Сотрудники Академии «хлынули» к Гермию уже после смерти ее основателя. При его дворе, помимо Аристотеля, оказались на какое-то время племянник последнего Каллисфен, а также Ксенократ — тоже один из лучших учеников Платона.
Почему мы перешли к Атарнею именно от Македонии? Гермий, хотя и был номинально персидским подданным, держался достаточно независимо. Он вступил в какие-то сношения с македонским двором, за что был в конечном счете схвачен и казнен персами. Впрочем, случилось это гораздо позже, в 341 г. до н. э.
Мы же вернемся несколько назад, чтобы акцентировать внимание на одной новой тенденции, которая постепенно начала давать о себе знать. Афиняне, привыкшие к тому, чтобы «и самим не иметь покоя, и другим людям не давать его» (Фукидид. История. I. 70. 8), традиционно со всей живостью реагировали на все новейшие тенденции в политической жизни. А ближе к середине IV в. до н. э. политическая конъюнктура очень уж изменилась, что чрезвычайно точно отразил Ксенофонт в суждении, завершающем его «Греческую историю». Рассказав о знаменитой Мантинейской битве 362 г. до н. э. между Спартой и Фивами, закончившейся вничью (именно в ней погиб знаменитый фиванец Эпаминонд), он резюмирует:
«Эти события привели таким образом к последствиям прямо противоположным тем, которые ожидались другими людьми. Здесь собралась вместе почти вся Греция и выступила с оружием в руках друг против друга; все ожидали, что если произойдет сражение, то те, которые победят, получат в свои руки власть над Грецией, а побежденные подчинятся им. Однако по воле божества случилось так, что обе стороны, как победители, поставили трофей[43] и не те, ни другие не в силах были воспрепятствовать противникам сделать это; обе стороны, как победители, выдали противникам трупы, заключив для этого перемирие, и обе же стороны, как побежденные, согласились на это. Далее, обе стороны утверждали, что они победили, и тем не менее ни одна из сторон не приобрела после этой битвы ни нового города, ни лишней территории или власти по сравнению с тем, что она имела до этого боя. Это сражение внесло еще большую путаницу и замешательство в дела Греции, чем было прежде» (Ксенофонт. Греческая история. VII. 5. 26–27).
Описанная путаница царила в мире традиционных греческих полисов, чья борьба друг с другом за гегемонию привела в конечном счете к фиаско всех. Но не лучшим образом дела обстояли и в мире быстро поднявшихся маргинальных монархических режимов, о которых речь шла выше. Возлагавшиеся на них (казалось бы, небезосновательные) надежды тоже оказались обманутыми. На Кипре в 350-х гг. окончил жизнь Никокл, сын и преемник Евагора; после этого «кипрский проект» разрушился, остров оказался под безусловным персидским контролем. В Фессалии упования на объединение области и превращение ее в весомую силу в греческих делах рухнули после гибели Александра Ферского, тоже в 350-х гг. до н. э.
Особый вопрос — Сицилия. Будем говорить кратким и сжатым языком фактов. В 367 г. до н. э. после смерти Дионисия Старшего тираном Сиракуз и хозяином обширной державы становится его сын Дионисий Младший — слабый и порочный правитель, деспот и интриган. Дион, изгнанный им как возможный соперник в борьбе за власть, перебирается в Афины к Платону. Платон совершает две поездки ко двору нового Дионисия, — несомненно, не без инициативы Диона. Стало быть, последний еще не «поставил крест» на тиране и считал возможным как примирение с ним (через посредство учителя), так и превращение его в «правителя-философа». Впрочем, главное, пожалуй, даже не в этом, а в другом. Все-таки бросается в глаза, под каким сильнейшим влиянием своего «первого и любимого ученика» находился Платон, коль скоро ради него (именно и всецело ради него!) он, бросив все, два раза отправлялся в Сиракузы (притом что из первой поездки туда он должен был вынести, мягко говоря, не самый позитивный опыт — ведь его, напомним, чуть не продали в рабство). Да и надежды на изменение мира посредством перевоспитания правителей тогда, в 360-е гг. до н. э., еще теплились.
Вторую и третью поездки Платона на Сицилию принято датировать соответственно 366–365 и 361 гг. до н. э., и датировки, видимо, в целом верны. Далее, в 357 г. до н. э. Дион, вернувшись на родину с вооруженным отрядом, свергает Дионисия Младшего. Придя к власти, он пытается (вероятно, вполне искренне) воплотить в жизнь политические проекты Платона, но в результате оказывается всего лишь очередным тираном и в 354 г. до н. э. сам становится жертвой заговора, организаторами которого опять же были платоники — Каллипп и Филострат. Сам глава Академии, впрочем, предпочел отмежеваться от убийц Диона (Платон. Письма. VII. 333е — 334с). И, право же, как мог он приветствовать гибель того, на кого в первую очередь были возложены его упования!
И эти события тоже произошли в 350-е гг. до н. э. Какое-то роковое десятилетие для всего тогдашнего мира… Даже Персия, эта «монархия по преимуществу», переживала тогда не лучшие времена. Последние годы правления Артаксеркса II — того самого, который столь величественно диктовал всем грекам свои условия в 387 г. до н. э., — были омрачены ослаблением державы. Отпал Египет; так называемое «Великое восстание сатрапов» в Малой Азии пошатнуло царскую власть в одном из наиболее стратегически важных (и самых близких к грекам) регионов{126}. Ксенофонт, на склоне лет, похоже, дописывает к «Киропедии» пессимистический эпилог, звучащий резким диссонансом к мажорному тону основной части этого трактата{127}. Цель эпилога — «доказать, что по сравнению с прежним временем персы и их союзники стали теперь нечестивее относиться к богам, бессовестнее — к сородичам, несправедливее — к прочим людям, стали трусливее вести себя на войне» (Ксенофонт. Киропедия. VIII. 8. 28).
Правда, при следующем царе, Артаксерксе III, сменившем отца на престоле в 358 г. до н. э., дела Ахеменидов начали выправляться, но лишь постепенно и понемногу. В 343 г. до н. э. Египет был возвращен под контроль «Великого царя»; около того же времени или чуть позже при помощи Ментора и Мемнона — чрезвычайно талантливых греческих полководцев на персидской службе — удалось «навести порядок» в Малой Азии. Но эти события развертывались уже тогда, когда исключительно важные, даже роковые процессы начались в одной из периферийных монархий греческого мира.
Речь, само собой, идет о Македонии, где с 359 г. до н. э. власть держал в своих руках такой энергичный деятель, как Филипп II: вначале в качестве регента при своем малолетнем племяннике Аминте IV, а затем, через несколько лет отстранив мальчика, — в официальном качестве царя. О перипетиях беспрецедентного возвышения Македонского государства в его правление тоже, разумеется, нужно сказать. Только сразу необходимо оговорить, что достаточно брутальный Филипп