии развитого социализма в СССР сложилась новая социальная общность, характерная именно для этой фазы общественного развития и выделяющаяся рядом признаков»36. Классическим определением этого понятия, сформулированным советским обществоведением и использовавшимся в идеологической риторике, можно считать следующее. Советский народ, это – «возникшая и утвердившаяся в результате победы социализма в СССР социально-классовая и интернациональная общность, охватывающая все классы, социальные группы, нации и народности страны, имеющая единое Отечество, базирующаяся на единой экономике, территории, многообразной, но единой по содержанию культуре, имеющая единое марксистско-ленинское мировоззрение и духовный облик, единую цель – строительство коммунизма»37.
Очевидно, что приведенная дефиниция тесно коррелирует с определениями «нации» Сталиным и «этноса» Ю.В. Бромлеем. Такое понимание складывавшейся в СССР общности теоретиками и практиками советской идеологии можно интерпретировать как имплицитное помещение категории «советский народ» в один семантический ряд с иными этническими общностями.
Как подчеркивает ряд современных исследователей, концепция единой советской общности была не только идеологическим конструктом власти, но и в определенной мере коррелировала с социальной реальностью. Так, В.А. Тишков отмечает, что доктрина «единой общности советских людей» появилась не случайно, а в результате осмысления общественно-политических процессов, приведших к «формированию сходных социально-профессиональных структур и многих общих культурных и ценностных ориентаций среди советских национальностей»38.
С.В. Четко считает, что официальная концепция советского народа «не была полностью неверной, поскольку существовал сам советский народ как народ-общество, продукт длительного развития единого государства»39. Среди признаков, объединявших население СССР, исследователь выделяет принадлежность к единому государству и достаточно длительную историческую традицию единой государственности. По его мнению, «этот фактор… вырабатывал и закреплял в поколениях привычку жить вместе, быть подданным общего царя или общего генсека, гражданами одной страны»40, начавшуюся формироваться культурную общность. Ученый пишет, что: «Развитие профессиональной культуры, в том числе у народов, не имевших ее прежде, также действовало как интегрирующий фактор. В условиях индустриализации общества… сокращалась сфера традиционно-бытовой, локальной культуры и соответственно расширялась область распространения массовой культуры в ее советском, общегосударственном варианте». Также большую роль играл «русский язык, благодаря которому существовала единая система коммуникации»41. Как отмечает А.Г. Вишневский, «вполне можно было ожидать, что экономическая и социальная модернизация окажет на советское общество примерно такое же воздействие, какое она оказала в свое время в странах Западной Европы». Ведь в результате модернизационных процессов «рушились многие внутренние перегородки между областями и народами, они сближались, рождались новые, иные, нежели прежде, силы интеграции, которые, казалось бы, должны были спекать выходцев из разных краев империи, из разных ее этносов в единую и неделимую нацию»42.