Читать интересную книгу В огне повенчанные. Рассказы - Иван Лазутин

«Многое будет решаться на Можайском рубеже. Если немцы перемахнут и этот вал, Москве будет очень трудно. Придется драться па ее окраинах. А может быть, и в самой Москве…»

Телефонный звонок заставил Сбоева вздрогнуть. Это был как раз тот звонок, которого он ждал.

Командир 120-го авиационного истребительного полка лично доложил — голос его Сбоев мог узнать из тысячи голосов, — что только что вернулись с разведзадания три боевых экипажа. Голова танковой колонны немцев уже находится в пятнадцати километрах от Юхнова. Летчики прошли над колонной бреющим полетом, попали под сильный зенитный огонь и вернулись с пробоинами в машинах.

— Надеюсь, новой перепроверки не будет? — закончил свой доклад командир полка. — Может быть, в доказательство достоверности наших разведданных штабу нужны жизни летчиков?

Как он, Сбоев, понимал в эту минуту командира полка, летчика-истребителя высшего класса, слава о котором гремела еще во время событий на Халхин-Голе!

— Думаю, что не потребуется ни крови летчиков, ни их жизней, Михаил Николаевич. К сожалению, я не могу всего передать вам по телефону. Я требовал от вас перепроверок только потому, что с меня требуют их свыше.

— Понял вас, товарищ генерал.

— Только понимай правильно, как летчик летчика.

— Тоже понял. — В голосе командира полка прозвучали нотки искреннего доверия.

В кабинет Тареева Сбоев вошел так, словно в руках у него был ключ разгадки, которая волновала весь штаб. Дивизионный комиссар даже встал, когда читал текст донесения авиаразведки.

Тут же, при Сбоеве, Тареев соединился с начальником Генерального штаба.

Что сказал дивизионному комиссару маршал Шапошников — Сбоев не слышал, но, судя по тому, как полыхнули его щеки, нетрудно было догадаться, что разговор этот для Тареева был не из приятных.

— Будем делать третью перепроверку! — тоном неукоснительного приказа сказал Тареев и медленно опустил на аппарат телефонную трубку.

— Неужели в Генштабе не доверяют нашим двум тщательным перепроверкам? Почему вы не хотите сообщить Шапошникову последние данные авиаразведки? Вы что — не верите летчикам, товарищ член Военного совета? — сдерживая волнение, официальным тоном проговорил Сбоев.

Дивизионный комиссар встал из-за стола.

— Неужели вы не понимаете, Владимир Николаевич, что разведданные ваших летчиков сегодня уже приобретают значение стратегическое? — На слове «стратегическое» Тареев сделал особое ударение. — Я уверен, что от маршала Шапошникова это донесение тут же пойдет к Сталину.

— Ну и что?! Я даже хочу этого. Сталин должен знать об этом!!! Ясно одно: немецкие танки подходят к Юхнову! Я знаю летчиков этого полка и тех, кто летал на вторую перепроверку.

— Необходимо сделать третью перепроверку! — сухо отрезал член Военного совета и потянулся к телефонной трубке. — Немедленно приступайте к выполнению задания.

Как в тяжелом сне вышел Сбоев из кабинета дивизионного комиссара. В свой кабинет вошел как в чужой. С командиром 120-го истребительного авиационного полка разговаривал резко, отрывисто, и когда после некоторого молчания командир полка язвительно спросил, кому нужна эта очередная изнурительная перепроверка, генерал закричал в трубку:

— Полковник!.. Не будьте обидчивой барышней! На войне это исключается. Поднимите в воздух самых надежных людей и разведайте — вошли ли немецкие танки в Юхнов!

— Разрешите полететь мне самому, товарищ генерал? — раздался в трубке голос полковника.

— Не разрешаю!

— Тогда пошлю с летчиками одного из командиров эскадрилий.

— Это можно.

О завтраке было забыто. Сбоев подошел к столу. На календаре бросилась в глаза запись, сделанная рукой дежурного по штабу: «Звонил акад. Казаринов, просил заехать. В любое время дня и ночи. Болен».

Порученец Сбоева, глядя на командующего, искренне страдал. Со вчерашнего вечера во рту командующего не было маковой росинки. Искурил две пачки «Казбека», на полу, в углу кабинета, рядом с плетеной корзиной стояла дюжина пустых бутылок из-под боржоми, массивная свинцовая пепельница до краев наполнена окурками…

— Товарищ генерал, так нельзя… Александр Македонский и Наполеон тоже воевали, но они не забывали обедать. — Порученец пытался шуткой уговорить Сбоева, чтобы тот спустился в буфет, но по лицу командующего понял, что пошутил неудачно. Сбоев как-то нехорошо поморщился и раздраженно посмотрел на порученца:

— Это что — шутка из тех замшелых от старости анекдотов, над которыми перестали смеяться двадцать лет назад?

— Не понял вас, товарищ генерал, — виновато улыбнувшись, сказал порученец.

— Так вот, послушай… — Сбоев рассеянно, словно о чем-то вспоминая, посмотрел в окно. — Лежит старый узбек в больнице. Охает, кряхтит… Заходит в палату медсестра. Спрашивает: «Ты чего охаешь, Файзула?» Файзула отвечает: «Карл Маркс умир, Пушкин умир… и у меня щто-то живот болит… Ой, как болит!..»

То ли действительно порученцу понравился солдатский анекдот с бородой, то ли из угодливости подчиненного, но он раскатисто захохотал.

Чтобы не обидеть порученца, Сбоев по-свойски похлопал его по плечу:

— Выполню твой приказ, как только получу телефонограмму из Люберец. — С этими словами он открыл бутылку боржоми, налил до краев тонкий стакан и выпил одним духом.

Ждать телефонограммы из Люберец пришлось час. Но час этот показался Сбоеву вечностью.

Доклад командира полка был скорее зловеще-мрачным, чем просто тревожным: голова немецкой танковой колонны уже втянулась в Юхнов, летчики разведгруппы были обстреляны, двое из них ранены. Пролетая над танковой колонной немцев, они сбросили бомбы.

Телефонограмму командира 120-го истребительного полка Сбоев записал дословно.

Четвертый раз за день шел Сбоев в кабинет члена Военного совета, чтобы доложить о результатах авиаразведки. Даже страшился: а что, если дивизионный комиссар и на этот раз усомнится и, сославшись на какой-нибудь циркуляр Полевого устава, пожелает еще раз (в четвертый!) перепроверить полученные данные. «А ведь я считал Тареева другим… А впрочем… Впрочем, на его месте, может быть, и я… Но нет… Не доверять таким летчикам!..»

Дивизионный комиссар прочитал телефонограмму и подал Сбоеву ручку.

— Распишитесь. Поставьте точное время. Буду докладывать маршалу.

«Я бы, наверное, этого формализма не потребовал», — подумал Сбоев и, присев на кончик кресла, поставил число, время получения телефонограммы и расписался.

— Не обижайтесь, Владимир Николаевич. Этого требует обстановка. С меня могут спросить.

— Я могу идти?

— Обождите. Позвоню Шапошникову.

Разговор Тареева с маршалом был коротким. Член Военного совета по тексту донесения Сбоева слово в слово, чеканно доложил Шапошникову данные авиаразведки, которые Генеральному штабу были не известны. Тареев хотел сказать Шапошникову что-то еще, но тот, не дослушав его, положил трубку.

— Маршала мое сообщение сильно взволновало.

Сообщение это нужно — было сделать четыре часа назад.

— Владимир Николаевич, я немного постарше тебя. А поэтому пословицу: «Доверяй, но проверяй» не зря зависали в военный устав: Правда, другими словами. Я вас не задерживаю.

От голода под ложечкой сосало, во рту ощущался неприятный привкус табачного перегара: за какие-то несколько часов была искурена пачка «Казбека». Сбоев хотел спуститься в буфет, но передумал: до тех пор пока он не получит донесение о формировании двух авиаполков бомбардировщиков и не поступит сообщение из отдельной авиаэскадрильи, находящейся в Егорьевске, о готовности к боевым вылетам, об обеде нужно забыть.

Не успел Сбоев разобраться с самыми неотложными документами, как раздался телефонный звонок. Звонил Тареев. Голос его был тревожным, срывающимся.

— Зайдите на минутку. Я сейчас один. Нужно поговорить с глазу на глаз.

— Иду.

По лицу дивизионного комиссара Сбоев понял, что произошло что-то чрезвычайно тревожное.

— Сразу же после твоего ухода позвонил Поскребышев и соединил меня со Сталиным. — Лицо дивизионного комиссара и сейчас, когда разговор с Верховным Главнокомандующим уже состоялся, сохраняло следы большого душевного напряжения и крайней сосредоточенности. — Сталин задал всего четыре вопроса, и все они касались Юхнова и источника разведданных о Юхнове.

— Час назад в Юхнов вошли немецкие танки, — с крайним раздражением, граничащим с ожесточением, глухо произнес генерал Сбоев.

— Об этом Сталину доложил маршал Шапошников.

— Прямо по тексту моего донесения?

— Прямо по тексту вашего донесения.

— Какие будут приказания, товарищ дивизионный комиссар?

— Сталина наше донесение, как и маршала Шапошникова, крайне встревожило. Не понравилось ему и то, что генерал Артемьев оставил Москву и занялся организацией обороны Тулы. Прошу вас срочно послать в Тулу самолет с письмом к секретарю обкома Жаворонкову и срочно доставить командующего в Москву. Так распорядился Сталин.