Читать интересную книгу Первомост - Павел Загребельный

- Тогда получит сан священника.

- Кто же даст?

- Епископ. Сан дают лишь женатым. Тогда будешь иметь настоящего священника.

- А тебе это зачем?

- Я твоя жена и хочу, чтобы все было тут как всюду.

- Лепо, лепо, - пробормотал Воевода, - где же возьмешь для него жену?

- Имею уже.

- Имеешь?

- Светляна.

Мостовик немного помолчал, негоже ему было выражать свое удивление перед женой, но и восторга от ее мстительности не сумел скрыть, поэтому промолвил после молчания:

- Лепо, лепо.

- Скажи Немому, - велела половчанка.

- Возрадуется вельми, - без особой уверенности промолвил Мостовик. А ее как же? Сама приготовишь?

- И ей скажешь ты.

- Не воеводское это дело - с младенцами вести переговоры.

- Разве она так уж и мала?

- Ну да. Тебя еще меньшей выменял я за четырнадцать возов проса.

- До сих пор еще не забыл о просе? - исподлобья взглянула половчанка глазами полными ненависти и презрения.

- Ну иди уж, иди, - мрачно уставился на нее Мостовик и беззвучно зашевелил губами, словно бы молился Николаю-чудотворцу.

Для Маркерия же Светляна оставалась все такой же маленькой, как и раньше, светловолосой девочкой, в ушах у него звучало ее давнишнее "Не прыгай!". Он связан был с нею ленточкой зеленой, будто молодая трава, он и в дальнейшем носил эту ленточку на шее и каждый раз, купая коней, стирал эту ленточку и высушивал ее на траве, отчего она даже линять стала.

Был в монастыре, но не возле людей, а возле коней. Человек идет от случая к случаю, иногда до конца жизни своей так и не сумев переломить слепую игру судьбы, чаще же не выдерживает, рвет невидимые путы, бунтует и тогда завоевывает для себя либо проклятье, либо геройство.

На Маркерия тем временем сыпались приключения одно за другим. Обстоятельства складывались, казалось, к лучшему, потому что парень не покорился, вынужден был сразу же ринуться в борьбу за собственную волю, за свою жизнь, не во всем ему везло, но уже то, что и в первый и во второй раз сумел он увернуться от зловещей руки Воеводы Мостовика, наполняло сердце хлопца верой в самого себя. Правда, было во всем этом немного и простого везения. То прозевал Шморгайлик, замешкавшись с погоней за Маркерием и не отважившись разбудить Мостовика. То Стрижак, поймав парня, свернул к костру и запил там с игуменом. То добрый Кирик спас Маркерия, развязав его, иначе пришлось бы жечь ремни и на руках, и неизвестно, чем бы все это закончилось.

А потом кони. Маркерия осенила мысль запрячь коней, чтобы они тащили тяжелое суденышко против течения, а еще не протрезвевший игумен сразу же решил продать коней. Кирик тогда закрестился и взмолился, ибо и так они совершили грех, завладев украденными конями, если же этих коней еще и продавать, то грех вырастет стократно. Ни в каких книгах, ни в каких писаниях не встречал Кирик подобных случаев и примеров. Святые преимущественно ходили пешком, если же и ездили, возможно, иногда на конях, как, скажем, святой Павел, будучи еще воином Савлом, то не на краденых конях, уж тем более не продавали они ворованного. Об этом Кирик не только подумал, но и сказал отцу игумену, на что тот, не очнувшись, наверное, как следует, после вчерашнего, возразил не очень складно:

- Да ведь твои святые ходили в святых землях, в тепле и по сухому. А пусть бы они попробовали у нас без коня, среди болот, да трясин, да снегов!

Кирик горько вздохнул на это святотатство игумена.

- У Златоуста сказано: "Когда смотришь на небо, то хотя видишь лишь малую часть его, но с нею сходна и остальная. Так что, сколько бы ты ни менял место, небо всюду одинаково".

Коней все-таки продали в первом же селе, повстречавшемся у них на пути. Игумен долго торговался с двумя смердами, бил с ними по рукам, крестился, расхваливая своих коней, о которых, в сущности, и не ведал ничего, призывал в свидетели Маркерия, и, хотя парень, которому жаль было расставаться с конями, молчал, смерды поверили игумену и заплатили то, что он просил, а для Маркерия с этого момента прервалась последняя связь с Мостищем.

Но на следующий день стряслось непредвиденное. После ночлега суденышко двинулось потихоньку дальше, послушники, натирая лямками плечи, тащили тяжелую посудину, Кирик, который из-за своей слабосильности не мог помогать им, шел сзади и шептал, наверное, свои молитвы, игумен сидел в кораблеце, почесывая под длинной сорочкой свое чрево, Маркерий лежал в лодке, потому что волдыри на ногах у него полопались, Кирик смазал ожоги маслом, от чего, казалось, щемило еще сильнее - ни стоять, ни идти, ни лежать, - хоть прыгай в воду и топись!

И в это время из лесу выскочили двое коней, впереди белый, за ним вороной, и помчались к берегу, направляясь прямо к суденышку, с разгона чуть было не влетели в воду, резко остановились, одновременно заржали оба радостно и звонко, словно бы говорили: "А вот и мы!"

Маркерий забыл про боль, прыгнул в воду, добрел к берегу, кони терлись о него мягкими мордами, он гладил из гривы, подпрыгивая и ахая, потом снова запряг коней в суденышко, и они, помахивая головами, охотно пошли вдоль берега, довольные своей конской судьбой, а еще больше, наверное, своей ловкостью, благодаря которой они бежали от новых хозяев и догнали Маркерия.

Игумен так удивился происшествию, что даже перестал чесать свое брюхо. Он много лет уже имел дело с конями, насмотрелся всякого, через его руки прошло множество басков, румаков, дичков, бахматов, неучей, ступаков, гривастых, гнедых, вороных, чалых, таркачей, но никогда не видел и не слышал, чтобы конь прибежал к своему старому хозяину, будто пес! Может, в этом парне заложено какое-то колдовство? Ведь и от пут высвободился чудом каким-то, и Николай-угодник якобы повстречался ему в плавнях, ежели верить тому пьянице болтливому, бывшему попу, с которым они так здорово погрелись тогда у костра да у жбанов глиняных, наполненных добротной влагой.

Вот так, неторопливо размышляя, игумен дождался, пока на пути у них снова появилось какое-то селение, и тут объявил, что снова хочет продать коней. Кирик онемел и оцепенел от этой речи. Зато Маркерий, видимо веря в конскую верность, воспринял намерение игумена без удивления, даже с охотой, сам помогал игумену торговаться, поднимал конские мягкие губы, показывая, какие у коней крепкие и не стершиеся еще зубы, хлопал и бил по рукам с хитрыми северянами; сбыли они коней еще выгоднее, чем при первой продаже, пошли себе против течения дальше, а через два дня снова увидели позади у берега: впереди бежал конь белый, за ним - вороной и еще издалека ржали, словно бы умоляя Маркерия, чтобы он подождал их.

Так у них и пошло с тех пор. Игумен с Маркерием продавали коней, а потом неторопливо двигались дальше, ожидая своих верных беглецов. В зависимости от бдительности новых хозяев кони прибегали то на второй, то на третий день, однажды их не было долго, а когда показались, то уже впереди бежал не белый, а вороной, но суть дела от этого не изменилась!

Жизнь на Реке подчинена течению. Плывут лодьи, деревья, плывут утопленники, новости и слухи тоже плывут по течению, а не против него, потому-то и получалось так, что весть о хитрых монахах и дьявольских конях тоже шла вниз, то есть туда, где уже знали и о монахах и о конях; быть может, дошел этот слух и до Мостища, но вверх, куда продвигалось суденышко с драгоценным миром для монастырей и церквей смоленских, никакие вести тем временем не доходили, суденышко опережало их намного, ничто не мешало игумену и дальше продавать странных коней своих, разве что досаждал нытьем Кирик, который непрестанно напоминал о грехах и наказаниях. Но игумен отмахивался от него, как от комара вечернего, в этих прибрежных краях книжная премудрость Кирика не имела никакой ценности, больше по душе игумену был Маркерий. Каждый раз, когда они выгодно продавали коней, игумен говорил ему:

- Ну! Будешь ты у меня в монастыре главным над конями! Я над монахами, а ты - над конями! Еще и неизвестно, что труднее, потому как конь хотя и тварь бессловесная, но разум может иметь выше разума Кирика, как это показывают два твоих коня.

Не таким уж и сладким было ухаживание за конями, но все же лучше, чем оказаться в серой толпе монастырской братии, где собрались едва ли не величайшие неудачники со всего света - люди безымянные, без каких бы то ни было способностей, убогие духом, зачастую и телом, как Кирик, хотя Кирик возвышался над всеми своей книжностью, недаром же игумен брал его повсюду с собой, чтобы похваляться своим иноком, как другой похваляется мечом, или конем, или золотой цепью, или красивой женой.

Что же касается самого Кирика, то в нем жила гордыня, пробивалась постоянно, как бы ни подавлял он ее, как бы ни пытался вырвать из своего сердца; гордыня нашептывала ему, что лишь он здесь настоящий слуга всевышнего, остальные же ничтожества, а известно всем, что при вхождении, грубо говоря, примазывании лжебратии обессиливает монастырь, так и с их обителью, где даже игумен забыл о всех святостях (да и помнил ли он о них вообще?), отдавшись без остатка плутовству с конями.