— Один — один! — фиксирует счет беспристрастный судья. А как же насчет прапрадедовского наставления: «Бог-то бог, да и сам не будь плох»?
— Два — один! Бой продолжается с переменным успехом.
— Ну вот: опять «извозчик» сплоховал! И зачем только вы, четыре ретивых служителя своего бога, место в машине занимаете со своей «бандурой»? Интересно, куда вы смотрели, когда фриц по машине гвоздить начал? Ведь вам такие условия созданы, ну просто комфортабельные: пешком по бездорожью грязищу не месите; по уши в землю, как пехота-матушка, не зарываетесь; в любое время года и суток вас доставляют к месту светопреставления, словно на такси в Большой театр. Пожелаете прямой наводочкой пальнуть — пожалуйста! Позицию срочно надо сменить — опять же игрушку свою, пупок надсаживая, на руках перетаскивать не требуется; и в придачу ко всему этому — броня со всех сторон, даже с крышей от дождя... хоть свинцового.
— Вот это завелся! — замахал обеими руками «пушкарь». — Сразу видать, что работает он сегодня на спирту.
— Два — два! — подытожил на сей раз Васыль Попович, обнимая «противников» за плечи. — Выйдем, ребята, покурим: жарко стало здесь.
Поостыв на ночном воздухе, возвращаемся в помещение примиренные и теперь уже все вместе, механики и командиры, обращаем стрелы своего солдатского остроумия на наших тыловиков.
Незаметно израсходовался наш «подпольный» запас, и поэтому, выходя с Дмитрием проветриться на улицу, чувствую в голове легкое кружение и испытываю в душе восторженное желание немедленно, сию же минуту, организовать салют в честь самого замечательного в мире праздника. Как ни урезонивал приятель, не отходя от меня ни на шаг, не поднимать шуму, все-таки, улучив подходящий момент, когда Митя отвернулся по надобности к дереву, я торжественно выпаливаю — разок — в черное небо. И тотчас в плотной тьме рядом с нами раздался спокойный, но строгий голос капитана Кондратова:
— Кто стрелял?
Поспешно засовываю наган в кобуру, а Дмитрий, приблизясь к капитану, самоотверженно врет, пытаясь выгородить меня: [203]
— Я, техник-лейтенант Клепинин!
— Покажите оружие, — потребовал замполит. — Нет, не вы.
Заметив за спиною товарища темную покачивающуюся фигуру, он проверил и мой револьвер, поднеся для этого отверстие ствола к носу. Уловив свежий запах пороховых газов, капитан быстро разрядил барабан, нашел на ощупь теплую стреляную гильзу, затем возвратил мне остальные патроны и приказал явиться к нему утром за оружием. Дмитрия же он просто пристыдил, как более старшего (на неполный год) и как товарища, отчего мне сделалось мучительно стыдно. Я пустился было в извинения и объяснения по поводу «салюта», но Кондратов только отмахнулся сердито и ушел в школу. Там уже весело заливалась гармошка. Обрадованные тем, что все закончилось хорошо, мы отправились на танцы. Дмитрий ловко танцевал, а мне ничего не оставалось, как подпирать стену да глазеть на кружащиеся пары. Зато, когда баян с гармоникой грянули дуэтом плясовую, я не выдерживаю и, набравшись храбрости, начинаю лихо (как мне самому казалось в ту минуту) выстукивать что-то каблуками. В общей массе плясунов дебют мой остался, должно быть, незамеченным, так как никто надо мною не посмеялся, и это придало мне уверенности на будущее.
В паузах между танцами дружно исполняем наши фронтовые и мирные, довоенные песни. Нашлись и чтецы. Веселье затянулось за полночь. 8 ноября
Сереньким осенним утром, мучимый раскаянием, медленно вышагиваю надраенными сапогами перед хатой, в которой остановился капитан Кондратов. В сенях звякнуло ведро, и на крылечко вышел он сам — в свежей нательной рубахе, с ковшом холодной воды в руке и со следами мыльной пены на лице. Выслушав мой доклад, замполит кивнул головой и пригласил:
— Ну, воин, входи, коль явился. Я сейчас.
Через две минуты Кондратов в подпоясанной гимнастерке, со слегка порозовевшим от умывания лицом уже стоял посреди хаты, внимательно и строго глядя мне в глаза. Я почувствовал, что уши мои пылают. [204]
— Вижу, что раскаиваешься, — поэтому говорить ничего не буду. Если голова на месте — сам разберешься, как назвать вчерашнее... Получи свою «пушку» и можешь идти готовиться к отъезду. 9 ноября
Наконец-то едем на формировку. Опять, говорят, в старые места. Грузились ночью. На нескольких платформах поместились колесные машины, тракторы с прицепами, штабной и санитарный фургоны. Поредевший личный состав ехал в полупустых теплушках с удобствами. Многие из нас еще в гимнастерках, потому что не очень холодно. На мне, правда, ватные брюки, трофейные, так как хлопчатобумажные настолько залоснились и промаслились, что надевать противно. Гимнастерку накануне праздника удалось отстирать в бензине, слитом из бензобака брошенной немцами автомашины. Бензин у них синтетический, резко пахнет и сильно обесцвечивает материю. Гимнастерка стала почти белой. Эти немецкие автомашины с прицепленными к ним противотанковыми пушками мы приметили на окраине Руденьковки, возвращаясь в полк из Кременчуга. Судя по количеству орудий, должно быть, целый артдивизион втягивался в просторную деревенскую улицу, но был в этот момент засечен «Ильюшиными» и буквально пригвожден к месту. Даже расчеты не успели разбежаться, и десятки фашистских трупов остались лежать вразброс посреди дороги. Илы сработали так ювелирно, что всего лишь одна хата пострадала во время штурмовки. 10 ноября
Рано утром трогаемся в путь. Прощай, Украина! Как же мало нас возвращается... Прощай, Руденьковка!
На одной из открытых платформ, в промежутке между двумя «Студебеккерами» любознательные ребята (на этот раз обошлось почему-то без Мити) установили тайком смехотворно маленький, словно игрушечный, немецкий минометик и вытащили из кузова грузовика припрятанный ящичек с минками. Начальству, конечно, ничего об этой «огневой точке» не известно. И «минометчики» время от времени под стук идущего поезда выпускают минку в черное и пустынное осеннее поле. [205]
Фонтанчик от разрыва получается крошечный, а звук, похожий на хлопушечный, настолько слаб, что его едва слышно из-за шума движения. Однако кто-то из дежурных (должно быть, с паровоза) все-таки услышал (или увидел) выстрел, «огневая точка» чуть ли не после третьего выстрела была засечена и ликвидирована, а стреляющий трофей торжественно сдали коменданту первой же станции, где случилась остановка эшелона. 17 ноября
Приехали в Пушкино, где наш полк формировался этим летом. Быстрая деловитая суета при разгрузке. Наша теплушка стоит возле угла вокзального здания. Редкие пассажиры, ожидающие электричку, с любопытством присматриваются к нам. Выпрыгиваю на перрон, разминаю ноги, с удовольствием ощущая под собой не подрагивающий пол теплушки, а твердую опору. На мне большие сапоги с хлопающими по икрам широкими голенищами, старые ватные брюки и белесая гимнастерка.
— Мама, посмотри: ведь совсем еще мальчик! — долетают до моих ушей слова, негромко произнесенные девушкой-школьницей, стоящей у входа в вокзал под руку с нестарой еще матерью. У женщины симпатичное русское лицо с добрыми и усталыми серыми глазами. Обе незаметно, но внимательно с сочувствием разглядывают меня. Это сильно задевает самолюбие бывалого воина, к каковым с некоторых пор я уже причисляю себя, и поэтому, сурово сдвинув брови и придав лицу озабоченное выражение, важно удаляюсь в конец эшелона, хотя дел-то у меня никаких нет.
«Студебеккеры» и «Шевроле» без задержек доставили нас к зимним землянкам. В них даже тепло (пока топится печка-буржуйка). Узнаю среди сосен припорошенные снегом места нашей летней стоянки. Начинается оседлая жизнь. 18—30 ноября
Ежедневно идут занятия, на которых не получаешь ничего нового. Интереснее всего тактика и, конечно, обмен боевым опытом. Можно подвести некоторые итоги действиям нового вида бронетанковых войск, в которых мне, должно быть, суждено остаться. [206]
Наши СУ, вооруженные 152-миллиметровой пушкой-гаубицей, имеющие достаточно надежную броневую защиту и хорошую для тяжелой машины проходимость, скорость и маневренность, представляют серьезнейшую угрозу для любой бронированной техники врага при стрельбе не только прямой наводкой, но даже с закрытой позиции, то есть практически на всей дальности выстрела. Но это лишь отчасти компенсирует меньшую интенсивность огня нашей самоходки, которая стреляет реже немецких танков и самоходных установок из-за раздельного заряжания, а также из-за того, что грубую наводку приходится производить всем корпусом машины.
Особенно эффективно действовали наши СУ из засад и при взаимодействии с танками. Хуже обстояло дело, когда самоходные орудия использовались в роли танков. А случалось это нередко, приводило к лишним потерям и не всегда приносило успех. Плохо было также то, что полк зачастую «растаскивали» по частям, вследствие чего он действовал распыленно, лишаясь своего основного преимущества — грозной силы огневого удара. А ведь действуя сообща, тяжелый самоходно-артиллерийский полк может обрушить на врага при одном залпе до тонны металла, начиненного тротилом...