неравенстве, основанном на тендере; социальная жизнь воспроизводит и тендерное различие,
и тендерное неравенство. Мы должны думать о мужественности и женственности «не как о
единичном объекте с его собственной историей, но как о постоянно исторически
конструируемой развивающейся социальной структуре». Кэтрин Пайк дает следующее
определение тендера:
«Тендер — это эмерджентное свойство ситуационного взаимодействия, а не роль или признак.
Глубоко закрепленная и обычно бессознательная вера в мужскую и женскую неизменную
природу обусловливает исполнение тендера в повседневных взаимодействиях. Поскольку
формирование этих верований происходит в макроструктурных отношениях власти, соответ-
ствующие культурно приемлемые способы производства ген-дера осуществляются в пользу
мужских интересов за счет женских. Таким образом воспроизводятся тендерные отношения
власти»31.
Короче говоря, социология — это уникальная лаборатория, в которой мы можем
действительно разобраться в различиях между женщинами и мужчинами, а не в том, что нам
таковыми различиями кажется, также как и в способах их производства, благодаря которым
тендерное различие оказывается продуктом, а не причиной тендерного неравенства. Мы —
гендерно сформированные люди, и мы ведем гендеризованную жизнь в гендеризованном
обществе, — но все же живем на одной и той же планете. (Фактически, может быть, только на
этой планете такие различия действительно являются значимыми.) Далее в этой книге мы
рассмотрим некоторые институты, которые создают тендерное различие и воспроизводят
тендерное неравенство, — семью, школу, рабочее место. Мы также проследим за теми
способами, которыми выражаются эти различия и неравенство в наших взаимодействиях друг
с другом — в любви, в сексуальных отношениях, в дружбе и в насилии.
ЧАСТЬ II
Гендеризованные идентичности,
гендеризованные институты
Глава 6
Гендеризованная семья
Никто прежде не просил нуклеарную семью жить замкнуто, как будто в клетке, как сейчас это делаем мы.
Без родственников, без поддержки, мы поставили ее в невозможную ситуацию.
Маргарет Мид
Я не люблю ностальгии, разве что она — моя.
Лу Рид
Почти десятилетие назад, в 1992 г., тогдашний американский вице-президент Дэн Куэйл начал
общественные дебаты о семье тем, что стал критиковать персонажей телевизионных шоу. Для
него решение Мерфи Браун, героини одного из бесчисленных сериалов, стать матерью-
одиночкой являлось насмешкой над ролью отцов и представляло семьи одиноких матерей
«как просто один из вариантов выбора стиля жизни». Сорок один миллион американцев
наблюдали риторическую месть этой героини. 21 сентября 1992г. она с экрана отчитала
Куэйла за «крайне несправедливые слова», напомнив ему и Америке, что «семьи бывают
разной формы и размера».
Но этим все не закончилось. Год спустя водном журнале было сказано, что «Дэн Куэйл был
прав», и внезапно Америка завела споры о так называемых «семейных ценностях». Некоторые
кричали, что семья «в кризисе» и разваливается из-за высокого уровня разводов,
подростковых беременностей, монородительских семей, детей работающих матерей, которых
воспитывают чужие люди, а также геев и лесбиянок, требующих права вступать в брак и
иметь или усыновлять детей. По их словам, «традиционная» нуклеарная семья 1950-х гг. из
фильма «Предоставьте это Биверу!» и других комедий, посвященных тому времени, которая
была использована одним из защитников этой модели в качестве примера «законного,
гетеросексуального, моногамного брака на всю жизнь, основанного на привязанности и
товарищеских отно-
181
шениях, с четким разделением труда, с женщиной-домохозяйкой и мужчиной,
обеспечивающим семью и имеющим в ней основную власть», стремительно исчезла под
двойным напором «общества вседозволенности» и «государства всеобщего благосостояния»
(welfare state). Множество карательных политических инициатив было разработано для
поддержки оказавшегося в осаде института семьи и восстановления именно этой семейной
модели, включая законы, направленные на ограничение развода, ограничение права женщины
на аборт, воспроизводство гетеросексуальной семьи как нормы и превращение брака из
юридически исполняемого контракта в священное «соглашение»1.
Другие, тем не менее, приветствовали новые и разнообразные изменения в семье, считая, что
они подтверждают силу американской семьи. Для них проблемы семьи коренились как раз в
убеждении, будто модель комедии положений 1950-х гг. остается универсальной и
универсально желательной семейной моделью. На самом деле карательные политические
инициативы усиливали те самые проблемы семьи, для решения которых предназначались,
ограничивая в результате равенство женщин и возможность выбора для детей. Если
попытаться осуществить ту версию семейных ценностей, которую предлагают правые, то, как
пишет журналистка Ката Поллит, «придется вернуть все девятнадцатое столетие:
восстановить культ девственности и двойного стандарта, запретить контроль рождаемости,
ограничить развод, вышибить женщин с приличных рабочих мест, вынудить не состоящих в
браке беременных женщин отдавать своих младенцев в чужие семьи на усыновление под
страхом социальной смерти, считать детей, рожденных вне брака, юридически
неполноценными».
Такой невероятный (и весьма отвратительный) сценарий означает, что лучше уж нам
привыкнуть к различиям в образе жизни и разработать политику поддержания и поощрения
всех форм семьи2.
В этих дебатах у каждой из сторон своя правда. Семья является, возможно, одним из наиболее
хрупких социальных институтов, но она оказывается и наиболее эластичным институтом.
Американская семья значительно изменилась в течение нашей истории, и форма семьи
продолжает приспосабливаться к изменяющимся обстоятельствам. Данных, что семья
приходит в состояние упадка или распада, очень мало. Брак остается весьма популярным, и из
десяти американцев каждые девять делают этот шаг в своей жизни. Доля жен-
182
щин, одиноких на протяжении всей жизни, сегодня фактически ниже, чем в начале XX
столетия. Почти половина всех браков в Соединенных Штатах — повторные, что указывает и
на растущее число разводов, и на неиссякающую веру в институт брака. Практически все
хотят вступить в брак, включая геев и лесбиянок, кампании которых за право на брак стоят
сегодня на политической повестке дня (ирония же в том, что им противостоят те самые люди,
которые хотят «защитить» брак)3.
Если нуклеарная семья не находится в кризисе, то о чем мы шумим? В основе некоторой
части дебатов о семейных ценностях лежит то, что можно назвать «неуместной ностальгией»
или романтизированным убеждением, что форма семьи 1950-х гг. (эра юности многих
участников дебатов) представляет собой вечную модель, которой должны подражать все
остальные формы семьи. В 1960-х гг. антрополог Рэймонд Бердвистелл придумал название
«сентиментальная модель» для описания того, как люди в сельском штате Кентукки рас-
сказывали или «вспоминали» о своих семьях, причем эти воспоминания, как он указывал,
имели очень мало сходства с реальными семьями рассказчиков. Часто наши описания семьи
соответствуют больше некой мифической модели, чем нашему реальному опыту.
Преобразованное в общественную политику, это туманное и антиисторическое видение часто
сопровождается нарушениями слуха, не дающими услышать неприятные звуки
современности — какафонию голосов различных групп людей в демократическом обществе,
гул рабочего места, доступного теперь и мужчине, и женщине, шум телевидения, рок- и рэп-
музыку, оргиастические стоны сексуальной
революции.
Большая часть дебатов о семейных ценностях — это смещенная в другое пространство ссора с
феминизмом, который часто несправедливо обвиняют (или, наоборот, благодарят) за то, что,
может быть, было единственным значительным преобразованием американского общества в
этом столетии: появление женщин на рынке труда. Этот процесс намного предшествовал
современному феминизму, хотя нападение на «женскую тайну», начатое женским движением
в 1960-х гг., дало работающим женщинам политический ориентир для их намерений и
стремлений.
Наконец, большая часть дебатов о кризисе семьи базируется на неправильном чтении
истории. Хотя мы думаем о семействе как о «частной» сфере, теплом убежище от холодного
конку-
183
рентного мира экономической и политической жизни, семья никогда не была таким