уже известный всем рассказ, как Санек спасся от беса на маяке. Залезть – залез, а спуститься не может. И вот теперь сидит и жалобно взывает о помощи. Помощь ему никто не оказывал.
Олег разводил костер под установленной треногой с котелком. Санек скулил.
Ребята появились неожиданно, ввалились молчаливой толпой. Смотрели с завистью.
– И не страшно было? – в третий раз спрашивал Володя.
Миша хмуро отворачивался. Хорошо, что пришли ребята, что утро и солнце, что больше можно не прислушиваться к звукам и шорохам. Плеск разыгравшейся Онеги его настораживал. Этот звук преследовал его всю ночь. Все казалось, кто-то выходит из воды, кто-то тянет к нему руки… И тогда он просыпался, понимая, что это сон. Всего лишь сон. Страшный, неприятный.
Ему снилась долгая, протяжная песня. Она звала к себе. Звала спуститься. Звала отдохнуть. Голос был как будто женский. Высокая худая женщина сидела на берегу черной реки, волна в ней железно шуршала. Женщина опускала руку в воду, а когда поднимала ее, то с пальцев начинала капать кровь. Миша оборачивался, искал Санька – ведь они здесь были вместе. Рядом никого не было.
На этом сон заканчивался.
– И как вы только могли прогнать девочку? – ворчала Катя. – Ладно, вы два балбеса, а она-то одна. У петроглифов ее нет, в маяке нет. Куда вы ее загнали?
– Ничего, на запах придет! – хозяйственно заверил Олег.
– Решено оборудовать поблизости капище, а на ночь уходить за реку. Племена ведь никогда не жили рядом со священными местами. Делали стойбища около реки, а на капище ходили за советами к богам. Здесь будем оставлять охрану. Эту ночь были вы. А в следующую…
– Я! – От нетерпения Володя поднял руку. – Я буду!
– Придется надгробную эпитафию придумывать, – притворно вздохнул Никитос, – а я не умею. «Девять негритят пошли купаться в море. Девять негритят резвились на просторе…»
– Тринадцать, – подал голос Миша.
– Чего «тринадцать»? – спросил Никитос. – В песне девять!
– Нас тринадцать. – Ветки приятно хрустели, елового запаха становилось больше.
– «Тринадцать негритят решили пообедать», – тихо пропел Олег и посмотрел на курящийся котелок.
– Хорошо, следующую ночь будет Володя, – прервала песню Катя. Она какое-то время боролась с собой, но потом не выдержала, поморщилась и вскочила: – Не придумывайте себе сказок. Кто к кому приходил, кто как завывал. Нет ничего!
– Ой, было, было. Ходил! – орал Санек.
Олег весело засмеялся. Вторя его смеху, затрещали ветки в костре, взлетели искры.
– Я знаю, куда Алабай делась! – взывал с верхотуры Санек.
– Ты ее оттуда видишь? – обрадовалась Катя.
– Ее в жертву принесли. Раньше, когда дело какое начинали, приносили в жертву красивых девушек.
– Ты там опух на своем маяке? – завопил Никитос. – Какая же Алабай красивая? Мы лучше Ветку в речку бросим, тогда наш поход будет удачным.
– Я тебе брошу! – На маяке заскреблись, зашуршали в очередной попытке слезть.
– Так, хватит об этом, – притопнула ногой Катя и уселась у костра. – Надо выбрать шамана и изобрести обряды. Кто хочет быть шаманом?
– Я! – заверещал Санек. Никуда он не спускался, все так и сидел на своем насесте. – Меня возьмите! Я вам тут нашаманю! Лягушки с неба посыпятся…
Миша захрустел ветками, приподнимаясь, но Никитос опередил его:
– Шаманом надо делать Игоря. Он все равно не сможет охранять, сбежит. Пускай шаманит. Я буду вашим сказителем. Олег…
– Я – охотником! – напомнил о себе Олег.
– Ладно, охотником, – разрешила Катя. – Никитка – летописцем. Санек – рыболовом.
– Кем?! – завыл Санек. – Не хочу я быть рыболовом. Я тоже охотником буду. Пускай Мишка будет рыболовом.
Миша промолчал.
– Да какой он рыболов, – вздохнула Катя. – Он будет нашим одним сплошным проклятьем.
– О! Точно! – вскрикнул Санек, и внутри маяка что-то с грохотом обвалилось.
– Вы мне тут еще убейтесь, – проворчала Катя.
Из-за маяка вышел Игорь. Он стоял, сонно глядя на ребят. Нахохлившись. Руки в карманах.
– А рисунки… того, стерлись, – негромко произнес он.
Первым с места сорвался Олег, следом Никитос.
Отсюда, сверху, и правда казалось, что рисунков нет. Что их затерла волна, выжгло солнце, выел ветер.
На камнях сидела Аня.
Мальчишки проскакали к воде, за ними хромал Санек, свалившийся со своего насеста.
– Ты чего здесь делаешь? – Олег задержался около Алабая.
– Смотри, какая шикарная вещь!
Она подвинулась, показывая низенький кустик. На нем висел скелет птицы.
– На фоне озера очень хорошо получается.
Она подняла фотоаппарат, чтобы сделать снимок.
– Сумасшедшая!
Свистнула палка. Олег сшиб скелет. Птица взлетела. Еще удар. Голова отделилась и запрыгала по камням, хрустнули упавшие кости.
– Псих!
Олег развернулся. Он не чувствовал себя. Рука пошла сама. Палка, острая палка, так удачно легшая в ладонь… И словно кто-то подправил движение, чтобы удар пришелся точнее. Он увидел большие, как будто прозрачные глаза. Это было настолько неожиданно, что страх парализовал. Палка выпала из рук.
– Ты чего? – прошептала Аня. Она смотрела завороженно. Ударь Олег – она бы не отклонилась.
– Сойди с беса, – посоветовала Катя. – На разломе стоишь.
Олег подпрыгнул. Поскользнулся. Не упал, удержав равновесие.
Рисунки никуда не делись. В высоких лучах солнца они стали незаметны. Олег разглядел дурацкую ухмылку. Показалось, что пятерня шевельнулась. Он отходил, но все время оказывалось, что на чем-то стоит: то на рыбе, то на ящерице, а то его ногу обвивает невероятно длинная шея лебедя.
– А! Вы уже здесь!
По берегу подходил Дима. С достоинством вышагивать по камням ни у кого бы не получилось. Не получилось и у него. Он спотыкался, взмахивая руками, искал опору – карабкался, а не шествовал, как ему бы хотелось. За ним горохом по камням прыгали рыжие:
– Дима! Дима!
Аня рыдала.
– Уйди, – посоветовала Катя Олегу.
Олег зайцем помчался наверх, отряхивая плечи. Ему казалось: что-то прицепилось, словно паутина тянется за ним, не отстает. Над бесовскими следками взлетали возмущенные крики. Дима грозил обрушить на поэтов все кары небесные. Олег втянул голову в плечи.
– Черт! Место здесь какое-то… дурацкое. Все время ударить кого-нибудь хочется или наорать. А лучше и наорать, и ударить. Не нравится мне здесь. Зря приехали. Считали бы они свои деревья в каком-нибудь другом месте.
Он сел у костра на корточки и бездумно уставился на огонь.
– Знаешь, когда человек становится слабым? – прошептал Миша.
– Когда спит! Когда же еще? – фыркнул Санек.
– Когда эмоцию сильную проявляет – страх там или радость. Душа в этот момент открыта, и туда что угодно может войти.
– Шаман, что ли? – Санек неудобно переступил.
Миша посмотрел на него своим сумасшедшим взглядом и шлепнул губами:
– А тебе ночью ничего такого не снилось?
Санек отвел глаза, пошевелил палкой в костре. Говорить об этом