— Добро пожаловать, Найджел! — сказал он. — И ты тоже, лучник. Я прогуливался по городской стене, взглянул на Удиморскую дорогу, увидел золотого коня и решил, что это, конечно, ты. Так какие же подвиги совершил юный странствующий оруженосец на своем пути из Тилфорда? Охранял мосты? Спасал похищенных девиц или нес смерть злодеям?
— Нет, благородный сэр, я ничего не совершил. Хотя мне и блеснула надежда… — Найджел густо покраснел при этом воспоминании.
— Ну, я тебе обещаю кое-что получше надежды, Найджел. Отправлю тебя туда, где ты можешь погрузить обе руки по локоть в опасности и славу, где ночью гибель будет спать с тобой в обнимку и первой приветствовать тебя поутру, где самый воздух насквозь ею пропахнет. Готов ли ты к этому, юный герой?
— Могу только вознести молитву, благородный сэр, чтобы крепость духа не оставила меня.
Чандос одобрительно улыбнулся и положил худую загорелую руку на голову юноши.
— Молодец! — сказал он. — Больнее кусает собака, которая помалкивает. Хвастун всегда норовит показать спину первым. Погоди уходить, Найджел, прогуляйся со мной по стенам. Лучник, пойдешь с лошадьми в «Вересковый цветок» дальше по этой улице и скажешь моим конюхам, чтобы они еще до темноты отвели их на борт «Томаса». Мы отплываем через два часа после заката, Найджел. Поднимемся на угловую башню, и я покажу тебе такое, чего ты никогда не видел.
Увидел Найджел всего лишь смутное облако над водой, далеко-далеко за мысом Данджнесс, но щеки его тотчас запылали, а к сердцу прилила жаркая кровь. Ведь это был берег Франции, страны рыцарства и чести, арена, на которой можно было завоевать себе имя и славу! Он вглядывался в нее горящими глазами и с ликованием думал, что уже совсем скоро ступит на ее священную землю. Затем взгляд его скользнул по голубому проливу в пятнышках рыбачьих лодок и остановился на двойной гавани внизу, переполненной всевозможными судами и лодками: маленькие парусники, которые плавали у берегов, большие нефы, коги и галеры, которые служили и для войны и для торговли, это уж как приходилось. В эту минуту из гавани под рев труб и грохот литавр выходила величественная галера; над широким лиловым парусом реял флаг святого Георгия, а палуба от носа до кормы сверкала железом. Найджел даже ахнул от восторга.
— Да, малый, — сказал Чандос, — это «Троица», та самая, на которой я сражался при Слейсе. В тот день ее палуба была вся залита кровью. Но, прошу тебя, посмотри на город и скажи: не замечаешь ли ты чего-нибудь странного?
Найджел посмотрел вниз на приятную прямую улицу, на Круглую башню, на прекрасную церковь святого Томаса и другие красивые здания Уинчелси.
— Тут же все новое, — сказал он. — И храм, и замок, и дома — они все новые.
— Верно, милый сын. В дни моего детства тут на холме жили одни кролики, а город стоял вон там у моря. Потом как-то ночью поднялись такие волны, что ни единого дома не уцелело. Видишь, Рай в той стороне тоже ютится на холме — два города, точно две овцы, спасающиеся от наводнения. А под синей водой за Чэмбер-Сэнд покоится истинный Уинчелси — замок, собор, городские стены и все остальное, что своими глазами видел мой дед, когда только-только короновался первый Эдуард.
Больше часа Чандос расхаживал по парапету, объясняя своему оруженосцу его обязанности и тайны военного искусства, а Найджел бережно запоминал каждое слово своего прославленного учителя. Много раз потом в часы тягот и опасностей он черпал силы в воспоминании об этой медленной прогулке взад и вперед между синим морем с одной стороны и прекрасным городом с другой, когда умудренный опытом воин и бесстрашный рыцарь поучал его и наставлял, как мастер — усердного подмастерья.
— Быть может, милый сын, — сказал Чандос, — ты подобен многим другим молодым петушкам, которые, собираясь на войну, уже столько обо всем знают, что поучать их — простой перевод времени?
— Нет, мой благородный господин, я знаю только, что постараюсь выполнить свой долг и либо обрету честь и славу, либо достойно паду на поле брани.
— Твоя скромность мудра, — заметил Чандос. — Ведь те, кто хорошо знают войну, еще лучше знают, как много им еще неизвестно. Как есть свои тайны у рек и у лесов, так есть они и у войны, и благодаря им выигрываются или проигрываются сражения. Ведь все народы храбры, а когда храбрец встречается с храбрецом, победа останется за тем, кто осмотрителен и искушен в тонкостях войны. Лучшая гончая собьется со следа, если ее спустят со сворки не вовремя, и лучший сокол промахнется, если с него будут долго снимать путы. Точно так же самое храброе войско ничего не сумеет, если им плохо командуют. Во всем христианском мире не найти рыцарей и жандармов лучше, чем во Франции, и все же мы взяли над ними верх, потому что, воюя с шотландцами и еще в разных странах, глубже постигли те тайны войны, про которые я говорил.
— Но в чем заключается наша мудрость, милорд? — спросил Найджел. — Мне бы тоже хотелось узнать тайны войны и в сражении отличаться умом не меньше, чем мечом.
Чандос с улыбкой покачал головой.
— Пускать сокола и гончую ты учишься на холмах и в лесу, — сказал он. — А тайны войны постигаются в походах и на полях сражений. Только там каждый великий полководец проникает в них. Для этого он должен обладать холодным умом, быстротой мысли и быть мягким, как воск, пока его план не созреет, а уж тогда становиться тверже железа. Ему всегда надо быть начеку, и в то же время осмотрительным, но уметь переменить осмотрительность на безрассудство, если оно сулит большую выгоду малой ценой. А также он должен уметь угадать особенности местности по течению рек и ручьев, по пологости холмов, по густоте лесов или яркой зелени трясин.
Это перечисление ошеломило беднягу Найджела, который полагал проложить себе дорогу к славе только с помощью копья да Бурелета.
— Увы! — вскричал он. — Как мне постигнуть все это? Ведь даже читать и писать я научился с грехом пополам, хотя достойный отец Метью что ни день ломал ореховый прут о мои плечи!
— Постигнешь ты все это, милый сын, так же и там же, где все остальные до тебя. Ведь тебе дано самое главное — пылающее сердце, которое способно заронить искру в другие более холодные сердца. Но тебе следует узнать и то, чему нас научила война еще в старину. Мы, например, знаем, что конница одна не может надеяться на победу над хорошей пехотой. Разве не было это доказано при Куртре, при Стерлинге и снова на моих глазах при Креси, когда цвет французского рыцарства был скошен нашими лучниками?
Найджел уставился на него, недоуменно хмуря лоб.
— Благородный сэр, чем дольше я вас слушаю, тем тяжелее у меня на душе. Значит ли это, что и наши собственные рыцари уступят при встрече с лучниками, алебардщиками и прочими?