— Садись. Я в одиночку пообедаю.
Вместе с Гинтасом за столиком обедал немолодой капитан третьего ранга, наверное, тоже дальномерщик. За два дня похода Балис уже успел понять, что в столовой офицеры, как правило, садятся вместе по признаку службы.
— Sveikas, Gintas.[4]
— Labas dienas.[5]
— Вадим Юрьевич, это мой земляк, Балис Гаяускас.
— Приятного аппетита, товарищ капитан третьего ранга.
Балис родился в Ленинграде, потом жил в Вильнюсе. Гинтас всю жизнь прожил в Шауляе, но в его словах не было преувеличения: оба литовца воспринимали друг друга именно земляками.
— Захарьин, Вадим Юрьевич, — без выражения представился офицер. Но в следующее мгновение в его глазах мелькнуло удивление: — Гаяускас? Извините, а Вы не родственник капитану первого ранга Гаяускасу? Ирмантасу Мартиновичу.
— Внук, — кратко ответил Балис, опускаясь на стул. Уточнять, что дед ушёл в отставку в звании контр-адмирала, он не стал: запросто могут понять, как намёк на большие связи.
— Я вашего деда по пятьдесят восьмому году запомнил. Я тогда на «Новороссийске» служил, а он приезжал в составе комиссии по расследованию причин гибели линкора.
— А я и не знал, что он был в комиссии, — совершенно искренне удивился морпех. — Он никогда об этом не рассказывал.
— А чего рассказывать? — безнадёжно махнул рукой кап-три. — Выясняли, выясняли, так ничего толком и не выяснили… Ребят жалко… Столько народу погибло…
В глазах офицера отразилась такая боль, которую Балис раньше видел только на Пискарёвском мемориальном кладбище. И не у туристов, для которых посещение мемориала было частью культурной программы, а у тех, кто пережил и выжил…
Пару минут ели молча. Потом сослуживец Гинтаса поинтересовался.
— А Вы почему в морскую пехоту? Как отец?
Балис улыбнулся.
— Нет, отец мой вообще гражданский человек. Музыковед. Это я вот с деда пример взял.
— Тогда почему в морпехи? Почему не на корабль?
— А чтобы сослуживцы не гадали — чьи звёздочки на погонах: мои или дедовы, — честно ответил Балис.
— Н-да, — согласился Захарьин. — Такое бывает… Иногда.
— В таких случаях обычно в другой род войск идут, — вступил в разговор Гинтас. — В танкисты, в связисты…
— Нет, это выше моих сил, — развёл руками Балис. — Если так ставить вопрос, то я скорее уйду из ВМФ, чем расстанусь с морем.
Гаяускас с удовольствием вдыхал свежий морской воздух. Если закрыть глаза, то можно представить себя где-нибудь дома, на Балтике или Чёрном море. Конечно, полного сходства не получится, каждое море имеет свою индивидуальность, но если не слишком придираться, то результат получался именно таким. А если занудствовать… Если занудствовать, то из всех морей, на которых Балис успел побывать на Земле, Внешнее море Вейтары больше всего напоминало ему Средиземное. Только не надо было спрашивать — «почему», всё равно передать ощущения словами отставной капитан вряд ли бы сумел.
Из дверей носовой каюты, позёвывая, вышел хмурый и взъерошенный Сашка. Подошёл к стоящему у борта морпеху и недовольно пробурчал:
— Что же Вы меня не разбудили?
— Рано ещё, сам же видел: все спят.
— А зарядка?
— А выходной?
— Выходной?! - недоуменно переспросил мальчишка.
Гаяускас ощутил досаду. Вот вам и пятёрка по истории. Цари, короли, родились, умерли, сражения, поражения… А вот то, что меньше ста лет назад крестьянские мальчишки слова «выходной» не знали — как-то и не думаем. Это в городах, у рабочих были выходные, а какой выходной может быть у крестьянина?
— День отдыха. Сегодня только любуемся морем и ничего не делаем.
— И в честь какого же праздника? — иронично поинтересовался Сашка.
— В честь моря. Знаешь, как долго я его не видел? Страшно подумать почти год.
Именно так. В сентябре девяносто первого капитана Гаяускаса отправили в отставку. В августе девяносто второго его из Приднестровья вышвырнуло на непонятную Дорогу… Ещё примерно месяц прошел в чужих мирах: сначала на Дороге, потом — на этой вот Вейтаре. Как раз и получается год.
— Море как море, — пожал плечами подросток.
— Да ты сколько раз море-то видел?
— А чего на него смотреть? Вот степи кубанские — это да… А море…
— Понятно, — подвёл итог Балис. — Имею дело с классическим сухопутчиком. Надо полагать, с кавалеристом.
— Точно, — азартно согласился парнишка, но тут же потух: — Только в ваше время кавалерии уже нет… И казаков нет…
— Кавалерии нет. А вот казаки — остались.
— Честно?
— Куда уж честнее. Если хочешь знать, в нашем с Серёжкой отряде пулемётчик был — казак. Занятный такой парень, всё роднёй своей хвалился. Пономаренки, Кириченки…
— Кириченки?! - вскинулся Сашка. — Он кубанский?
Балис отрицательно мотнул головой и старательно скопировал речь пулемётчика Дениса:
— Та нi. Зь Харькiвщины.
— А…
Сашка выглядел очень разочарованным.
— А это что он тебя так заинтересовал?
Мальчишка помедлил с ответом, а потом поднял голову и, глядя прямо в глаза Балису, произнёс:
— Моя настоящая фамилия — Кириченко.
— Вот тебе раз. А кто же тогда Волков?
— Тоже я. Это мне уже шкуровцы фамилию придумали. Вроде как общий сын Волчьей Сотни.
Парнишка слабо улыбнулся.
— Волков и Волков… Я привык. А как скажут Кириченко — я сразу хутор вспоминаю. Мамку и сестрёнок…
Губы у Саши дрогнули, и Гаяускас понял, что боевой разведчик готов расплакаться, как самый обычный мальчишка его возраста. И понять его было не сложно. Балис и сам при слове «Рита» испытывал такую запредельную тоску — хоть волком вой. Разве что нервы у капитана морской пехоты всё же покрепче, чем у подростка. Так ведь тоже — не железные.
Из каюты выбрался Женька, окинул окрестности раздражённым хмурым взглядом.
— Оклемался? — поинтересовался Балис.
Чуть было не сказал «ожил». Но после вчерашнего до Гаяускаса, наконец, дошло, что Женька — действительно мёртвый.
На корабль его и Анну-Селену пришлось вести за руку, хорошо хоть не на руках тащить. На причале ребят вдруг сковала странная слабость, они едва ноги переставляли. Неизвестно, что подумали капитан и команда, глядя, как детей буквально втаскивают на судно: Женьке помогал Балис, Анне-Селене — Мирон. Наромарт попросил сразу увести их в каюту, уложил в углу, но больше ничего сделать не мог, сказал, что надо ждать.
Смотреть на ребят было страшно: лица стали совсем бледными, вокруг глаз образовались тёмные круги, словно нарисованные углём. И — полная неподвижность. Это удивляло и пугало больше всего. Йеми не выдержал, ушёл на палубу и, к немалому удивлению команды, слонялся там до поздней ночи, категорически отказываясь вернуться внутрь. Отчаявшись пронять кагманца убеждениями, Мирон прибегнул к радикальному решению проблемы: угостил Йеми пивом с добавкой какой-то настойки из мешка Наромарта. После этого кагманец впал в прострацию и позволил увести себя в каюту.
А сегодня о вчерашнем приступе во внешнем виде Женьки ничего не напоминало. Бледен он был не больше чем обычно, двигался свободно и без видимого напряжения.
— Нам входить на корабль и сходить трудно, — пояснил он Балису. — А плавать — ничего. Только к борту лучше не подходить: от воды тянет… холодом…
— А я бы искупался, — неделикатно ответил Сашка. Сощурясь, посмотрел на восходящий из морской глади Ралиос, на безоблачное ярко-голубое небо и пояснил: — Жарко сегодня будет.
— Какие проблемы? Думаю, с капитаном договоримся, он против не будет.
— Это корабль надо останавливать…
— Зачем?
— Ну, — Сашка засмущался. — Я же корабль вплавь не догоню, правильно?
— Ничего. Спустим за борт канат, держись за него и плыви. А потом мы тебя на борт втянем.
Балис говорил серьёзным голосом и серьёзным видом. Понять, шутит он или действительно собирается буксировать мальчишку на канате, было невозможно.
У Женьки в голове забрезжили смутные воспоминания о книгах про пиратов.
— Ага, только сначала под килем протянем.
— Нет, — всё тем же тоном и с тем же видом ответил Гаяускас. — Под килем мы протягивать никого не станем.
— А что такое киль и как под ним протягивают? — заинтересовался Сашка. Но, получив от Балиса объяснение, казачонок как-то сразу утратил интерес к этой затее. А вот Женьке, наоборот, захотелось поподробнее выяснить устройство корабля.
— Балис Валдисович, а у нас в учебниках истории все древние корабли были нарисованы с вёслами. А этот — без. Неужели тут люди умнее, чем на Земле?