Читать интересную книгу Кучум - Вячеслав Софронов

— Пусть первыми подойдут дети, — тихо произнесла королева, но ее слова были услышаны — и вот уже матери ведут изможденных хнычущих детей, склоняя книзу их головы.

Перед ней оказалась полногрудая женщина, видимо, из крестьянок, опустившая обе руки на плечи худенькой светловолосой девочки лет десяти. Лицо ребенка скрывала страшная маска шелушащихся полузасохших корост так, что не видно даже глаз.

— Спаси мою дочь, — хрипло произнесла крестьянка, — она очень страдает. Я буду Бога молить за тебя, наша королева, пока жива буду.

— Все будет хорошо, — спокойным голосом ответила Елизавета и подняла налитую божественной силой руку, приложила ее ко лбу девочки, ощутив жар, исходивший от маленькой головки.

Сеанс исцеления начался и продлится до тех пор, пока все до единого из собравшихся не будут допущены к ней, чтоб затем со слезами радости пройти в сад, где будут накормлены и получат с собой образ королевы, отчеканенный на золотом шиллинге. Разве смогут они забыть этот день и не расскажут о нем соседям и друзьям? Разве не станут они на всех дорогах прославлять ее и называть матерью всей Англии? Иначе и быть не может.

Другой, не менее важный, обряд Елизавета выполняла ежегодно в Чистый четверг перед праздником Пасхи. Со всего Лондона выбирали добропорядочных и простых женщин и приводили к ней во дворец. Она уже ждала их, чтоб, опустившись по очереди перед каждой на колени, омыть их натруженные ноги в серебряном тазике. Так поступали жены-мироносицы, воспринявшие идеи Христа, и так отныне делает она, не столько подражая им, сколько доказывая самой себе, что она лишь простая смертная рядом со священной памятью о тех святых женах. В этом году она омыла ноги сорока четырем женщинам, по числу своих лет. И надо сказать, не испытала при том ни малейшей усталости, а скорее наоборот, и блаженство, и радость разлились по ее телу.

Когда королева закончила в часовне святого Стефана обряд исцеления, была уже глубокая ночь. Но и тени усталости не было заметно на ее сосредоточенном и отрешенном от всего земного лице.

— Проводите меня до моей комнаты, — обратилась она к лорду Квинтону и подала ему левую руку.

Поднимаясь по крутым лестницам дворца, она слышала его тяжелое дыхание рядом и не преминула пошутить:

— Верно, для вас это тягостная обязанность — вести свою королеву к ее спальне.

— В Англии с легкостью провожают женщин лишь на эшафот, — нашелся он, ответив довольно двусмысленно.

— Это намек? — она полуобернулась, пытаясь в полумраке разглядеть его глаза.

— Что вы, королева, то лишь грустные воспоминания о былых временах, которые, дай Бог, никогда не вернутся.

— Времена, может быть, и не вернутся, но люди имеют дурную привычку возвращаться к прежним занятиям.

— Ваш ответ надо понимать как обещание, — голос лорда посуровел и дыхание стало более прерывистым.

— Понимайте это как заповедь и напоминание о женском непостоянстве.

— Но королеве не пристало быть непостоянной женщиной. Ведь она королева английская.

— Как знать, как знать… Вот мы и пришли. Благодарю вас.

Перед дверью ее комнаты рядом с двумя гвардейцами охраны стоял граф Честерфилд" застывший при ее приближении в глубоком поклоне.

— Что случилось, граф? Почему в столь поздний час? — спросила она все так же ровным голосом, ничем не выдавая своего беспокойства, увидев в руках у того тяжелую грамоту с круглой красной печатью. — Опять обличительное письмо из Рима, в котором мне предрекается гореть в аду?

— Нет, государыня, на сей раз от… — граф чуть помялся.

— Говори, говори, — подбодрила его она, — тут лишь верные слуги. Можешь не опасаться. Что, открыт очередной заговор?

— То письмо от московского царя, в котором он… — граф опять смутился, — предлагает королеве стать его женой.

— Ах, ты вон о чем. Хорошо, входи.

В комнате она опустилась в высокое кресло, обтянутое синим бархатом, сливающимся с ее небесной голубизны платьем, которое она особо любила носить, и подчеркивающим чистоту лица с распущенными рыжими волосами.

— Читай все, — приказала Елизавета, полуприкрыв глаза.

Московский царь в последние годы все более и более занимал ее воображение. Никто еще с такой настойчивостью не добивался ее руки, направляя по нескольку грамот в год. Если быть честной, то она даже ждала вестей из Москвы. Ей было интересно, какие аргументы в пользу их брака царь Иван выдвинет в следующий раз.

Граф Честерфилд, изучавший русскую письменность, неторопливо переводил, неоднократно произнося порой то или иное слово, прежде чем подыскивал ему нужное значение. Незнакомая речь нравилась королеве своей мягкостью и необычайной звучностью отдельных звуков.

— Москва… Русь… Царь… — повторила она шепотом, вслушиваясь в напевно звучащие слова.

Граф меж тем добрался до такого места, где царь называл ее непривычным словом, что показалось королеве несколько оскорбительным.

— Повтори еще раз как написано, — попросила она Честерфилда.

— Он называет тебя обыкновенной женщиной…

— А я и есть обыкновенная. Разве не так?

— Он вкладывает в это не совсем достойный вашего величества смысл. Нельзя так обращаться к человеку, который ничуть не ниже тебя по происхождению.

— Спасибо. Я все поняла. Что он просит на этот раз?

— Пушек, меди, пороха.

— Он все воюет? С кем теперь?

— С польским королем Стефаном Баторием.

— Он католик?

— Кто? Польский король? Безусловно. Более того, он поддерживает иезуитов, наших извечных врагов.

— Я помню это и без твоих напоминаний. Надо помочь царю Ивану. Прикажи отправить все, что он просит. Но цену повысь против обычной. Раз московский царь нуждается в этом, то купит и по более высокой цене. Что еще?

— Он просит, чтоб мы объявили войну врагам его — Швеции и Польше.

— Да, больше нам нечем заняться, — насмешливо тронула мизинцем кончик своего носа Елизавета, — напиши, что у нас принято сперва испробовать решить дела миром. Мы можем выступить посредниками между Польшей и Московией.

— Хорошо, ваше величество, — граф поклонился, но еще что-то мучало его, — а что написать насчет предложения о вашем… хм, замужестве?

— Напиши, что мы пока не решили. Отправь в Москву нашего художника написать портрет с царя Ивана. Должна ведь я видеть, что за жених у нас, — откровенно рассмеялась Елизавета, подавая графу руку для поцелуя.

БЛАЖЕНСТВО ИЗГНАННЫХ

Ермак, удобно расположившись в княжеском возке, подремывал, положа голову на небольшую подушечку, что сунул в дорогу хозяин, тихо шепнув при этом:

— Смотри, не проспи, не упусти тех, что впереди тебя поедут.

— Не переживай, князь Петр, не упущу, — успокоил его Василий, — только как сообщу тебе, где они пристанут, остановятся? Чай, далеко от Москвы будет, не докричусь.

— А зачем кричать, глотку драть. Напишешь записочку, вложишь в подушечку эту и возница мой, Трофим, ко мне ее и привезет обратно. Да, чтоб тебе не скучно в дороге было, даю в полное твое распоряжение дворового своего парня, Николкой зовут.

— Как же мы в возке с ним разместимся? — Ермак глянул на сбитую плотную фигуру парня, который был едва ли не шире его в плечах. — Мне одному возок тесноват, а вместе… Али поломаем стенки у колымаги, или один другого задавим.

— Ничего, ничего, — похлопал его небольшой ручкой князь Петр Иванович, — он у меня привычный и на облучке сзади уместится. Так говорю, Николка?

— Так, хозяин, размещусь, нам это не впервой, — пробасил густым тягучим голосом парень, косо глянув на Василия.

— Ну, тебе видней, князь. А до войска мне потом как добираться? Возок ведь обратно на Москву отправлю, а сам пешим, что ли?

— Зачем так? Твоего коня сзади в узде поведут. Где нужно будет, на него взберешься — и конный, как должно, к войску явишься. Язык доведет, добрые люди дорогу подскажут.

— Тогда с Богом, — протянул руку князю Василий, — пора ехать, а то не догоним еще возок.

— С Богом, Василий Тимофеевич, — перекрестил его Барятинский, — кони добрые: и догонят, и перегонят. Только не спеши больно. Спешка, она знаешь, где хороша, — напутствовал его князь.

Первый возок, который сопровождали пятеро стрельцов в малиновых кафтанах, они догнали довольно скоро и не спешили обгонять, поскольку извозчик Трофим, видимо, тоже получил особые указания от хозяина. Так они и тащились не спеша до самого вечера, пока не стемнело, и ехавшие впереди не остановились на краю большого села, где находился постоялый двор.

— Поезжай к следующему дому, — крикнул Николка вознице.

— Нет, сворачивай вслед за ними, — воспротивился Василий, высунув голову в окошко.

— Хозяин мне велел на глаза им не показываться, — сипло выдохнул Николка.