— Как вы думаете, КГБ действовал по чьей-то наводке?
— Несомненно. Один человек сумел втереться в доверие к Ольге и часто навещал ее квартиру. Он считался другом, и ему в этом доме доверяли. Я уверен, что именно он доносил на Ольгу в КГБ. Кстати, вот еще один пример ее истинных отношений с этой зловещей организацией.
Разумеется, ни этого интервью Д’Анджело, ни выступлений Герда Руге, Мишеля Окутюрье, Жаклин де Пруайяр, Александра Гинзбурга и многих зарубежных писателей, юристов и политиков с резкой критикой провокационной статьи Дардыкиной российская пресса не опубликовала. Информационные ограничения на освещение хода суда за архив Ивинской действовали уже с 1998 года. Свободный и открытый для разных мнений «МК» не поместил даже выдержки из интервью Д’Анджело или из заявления французских славистов в адрес публикации Дардыкиной. Центральные российские телеканалы ни Ирину, ни Вадима, ни славистов из Франции, ни Митю до эфира не допускали. Только журналист Светлана Сорокина в январе 1998 года осмелилась пригласить на тогда еще свободный канал НТВ Ирину Емельянову для подробного интервью. Сорокина спросила, есть ли уверенность в том, что отнятые у Ольги Всеволодовны и переданные в ЦГАЛИ архивы все еще находятся в целости. Ирина ответила, что в этом не уверена, так как слышит только слова Волковой о том, что все должно быть под их контролем. Интервью у Ирины взяла также Майя Пешкова на независимом радио «Эхо Москвы».
Во время суда в 1994 году Митя рассказал мне, что в 1991-м встречался с итальянским профессором Ривой, который показывал ему выкупленные в российских спецархивах секретные и «совсекретные» материалы о Пастернаке и Ивинской. Митя прокомментировал некоторые донесения и обстоятельства дела периода 1958–1960 годов, участником которых был сам, а затем профессор позвонил в Росархив и дал указание пропустить туда Митю на предмет «посмотреть, что еще интересного о Пастернаке и Ивинской стоит ему купить». К изумлению Мити, он был допущен в спецархив и ознакомился с секретными делами на Бориса Леонидовича и Ольгу Всеволодовну. В 1994 году профессор Рива издал в Италии книгу о деле Пастернака и Ивинской, где опубликовал десятки секретных и «совсекретных» материалов из закрытых российских архивов.
В мае 1998 года мы с женой посетили Ирину и Вадима в Париже. Я передал Вадиму аудиозаписи с заседания Савеловского суда от 23 января 1998 года с выступлением Волковой, читавшей письмо Евгения Борисовича в адрес суда. В этом письме он выражал глубокую благодарность Волковой и возмущался попыткой Козового представить свой отказ участвовать в суде как признание права на возврат архива Ивинской из РГАЛИ детям Ивинской. «Я хочу, чтобы весь этот архив оставался в РГАЛИ», — завершил свое послание Евгений Борисович. Тогда в Париже Вадим сказал мне:
— Мне стало известно, что публикация статьи Дардыкиной состоялась после ее консультаций с Евгением. Дардыкина приходила к нему со статьей за советами[259]. И последующее молчание Евгения Борисовича в ответ на эту подлость убедило меня, что они сговорились с Дардыкиной: на пасквиль против Ольги Всеволодовны он не станет никак реагировать. Только имея такой карт-бланш, Дардыкина решилась опубликовать провокационный опус. Эта статья была выгодна Евгению Борисовичу еще и потому, что в сочиненной им биографии Пастернака, которая вышла в том же году[260], впервые появилась придуманная им ложь о том, что Ивинская в истерике по телефону потребовала от Пастернака отказаться от Нобелевской премии. Это хорошо стыковалось с клеветой Дардыкиной на Ивинскую, которая якобы была приставлена к Пастернаку органами по заданию ЦК КПСС.
Патологическая ненависть Евгения к Ольге Всеволодовне, о которой говорила Ариадна Сергеевна, создала этот зловещий союз из РГАЛИ, Евгения Пастернака и нанятых писак. Образовался этот клубок еще в период действия советской системы. Эта группа захвата будет постоянно клеветать на Ольгу Всеволодовну ради своей выгоды.
— Почему ты не напишешь об этом? — спросил я тогда Вадима.
— Пока идет суд за архив, — ответил он, — этот клубок не надо ворошить, поскольку Евгений Борисович хотя бы делает вид, что его не интересует этот суд. Одно его слово могло бы прекратить весь это фарс. Пастернак сказал ему и Лене на смертном одре: «Не прикасаться к тому, что находится у Ольги Всеволодовны!» Об этом говорил Костя Богатырев, посещавший в мае 1960 года умиравшего на Большой даче Пастернака.
Ивинская рассказывала мне, что после гибели Кости ей звонил Леня, которого мучила совесть за предательство по отношению к отцу во время нобелевской травли. Леня просил прощения за нарушение воли отца, которое привело к аресту Ольги Всеволодовны и Ирины. Леня сказал Ивинской, что его вынудили это сделать[261].
По поводу комиссии Росархива, тщательно проверявшей архив Ивинской на предмет того, представляет ли он национальную ценность, Вадим говорил:
— Пустили козла в огород, причем в свой же. Конечно, ждать разумного решения комиссии и суда просто глупо. С осени я начну готовить заявление в Страсбургский суд. В России вновь возрождается диктат спецслужб, к которым принадлежит и РГАЛИ, и суды будут блюсти лишь их интересы. Верно называла Ольга Всеволодовна это зловещее учреждение, похоронившее правду о Пильняке, Мейерхольде, Михоэльсе, Мандельштаме, Платонове и тысячах талантов России, могильником истины и судеб тысяч загубленных душ. О ЦГАЛИ точно сказал Евтушенко в своем стихотворении: «Лаврентий Павлович, меня вы проморгали, / Забыв упечь в Лубянку — ваше ЦГАЛИ».
Слушая запись письма Евгения Борисовича, которое читала в суде Волкова, Вадим обратил внимание на озабоченность Евгения тем, что в 1996 году наследники Ольги Всеволодовны выставили на лондонский аукцион «Кристи» письма Пастернака к Ольге Ивинской. Вадим едко заметил:
— Этот хамелеон изображает из себя бескорыстного дарителя папочкиных писем и автографов, но тщательно скрывает то, что после смерти Зинаиды в 1966 году семья Пастернак тайно продала итальянцам ряд писем грузинских писателей к Пастернаку, которые даже не были опубликованы в России[262]!
В 2002 году Митя обратил мое внимание на еще один факт бескорыстия семейства Пастернаков:
— Очень символично сообщение нового директора РГАЛИ Горяевой в ее интервью «Рукописи не горят. Но продаются»: «Я долго обивала пороги, наконец мне выделили 400 тысяч рублей. На эти деньги мы купили 17 документов — автографы стихотворений и письма Пастернака»[263].
Митя отмечал:
— В январе 2000-го мы с Ирой направили письмо на имя президента России, в котором просили признать наше право на архив мамы и передать его в открытый для исследователей Государственный литературный музей с выплатой определенной суммы за архив. Письмо осталось без ответа. Савеловский суд все отнял у нас и сделал только то, что было выгодно группе захвата из РГАЛИ и Евгению Борисовичу. Он получил абсолютную монополию на архивы, где бесконтрольно фабрикует нужные ему и РГАЛИ небылицы.
Из рассказа Вадима Козового в мае 1998 года:
Мы решили выставить на аукционе «Кристи» в Лондоне письма Пастернака к Ольге Ивинской, которые она нам подарила за год до смерти, сказав: «Когда будет трудно — сможете их продать и лечить Борю и дать образование Андрею[264]». Еще в 1978 году все эти письма были опубликованы в книге «В плену времени», а в 1991-м они еще раз были напечатаны в вильнюсском журнале большим тиражом. Их цитировали во всем мире с 1979-го. Но в комментариях советских пастернаковедов постоянно звучало: «Таких писем никто никогда не видел, все это придумала сама Ивинская»[265]. Представление этих писем в 1996 году в Лондоне, где юристы «Кристи» заверили автографы писем Пастернака, опубликовав их в каталоге, заставило замолчать хор «защитников» чистоты Пастернака от «измышлений» Ивинской.
Записи моих бесед с Ольгой Всеволодовной, долгие разговоры с Митей, изучение хода суда, книг и материалов о Пастернаке позволили мне написать статью «Тайны архивов Бориса Пастернака», которую в России в 1999 году из целого ряда газет не решилась напечатать ни одна. В сентябре 1999-го я приехал в США, где встретился с удивительным человеком, офицером ВВС СССР, живущим в эмиграции, Израилем Борисовичем Гутчиным. О нем мне рассказывала в Москве Ивинская. Это его магнитофонные записи бесед с Ольгой Ивинской и Люсей Поповой в 60-х годах дали старт к созданию книги «В плену времени. Годы с Борисом Пастернаком»[266].
По рекомендации Гутчина мою статью, начиная с декабрьского номера 1999-го, стал печатать журнал «Большой Вашингтон» в США. Его издатель Кузнецов гарантировал публикацию «столь важной» статьи в четырех номерах журнала, выходившего ежемесячно. Но после выхода трех номеров заключительная часть статьи, где приводились прямые свидетельства о завещании Пастернака, неожиданно напечатана не была. Мои звонки и возмущение Гутчина результата не дали. Как оказалось, некие лица уговорили владельца журнала не печатать последнюю часть статьи о завещании Пастернака, пока Савеловский суд не захлопнет свою мышеловку. После неожиданной смерти Вадима в марте 1999-го каким-то людям удалось уговорить и Ирину написать в журнал о том, что, поскольку завещание Пастернака не обнаружили, публиковать о нем информацию не следует. Это нелепое короткое письмо Ира упросила подписать и Митю, который мне сообщил об этом с виноватым видом.