Вслед за Клейнмихелем вошёл в большую комнату с затенёнными шторами окнами, выходящими на дворцовый двор. У стола, крытого зелёным сукном, сидел Аракчеев. Ничего особо примечательного в его внешности не было. Высокий, худой, чуть сутуловатый мужик за пятьдесят, одетый в поношенный артиллерийский тёмно-зеленый мундир. И его лицо ничего не навевало кроме скуки. Полузакрытые веки меланхолично раскрылись и на меня уставились по-рыбьи бездумные глаза графа.
– Писатель, газетчик и изобретатель Иван Михайлович Головин?
– Точно так-с, ваше сиятельство! – вместо меня первым, со всем возможным подобострастием в голосе, успел ответить Клейнмихель.
Кроме вышеперечисленных «добродетелей» этот немец слыл ещё и славным любителем вылизывать пятые точки у своего начальства.
– Ну-с, сударь, подойдите сюда поближе, – поманил меня Аракчеев.
Молча подошёл к столу, присесть Аракчеев не предлагал.
– Люблю я, чтобы все дела шли порядочно – скоро, но порядочно, но иные какие дела и скоро делать вредно бывает, – граф в своём стиле словоблудства понёс пустопорожнюю околесицу тихим голосом, почти шёпотом. Громкие разговоры в государевых покоях совсем не приветствовались. – Всё сие дано нам от Бога на рассуждение, ибо хорошее на свете не может быть без дурного, и всегда более дурного, чем хорошего… Вот и у вас так! В последнее время, сударь, в вашей замечательной газете всё чаще стали появляться статейки неприятного политического свойства …
– Это не я лично пишу … Мы иногда публикуем в газете анонимные письма …
– Нет никаких предписаний, которые поставили бы вас в невозможность исполнять вашу обязанность верноподданного и не допускать к печати подобные смутьянские письма. Впрочем, знаю я откуда у этих писем «ноги растут» … и откуда, вернее от кого вся эта в них написанная дурь исходит! – гнусавил Аракчеев с совершенно безучастным выражением лица, ни тени эмоции на нём не проскальзывало.
– Дурь это или нет – надо ещё разобраться! Глухой, надо думать, ничего не знающий о танцах, музыке и впервые посетивший бал, вполне себе может посчитать танцующих безумцами. – Слушал Аракчеев молча, создавалась впечатление, как будто обо мне он и вовсе забыл, уставившись своими мутными глазами в пышущие жаром каминные угли.
– Лично я редакционную политику в своей газете кардинально менять не намерен. Считаете иначе – можете нас закрывать или присылать цензора!
Как-то оправдываться я не стал, потому, как если подумать, то и убедительных оправданий у меня просто по определению быть не может. С другой стороны и Аракчеев не может ничего доказать. Анонимные письма в редакцию приходят? – Приходят! Поскольку почерковедческих экспертиз ещё нет, то попробуй, докажи, что часть опубликованных анонимных писем были написаны владельцем газеты.
Вдруг, казалось бы, заснувший граф ожил. Отвлёкшись от созерцания камина, он устремил свой взгляд на меня.
– А что, Головин, давно ли вы членом тайного общества стали?
– О каком таком тайном обществе, ваше сиятельство, говорить изволите? – хотя во мне всё вмиг заклокотало, но я постарался ответить со спокойным недоумением в голосе. – Право слово, не знаю граф, о чём вы говорите …
– Не знаете? Ну а мы всё знаем, всё знаем, и не только о вас, но и о ваших друзьях-заговорщиках…
Что уж говорить про Аракчеева-прохиндея, если даже сам император «прикидывался шлангом», хотя знал о Тайных обществах более чем достаточно. Бенкендорф предоставил ему подробнейшую записку о заговорщиках, да и прочих доносов хватало. Деятельность этих обществ – зарождение, развитие, имена директоров, главных членов были ему известны, также как и декларируемые обществами цели и способы действия. Заговорщики из Северного общества хотели ограничить монархию, Южные – создать республику. У северян превалировала тайная проповедь, южане делали ставку на военный бунт и революцию с цареубийством – всё это императору было досконально известно. На что надеялся Александр, прозванный европейцами «северным сфинксом»? «Северный сфинкс» (в данном случае как нельзя более точное определение) внешне невозмутимо, словно заносимая вековыми песками египетская статуя, взирал на всё плодящиеся заговоры, не предпринимая ровным счётом ничего и надеясь лишь только на Божий промысел! Его записка на верноподданнические доносы прекрасно это дело иллюстрирует. «Эти господа хотят меня застращать; они обладают большими средствами: кого угодно могут возвысить или уничтожить. Дело идёт об изыскании средств для борьбы с так называемым духом времени – духом сатанинским, распространяющим господство зла быстро и тайно, как в Европе, так и в России. Один только Спаситель может доставить это средство Своим божественным словом. Воззовём же к Нему из глубины наших сердец, да ниспошлёт Он нам Духа Своего Святого. Карбонары рассеяны всюду. Но, с помощью Божественного Промысла, я буду посредником для ограждения Европы, а, следовательно, и России от язвы революции…»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
И чем, спросите вы, император все эти годы занимался, какие превентивные меры предпринимал? Да очень просто – сумасбродство со времён Петра III надёжно укоренилось в генах русских царей, и каждый из них с ума сходил по-своему. Александр знал, что за последние четыре года заговор неимоверно усилился и разросся вглубь и вширь, но до сих пор ничего не делал. Только в августе 1822 года император наконец-то разродился указом, запрещающим масонские ложи и тайные общества. Но такая запоздалая реакция была тщетной, слишком поздно одними лишь Указами останавливать раскрутившийся маховик.
Но может явная дурость императора тут не являлась первопричиной, кто знает? Дело в том, что к Бенкендорфу доносу был приложен устав Союза Благоденствия. И цели союза: ограничение монархии, народное правительство, уничтожение крепостного права, гласность судов, свобода тиснения, свобода совести – во многом совпадали с тем, чего желал сам император в юности и в первые годы царствования – заменить самодержавно-крепостническую систему на либерально-конституционную форму правления западного образца. Желать-то желал и даже публично говорил об этом, но на практике так ничего и не реализовал, кишка оказалась тонка! Как это звучит не парадоксально – но факт, заговорщики – как сами их личности, так и их идеи, вызывали у императора определённую долю симпатии. Но тут уж опять привет Петру III – от генетического наследства даже абсолютный монарх отказаться не в силах! К слову говоря, отец Александра Павел тоже знал о готовящемся дворцовом перевороте, но так ничего и не предпринял, да и дед Александра Пётр III погиб при аналогичных обстоятельствах. Прям мистика какая-то!
Встряхнув головой, прогоняя не вовремя нагрянувшие размышления.
– Мне по данному вопросу ничего неизвестно и добавить к сказанному совершенно нечего, – вперев в графа твёрдый, непреклонный взгляд.
– Что же совсем не удивились, если ничего не знаете? А может, и знаете что, да подзабыли? А?
– Амнезией не страдаю, ваше сиятельство. Но даже если бы и знал что, то не сказал бы, подлецом и доносчиком никогда не был и становиться им не желаю!
– Ну, полно, голубчик, полно! Не хотите, и не надо. Я ведь с вами как отец по-доброму говорю, с тем, чтобы сделать из вас, по уму вашему, государю человека полезного. Помнит Головина государь, да и государыня-мать с Марьей Антоновной всегда изволили отзываться о вас милостиво.
– Госслужба – это не для меня, граф. Моё поприще несколько иное.
– Подумайте! Государь уже даровал вам дворянство, а теперь может, зная вашу светлую голову, присвоить и придворный чин! Если жаждете практической деятельности – пожалуйста, государь и в этом вам может поспособствовать, если, конечно, откажитесь от своих завиральных идей и дружков из Тайных обществ. Думайте, хорошенько, Иван Михайлович! Утро вечера мудренее …
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Спасибо государю нашему и вам ваше сиятельство, но вынужден отказаться от такой чести! Однако если государь вдруг захочет избавить Россию от крепостничества – всегда рад буду помочь, причём не только словами, но и делами, если на то будет монаршая воля!..