он оставил его у догорающего костра. Санек несколько раз чирканул по тугому дереву, приноравливаясь к рукоятке. Лезвие соскочило, задев палец. Кровь, мазанув свежий срез, закапала на землю.
– Вот ведь черт!
Санек глянул на маяк, на елки. Там кто-то стоял, смотрел нехорошими разномастными глазами. Ждал.
– Эй, ты чего здесь? – растерялся Санек. – Чего?
Тень вышла из-за деревьев. Послышалось тяжелое надрывное дыхание, в нос ударил неприятный кислый запах.
– Ты кто? Кто-о-о-о?!
Нож с деревяшкой выпали из рук.
В это время на другой стороне реки Черной Шаев читал очередную лекцию.
– Считается, – говорил он, – что раньше на этом месте были не рисунки, а деревянные идолы. Что именно им поклонялись люди неолита.
– Что это были за люди? – подобострастно спрашивала Леночка.
– Сейчас установить невозможно, – солидно кивал головой Дима. – Вероятно, это были племена протосаамов. Но надо помнить, что несколько тысячелетий назад климат был мягче, и здесь, в Карелии, было заметно теплее. Растительность была не такая бедная, водилось больше животных. Вполне можно было жить. Поэтому сюда мог забрести любой народ.
Разноглазая грязно-белая кошка лежала на лавке около костра, жмурилась, одним ухом слушая разговоры людей.
– Почему рисунки? – тихо спросила Оля.
– Здесь тоже могут быть только предположения. Дерево недолговечно, от постоянной влажности оно разрушается.
– Рисунков зимой не видно, – напомнила Соня.
– Может быть, это когда-нибудь станет понятно. Ведь для поклонения не обязательно видеть фигуру, достаточно знать, что есть место, где ты можешь что-то попросить у бога.
– Что у них просили? – тихо спросила Оля.
– Хорошую охоту. Нехолодную зиму. Раннюю весну. Дождей, когда было особенно засушливо. Солнца, когда были долгие дожди. Но чаще всего, конечно, охоту хорошую, оленей побольше. Чтобы лед с озера быстрее сошел, тогда на открытую воду прилетают птицы. На них тоже можно охотиться.
– Лебеди?
– Лебеди, утки. Когда не ешь несколько дней, особенно не привередничаешь.
– Но идолы… они же должны стоять, – тихо произнесла Соня.
– Да, идолов укрепляли в земле.
– Как же они их там укрепляли? Там нет земли.
– Это сейчас там нет земли, – с достоинством ответил Дима. – Мы не знаем, как там было раньше.
– Даже если там была земля, – не унималась Соня. – Бес – это понятно. А как ставили налима? На хвост? Или ящерицу? Тоже на хвост?
– Во-первых, это не налим, а сом. Это уже доказали ученые. Во-вторых, никто сами фигуры не вырезал. Ставили чурбан и на нем уже могли вырезать. В-третьих, не мели чепухи. Наслушались от поэтов глупостей!
– Почему? А если они были правы?
– Прав тот, кто изучает! Понятно? Не пустые версии, не предположения, а научные исследования.
– Но…
– Вот именно – но! Всегда держите в голове это «но» и никому не верьте на слово!
От возмущения Дима покраснел, ноздри его раздувались. Леночка испуганно покосилась в его сторону, глянула на темный горизонт.
– Смотрите! – крикнула она, показывая вдаль, через речку. – Там как будто что-то горит!
– Это наши, да?
– Никакие они не наши, – поморщилась Оля.
– Бесов Нос отсюда не виден, – мрачно произнес Дима, и глаза его в свете костра разноцветно полыхнули: один темнотой, другой светом. – Это на Мысе Кладовец кто-то стоит.
– Но вы видите, да, видите? – волновалась Леночка. – Мелькает что-то.
– Может, маяк? – Это была Соня.
– Маяк не работает. Там ламп нет. Все, идите спать. Хватит на сегодня сказок.
– Но там же мальчики. Они могли разжечь. Может, они просят помощи?
– Еще скажите, что это бес разжег, – страшным шепотом произнес Дима. – И что он ищет свою жертву.
– А он ищет? – прошептала вконец перепуганная Соня.
– Ложитесь!
Дима раздраженно выбрался из-под навеса. Песок под ногами хрустел. Песчинки прилипали к сапогам, назойливыми муравьями взбирались по голенищу.
Катя вышла из-под навеса, чтобы посмотреть, куда он пошел.
Река Черная широким створом входила в Онегу. Вода стояла, ни течения, ни сопротивления озера. То, что в Каршеве казалось черным, где так неправильно отражались такие неправильные березы, здесь выровнялось. Деревья стали ровные. У пологого переката покачивался белый катер с высокой мачтой. Рядом с ним приткнулась ржавая лодка, на которой они переправлялись через реку. Противоположный берег начинался валунами, по ним взбирались кривые елочки, дальше буйно, разом бралась трава, выпячивали бока липы. Темная каменная гряда отсоединялась от берега и тянулась в уснувшее, набушевавшееся за сегодня озеро.
Там, за грядой, ровно горел огонек. Как сильная электрическая лампочка. Дима сморгнул, прогоняя наваждение, и, специально громко топая, чтобы шуршанием песка заглушить ненужные мысли, пошел к лагерю. Поющий песок не успокаивал. Наоборот, хотелось сильнее вогнать ногу, чтобы эта песня превратилась в крик. А лучше в стон. Чтобы захрустело под ногой громче.
От дальнего мыса по песку навстречу ему шла приземистая фигура. Когда она приблизилась, стали заметны две косички.
Глава 5
Жертвоприношение
Утро было полно свежести и солнечных бликов на воде. Из-за горизонта поднималась уже привычная туча. Солнце ласково освещало ее. И было совершенно не понятно, чего они вчера боялись. Каких шагов? Каких вздохов? Чьих недобрых пожеланий?
– Ты не представляешь, как он ругался! Орал: «Вы все делаете не так! Дрова не те! Сначала надо развести костер!»
Никитос сиял ярче медных пуговиц на куртке. Даже зубы его в улыбке казались особенно белыми.
– Зацени:
Какой день сижу без дела,
Не могу подняться я,
Потому что Дима смело
Мучит лекцией меня.
Он третий раз рассказывал историю бурного пробуждения в лагере, добавляя новые строчки к стихам.
В это утро голос у Шаева был громогласный. Он командовал разведением костра, и ему снова ничего не нравилось. Не подпуская никого к месту готовки, он решил все сделать сам. Тут-то и выяснилось, что дрова не собраны, воды нет, спички потерялись по карманам, котелок со вчерашнего дня не вымыт.
– Шаев грозным парнем был,
Он штаны себе спалил, —
искрил поэтическим талантом Никитос.
Миша лежал в лапнике. От каждого его движения в воздухе появлялся свежий еловый запах. Над головами орал Санек:
– Спасите! Ну помогите уже! Кто-нибудь!..
– А у вас здесь хорошо, – разрешила Катя, оглядывая капище. – Ленточки еще повяжем и границу колышками обозначим. Чтобы если уж пересекали, было бы заметно. А вообще вы свиньи, что здесь остались. Я всю ночь мучилась – и вы здесь одни, и поэтов в лагере с Шаевым оставлять нельзя. Тут уж непонятно, кто страшнее – он или бес.
– Был он здесь! Настоящий бес! И глаза еще такие. Чуть меня не съел!
Дальше следовал