В нескольких шагах от часового валялись три трупа.
Двое были раздеты до белья и разуты. Голые ноги уже заиндевели. Один, видимо пожилой рабочий, лежал, мучительно скрючившись, вцепившись руками в живот. Знать, заколот штыком. На его плече лежала голова безусого юнца с белым, окостеневшим лицом, слегка запорошенным снегом. Третий не был раздет — на нем были слишком потрепанный полушубок, заплатанные варежки и совсем никчемная заячья шапка. Я едва удержался от крика. Парфеныч! Тот самый задиристый мужичонка! Как он попал сюда? Он лежал на спине рядом с юнцом, руки раскинуты, клинышек жидкой бородки задорно торчал вверх, остекленевшие глаза раскрыты. Казалось, он хотел сказать: «Что ж такое делается, землячки?»
Я был так потрясен, что не сразу сошел с места и даже не заметил, как сзади подошел ко мне офицер.
— Ты кто такой?
— Бухгалтер.
— Знаем мы, какие вы здесь бухгалтера! Бандиты!.. Покажь руки, бухгалтер!
Я молча протянул руки в шерстяных варежках. Офицер брезгливо сдернул с правой руки варежку и, нагнувшись, внимательно осмотрел и ощупал ладони. Искал мозоли. История повторяется: так офицеры версальской армии, разгромившей восстание парижского пролетариата, распознавали коммунаров-рабочих и тут же убивали их. У кого на руках мозоли, тот рабочий, а кто рабочий, тот непременно коммунар и враг короля.
К счастью, длительная безработица и пребывание в тюрьме стерли следы мозолей, и офицер ничего подозрительного на моих руках не обнаружил. Однако поношенное пальто и неказистые сапоги, видимо, сильно не понравились офицеру — он долго не отпускал меня, оглядывая со всех сторон. Это был высокий краснолицый верзила, похожий на мясника.
Наконец он крикнул на меня, пригрозив револьвером:
— Пшел к чертовой матери, щенок! Все вы тут бунтовщики!
Уходя, я слышал, как щелкнул затвор винтовки. Невольно ускорил шаги в ожидании пули в спину. Нет, выстрела не последовало.
Вскоре я догнал розвальни с какой-то тяжелой поклажей, накрытой рогожами.
Старик кучер в полушубке и нагольных рукавицах то и дело чмокал губами, дергал вожжи, понукал хилую лошаденку и часто с явным испугом оглядывался.
На вершине поклажи сидел бородатый городовой с берданкой между коленями. Он молча курил трубку.
Из-под рогож торчало что-то черное, похожее на обгорелое бревно. Воз поднимался в гору. Я без труда нагнал его и пошел по тротуару почти рядом с розвальнями.
Кучер продолжал ерзать как на иголках. Казалось, что ему очень неудобно сидеть на рогожах. Но, проследив его испуганный взгляд, я сам содрогнулся и сразу все понял. Из-под рогожи торчала обуглившаяся человеческая нога. Сидя на куче трупов, несчастный старик чувствовал себя скверно. Городовой, наоборот, сидел с таким видом, словно вез с бойни коровьи туши.
Впереди открылись ворота полицейского участка.
По знаку городового розвальни Завернули во двор.
Проходя мимо, я заглянул туда. Около стены серого, невзрачного здания возвышалась целая гора изуродованных, частью обуглившихся трупов. Они лежали поленницей. Сюда свозили жертвы со всей Пресни.
Ворота быстро захлопнулись.
Восстание захлебнулось в собственной крови. Какое горе надрывало душу, какая жажда мести сжимала кулаки!
А церковные колокола продолжали гудеть и переливаться малиновым звоном, тысячи попов и монахов воздевали очи к небу и радостно молились «о здравии и благоденствии» палачей рабочих.
И как будто для того, чтобы усилить мое горе и довести до полного отчаяния, вскоре через верного человека я получил письмо о последних событиях на Кавказе и о трагической гибели моего друга Алеши Маленького. Писала Раечка. В разных местах этого письма буквы расплывались, — наверное, от слез…
По приказу коменданта Тифлиса отряды драгун и казаков разгромили рабочую Нахаловку. Были сотни убитых и раненых. В порядке самозащиты надо было покарать палача рабочих — коменданта. Алеша давно жаждал подвига и первым вызвался принять участие в этом опасном деле. Вместе с молодым грузином (не знаю его имени) он должен был проследить проезд коменданта по известной улице и бросить в его экипаж бомбу. Покушение не удалось, и Алеша был схвачен драгунами на улице с бомбой в руках. Он был привезен в казармы и по приказу офицера подвергнут жестокой пытке. От него требовали выдачи соучастников. Алеша молчал, стойко выносил все муки. Его, полуголого, избивали плетьми со свинцовыми наконечниками, о его тело гасили папиросы, вывертывали руки. Но все было тщетно — Алеша молчал. Тогда офицер приказал поставить его босыми ногами на жаровню с горящими угольями. Алеша плюнул офицеру в лицо и тотчас был поднят драгунами на штыки.
Так кончил свою недолгую жизнь Алеша Маленький, оставив глубокий след и жажду мести в сердцах друзей и товарищей…
Нет! Мое отчаяние и горе длилось недолго: я знал и верил, что рано или поздно победим мы — рабочий класс, наша партия.
А теперь… теперь опять в подполье, опять за черновую работу. Ленин зовет продолжать борьбу: крепить нашу рабочую партию, заново собирать силы, готовить новый и уже смертельный удар старому миру. Но… но когда это будет? Увижу ли я своими глазами зарю свободы?..
Эпилог
Прошло полвека…
Промчались бурные годы юности, годы великой борьбы и потрясений, годы, преобразившие мир.
И опять Москва в огне. Но это не огни догорающих баррикад, не огни пожарищ над израненной Пресней, не облака дыма над развалинами фабрики Шмита и рабочих казарм.
Это огни вечерней Москвы 1955 года. Это сияние рубиновых звезд над башнями новой столицы — столицы первого в мире социалистического государства.
Зима. Большой театр.
Медленно раздвигается тяжелый, вышитый золотом занавес.
На фоне красных знамен — бессмертный вождь и учитель Владимир Ильич Ленин. Почетный караул, золотые колосья, живые цветы.
Через всю сцену, высоко над головами, красное полотнище с надписью: «50 лет первой русской революции».
На сцену выходят члены ЦК КПСС, члены Советского правительства, седовласые большевики — участники первой революции 1905 года.
Бурные рукоплескания и крики «ура» долго потрясают степы театра.
И представьте себе, дорогой читатель, в группе старых большевиков за столом президиума находился и бывший батрачонок Пашка Рыжий, тот самый безусый агитатор, который полвека тому назад у костра за баррикадами мечтал о социализме как о чем-то далеком, сказочно прекрасном…
Тогда мне даже и во сне не снилось, что я увижу социализм своими глазами и даже буду участвовать в юбилейном вечере в Большом театре, куда при царизме мне удалось проникнуть лишь раз, да и то «зайцем», да и то на галерку.
Доклад о вооруженном восстании московского пролетариата я слушал как героическую легенду и смотрел на окружающее словно сквозь туман из далекого былого. И все, что ныне стало простым и обыденным, казалось мне новым и необычайным: и то, что бывший императорский театр с его бархатными, позолоченными креслами и ложами сегодня занимал народ — передовики рабочие, колхозники, ученые, инженеры и техники, писатели и художники, генералы и адмиралы — все из народа, его плоть и кровь…
Поражало меня и то, что в самой роскошной ложе, где восседали когда-то царь с царицею да знатнейшие вельможи, обремененные высокими чинами, теперь сидела бывшая кухарка Маруся — старый революционер и почетный гость.
А вон и славный ветеран Красной Пресни, бывший начальник боевой дружины фабрики Шмита Николаев. И тут же, впереди меня, на расстоянии одной лишь руки, луганский рабочий Клим Ворошилов — Климент Ефремович Ворошилов, прославленный деятель революции, верный коммунист-ленинец.
И я был счастлив как никогда: мечта моей юности воплотилась в жизнь!
— Товарищи, — доносится голос с трибуны, — сегодня здесь, среди нас, присутствует больше трехсот участников первой революции тысяча девятьсот пятого года и Декабрьского вооруженного восстания в Москве!..
Волнующие и грозные звуки партийного гимна поднимают всех на ноги. Все поют страстно, вдохновенно:
Весь мир насилья мы разрушимДо основанья, а затемМы наш, мы новый мир построим:Кто был ничем, тот станет всем…
Я с радостью вливаюсь в этот могучий хор тысяч голосов и последнюю строфу пою уже по-новому:
Кто был ничем, тот стал всем…
Мне казалось, что я слышу голос Ленина:
«Подвиг пресненских рабочих не пропал даром. Их жертвы были нс напрасны… После декабря это был уже не тот парод. Он переродился… Он закалился в восстании. Он подготовил ряды бойцов, которые победили в 1917 году…».
Друг читатель!
Почтим же минутой молчания светлую память павших героев первой революции, а всю свою жизнь посвятим борьбе за счастье народа, за счастье тех людей, которые своим трудом создают все богатства и всю красоту мира, — за наше общее счастье!