— Я не хочу, чтобы они, кто бы они ни были, тебя нашли.
Кажется, она тихо вздохнула. Кажется, что-то пробормотала себе под нос.
Белинда наклонилась вперед и, обдав меня ароматом духов, обняла за шею.
— В свое время я попробовала все. Травку, кислоту, экстази, кокаин — ну, сам знаешь. Но это — в прошлом.
От удивления я даже вздрогнул. Почему бы ей не оставить в прошлом и подобную одежду?!
— Постарайся не привлекать к себе внимания, — попросил я.
В свете фар проходящих машин Белинда была словно язык пламени. Громко чмокнув жвачкой, она сказала:
— А я просто возьму и исчезну, — улыбнулась она и, на прощание сжав меня в шелковых объятиях, на ходу выскочила из машины.
Цокот каблучков по асфальтовой мостовой, воздушный поцелуй через плечо — и она скрылась в толпе перед входом.
А что, если мы найдем такое место, где можно будет без проблем вступить в брак? Какой-нибудь южный штат, по законам которого она уже достигла брачного возраста. И я смогу открыто объявить об этом на весь мир…
Но тут все сразу же и закончится! «ДЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ ЖЕНИТСЯ НА НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЕЙ». Тогда можно и не показывать последние картины. Все и так будет ясно как день. А члены ее семьи? Что они скажут, когда наконец сложат мозаику: похищение человека, принуждение… А вдруг они аннулируют брак и поместят ее в частную психлечебницу? Ведь именно так состоятельные люди решают проблемы паршивых овец в семье. Ни черта не выходит, пропади оно все пропадом!
Когда я пришел к Алексу, тот уже успел приложиться к вину. Он снимался в рекламе шампанского и целый день провел в Напе. Мы собирались пообедать вдвоем в его апартаментах, что меня вполне устраивало. Комната была вся в цветах: повсюду в стеклянных вазах стояли красные гвоздики. Алекс облачился в шикарный длинный халат с атласными отворотами. Подобные халаты всегда ассоциировались у меня с английскими джентльменами или персонажами черно-белых фильмов сороковых годов. Для полноты картины Алекс даже надел шелковый белый шейной платок.
— Знаешь, Джер, — сказал Алекс, — мы вполне могли бы снять эту рекламу на заднем дворе моего дома. Но если они хотят оплатить мне билет до Сан-Франциско, устроить турне по краю виноделов и разместить меня в чудесных старомодных апартаментах в «Клифте», с моей стороны было бы глупо возражать!
Официанты подали икру и лимон. Алекс тут же принялся за крекеры.
— Ну и что происходит? Ты, наверное, по горло занят в своем «Полете с шампанским»?
Не думай о ней! Не думай, как она сейчас там, в этом зале, полном варваров! Почему, почему она не захотела пойти со мной!
— Нет, они вычеркнули мою роль из сценария. У Бонни молодой любовник — этакий панк с мазохистским уклоном, а я отнесся к этому философски и исчез с последними лучами солнца. Но так, чтобы они в любой момент могли вернуть меня обратно. Что они, возможно, и сделают. Ничего страшного. Реклама шампанского — это дополнительные льготы. Мы должны сделать восемь рекламных роликов, и следует отметить, что вид у меня там самый что ни на есть нелепый. Кроме того, будет реклама в журналах. И поговаривают о рекламе автомобилей. Говорю же тебе, все это чистой воды безумие.
— Но зато хорошо для тебя, — отозвался я. — Ободрать их подчистую, поскольку ты того стоишь.
Я попробовал икру. Ну и что: икра как икра.
— Словом, ты понял. Вот, выпей шампанского, совсем неплохо для Калифорнии.
Молодой официант, который стоял как приклеенный у стенки, вдруг ожил и наполнил мой бокал.
— Кстати, — продолжил Алекс, — у тебя, оказывается, завелись от меня секреты.
— Ты о чем? — спросил я, чувствуя, как краснею.
— Ну, для начала от тебя пахнет очень дорогим лосьоном после бритья, чего прежде за тобой не водилось. А еще я впервые в жизни вижу на тебе приличный костюм. И кто эта таинственная незнакомка?
— Да конечно, я и сам не прочь бы иметь от тебя страшный секрет, которым мог бы поделиться. — А ведь именно Белинда купила и костюм, и лосьон. — На самом деле все, что я хотел тебе сказать, так это то, что был прав, когда в прошлую нашу встречу говорил… о правде.
— Что? О правде? Мы разве беседовали о правде?
— Не прикидывайся, Алекс! Ты был не настолько пьян.
— Зато ты был. Ты хоть прочел мою книгу?
— Говорю же тебе, правда — словно журавль в небе. И добраться до него можно, только построив помост из лжи.
— Вот дурачок! Именно ради таких глупостей я и приехал сюда. У нас на юге никто так не говорит. Хочешь сказать, что больше не собираешься рисовать малышек в ночных рубашках?
— Да, Алекс, я с ними уже попрощался. Попрощался со всеми. И теперь если начну сначала, то только как живописец.
— Хотя ты ведь будешь получать отчисления за авторские права… Но если продолжишь рисовать своих жутких тараканов и крыс…
— Только в более красивом виде, — отозвался я. — Все гораздо хуже. Мной завладело нечто другое. И я рад, что откровение снизошло на меня сейчас, а не через двадцать лет, когда я буду…
— Таким же старым, как я сейчас, — закончил за меня Алекс.
Самое странное, что я действительно собирался сказать именно это, но вовремя прикусил язык. И меня посетила ужасная мысль. Я представил себе, что на пороге смерти оглядываюсь назад и не вижу ничего, кроме Шарлотты, Беттины и Анжелики.
Алекс одарил меня широкой улыбкой, ослепив блеском белоснежных зубов.
— Джер, кончай трепаться насчет искусства! Пей лучше шампанское. Я сказал семидесяти пяти миллионам потенциальных зрителей, что оно превосходно. А как оно тебе?
— Не знаю, и мне, собственно говоря, наплевать. Ты не нальешь мне виски? И послушай, я хотел бы кое-что у тебя узнать. Сьюзен Джеремайя. Кинорежиссер. Это имя тебе о чем-нибудь говорит?
— О-хо-хо. Подает большие надежды. Если, конечно, «Юнайтед театрикалз» не разрушит ее жизнь телефильмами. На телевидении невозможно ничему научиться. Слишком низкие стандарты. Эти люди совсем чокнутые. Они хотят снять за день массу эпизодов и действительно снимают, что бы ни случилось.
— А что-нибудь эдакое о Джеремайя, чего никто не знает?
— Та вещь, которая демонстрировалась в Каннах, «Конец игры» — не берусь судить о ее художественных достоинствах, — изобиловала сценами лесбийской любви, причем достаточно откровенными. Но сейчас все шито-крыто. Понимаешь, здесь та же история: кусочек правды или то, чего на самом деле хочет публика. Да уж, ради контракта с «Юнайтед театрикалз» Джеремайя совершила невозможное: исправилась, как по мановению волшебной палочки, и стала пай-девочкой. Словом, выпускница школы искусств получает лучшее эфирное время. Но почему ты о ней спрашиваешь?