— Солнце скоро зайдет, нам нужно добраться до места, пока не стемнело. — Изображая притворный страх перед дорогой в темном лесу, она вздрогнула; никто не должен был знать, что она трепещет не от тревоги, а от предвкушения радости.
Гален слегка усмехнулся. Как будто после минувшей ночи он мог поверить, что она боялась леса или темноты! Тем не менее он и сам был более чем готов уступить ее желаниям. Ловко управляясь с простой веревкой и железным затвором, чтобы открыть дверь, он успел метнуть на аббата выразительный взгляд, чтобы тот не задерживал их.
Аббат Петер пожелал новобрачным счастливого пути. Однако, заперев за ними дверь, он устало прислонился к косяку, закрыв глаза, и молча вознес к небесам горячую молитву, чтобы молодой паре было дано благополучно пройти по дороге, загроможденной завалами притворства. Миновали мгновения, а он так и стоял, поглощенный мыслями о безрассудствах молодости, пока не вспомнил, что он здесь не один. Уолтер, оставленный в аббатстве на ночь, неловко переминался с ноги на ногу, ожидая, что ему укажут, где находится отведенная ему постель. Аббат вышел за дверь, подав юноше знак следовать за ним.
По тележной дороге, почти в том же месте, где Карл и Гален несколько дней назад остановили сборщика податей, шествовала только что обвенчанная пара. Оба молчали; они были поглощены размышлениями об огромных переменах, которые произошли с ними в этот долгий день. И хотя перед мысленным взором каждого из них роились картины, в равной мере озаренные светом и надеждой, видения Амисии и Галена разительно отличались. Один видел будущее в рамках реальности, а другая наблюдала его отражение в радужной поверхности мыльного пузыря — но такие мечтания всегда сопряжены с опасностью, что пузырь лопнет.
Она счастлива превыше всякой меры, твердила себе Амисия. Ее фантазия воплотилась в жизнь. Она проведет свою жизнь в лесу, вместе с романтическим героем, вершителем справедливости, защитником бедных и угнетенных. Счастье быть с Галеном стоило любой цены. Это, по крайней мере, не противоречило истине — в глубине души она была в этом убеждена. Вот только… после двух ночей, проведенных на земле, такая перспектива чуть-чуть, самую капельку, утратила свою привлекательность. Восторги минувшей ночи стали бы еще более упоительными, если бы все это происходило на настоящем ложе — с теплыми покрывалами, мягкими подушками и драпировками, преграждающими путь холоду… разве не так?
Амисия нахмурилась, недовольная собой: как могла она допустить, чтобы подобные эгоистические мысли омрачали такое прекрасное событие! И вообще, какая разница, где им придется сейчас ночевать? Она наследница родового поместья. Даже если в замке Дунгельд для них нет места, пока жив Гилфрей, отправится же он когда-нибудь к праотцам. Но поселятся ли они в замке? Согласится ли на это Гален? Может ли она ожидать, что человек, избравший для себя вольную лесную жизнь, последует за ней в мир, скованный жесткими ограничениями, в котором господствуют строгие законы и порочные властители? Нет, она даже и пытаться не станет изменить своего суженого ни на йоту! Если понадобится, чтобы она научилась спать на гранитном валуне и стряпать на костре (а она и понятия не имела, как это делается) — ну что ж, это очень даже невысокая плата за счастье в любви! Тем не менее, если он когда-нибудь выберет более легкую жизнь, она, безусловно, и не подумает возражать. По невысказанному обоюдному согласию они свернули с тележной дороги в лес и теперь стояли на мшистом берегу заводи. Гален бросил взгляд на лицо Амисии, и, заметив хмурую гримасу, от которой потухли золотые искорки в карих глазах, снова проклял обстоятельства, вынуждавшие его ко лжи. Он не сомневался, что Амисию гложут мысли о сложностях, с которыми сопряжен их брак, но не смел открыть ей, что постромки от колесницы их судьбы — у него в руках, и он держит их твердо, и все скоро устроится должным образом. Решиться на такое объяснение значило бы раскрыть секреты, которые он клялся сохранить. После того как здешние дела будут улажены, ему придется серьезно поговорить с ней об их будущем в замке Таррент. Он жаждал рассказать ей, какие дни и ночи их там ожидают — дни в теплом и сердечном кругу семьи и друзей и ничем не омрачаемые ночи вдвоем. Несмотря на благоразумное решение помалкивать, пока не придет пора открыть все тайны, слова так и рвались у него с языка, но тут Амисия восторженно охнула, и слова признания так и не прозвучали.
Он проследил, куда направлен ее благоговейный взгляд, и ему открылось волшебное зрелище. На западном краю неба тучи разошлись, позволив лучам заходящего солнца заиграть всем великолепием красок в бесчисленных брызгах водопада. Словно радуга разбилась на крошечные частички, и ее взлетевшие осколки исполняли в воздухе некий завораживающий танец.
— Гален, Гален! Спасибо тебе за этот дар, за эту несравненную красоту! Я буду вспоминать ее до конца дней своих! Никогда, никогда, ни в каком дворце не увидишь такого великолепия! — Амисия пылко обвила руками его шею и, заставив любимого наклонить голову, шепнула ему на ухо: — Насколько же больше счастья сулит мне жизнь с тобой в зеленых чертогах природы, чем с каким-нибудь скаредным лордом среди давящих каменных стен!
Этими пламенными речами она, скорее всего, стремилась убедить не столько Галена, сколько себя, но Гален принял ее слова за чистую монету и приуныл, подумав о том, что она скажет насчет зеленых чертогов природы, когда зимний холод отнимет у этих самых чертогов все краски и покроет их инеем и льдом.
Он все еще держал ее в объятиях, и она откинула голову назад, чтобы одарить его обольстительной улыбкой. Ответная улыбка не заставила себя долго ждать, но оказалась весьма натянутой. Такие восторженные речи лишь усилили его смутные опасения. Как он сумеет провести ее по пути, где их ожидают такие крутые повороты? В ближайшие дни ему придется поддерживать в ней наивные заблуждения — а потом разрушить их, но разрушить так, чтобы у нее не осталось ощущения, будто она стала жертвой обмана и бессовестной интриги.
Все эти опасения Галена ускользнули от внимания Амисии: ее душой безраздельно завладела радость от того, что она по праву может наслаждаться близостью Галена. По законам божеским и человеческим ей позволено прильнуть к тому, кто в действительности оказался прекрасней любого придуманного ею героя! Ее руки медленно скользили по литым плечам, рукам и груди; она чувствовала, как напрягаются его мускулы при ее прикосновении, и упивалась своей новообретенной силой. Уткнувшись лицом в грудь Галена и тесно прижавшись к нему, она прошептала слова, которые не осмелилась бы произнести, глядя ему в глаза: