И Махаббат наклонила голову, показывая, что разговор окончен.
Покои, куда отвел нас Рошан, были просто еще одной пещерой. Я с удивлением рассматривал прекрасные ковры и роскошные кувшины-кумганы, которые стояли у стены. Помещение было большим и уютным. Огонь в очаге горел ярко, но не коптил. Слабый запах хвои напоминал рощи корабельных сосен, что видел я у берегов Серединного моря. На помосте у стены заметил я свитки – неизбежные спутники знаний. Казалось, последний поворот головы забрал у меня остатки сил. Я упал на ложе и уснул, уподобившись камню.
Утро для нас наступило тогда, когда Рошан разбудил сначала Фаруха, а потом меня.
– Просыпайтесь, воины. До полудня осталось совсем мало времени. А через час после полудня нам предстоит первый выход за водой и травами.
У пещеры тек ручей, и мы умылись, завтраком послужила горсть урюка и медовые лепешки, которые мы запивали черным как ночь кофе – этот напиток мы возили с собой всегда. Тем более он нужен был нам сейчас, в этот поздний утренний час, который вот-вот должен был стать полуденным.
И вот в первый раз мы вышли за травами. Вместе с нами шла и Махаббат.
– Смотри, Синдбад. Вот это трава горечи – вы зовете ее полынью. А вот там растет трава слабости. Вот трава предательства – вам же она известна как подорожник, и вы лечите ею раны… А теперь, Фарух, твой урок.
Женщина повернулась и указала на черную скалу.
– Вот под этой скалой живет старая медянка. Она безвредна. А рядом с ее норой вытекает ручеек. Это вода тревоги. Мне понадобится шесть гран этой воды. Наполни чашу, да постарайся не расплескать, пока будем возвращаться к пещере.
– Но почему с нами нет нашего друга? – Я беспокоился о халифе, хотя видел, что он с аппетитом позавтракал.
– Он должен записать то, что помнит с первых лет своей жизни, вернуться к тем дням, когда он был просто мальчишкой, пусть и наследником престола. Попытаться вновь стать малышом…
Мы вернулись в пещеру. Халиф и в самом деле писал. Решил запечатлеть на пергаменте свои дневные впечатления и я.
Так прошел первый день. Я писал, Фарух, развернув свиток, читал о стране Пунт, которой мы так и не увидели. Халиф и Махаббат беседовали у выхода.
Проходили дни за днями. В полдень мы ходили по скалам и горам. Искали и собирали воды и травы. Иногда нас сопровождала колдунья, иногда только мальчишка Рошан. И всегда, возвращаясь, мы видели, что халиф что-то записывает или что-то вспоминает. Долгими вечерами, когда кипело зелье, Гарун-аль-Рашид и Махаббат беседовали у выхода из пещеры. Частенько мы выходили полюбоваться изумительными закатами, от которых все небо переливалось оттенками расплавленного металла. Наши ночи были тихи, а сон так крепок, будто мы были каторжанами на галере и засыпали после дня изнурительного труда на тяжелом военном судне.
Халиф же, беседуя с Махаббат, все чаще останавливался и всматривался в ее лицо долгим вопрошающим взглядом. Она в ответ смотрела в его глаза, будто отвечая на безмолвный вопрос.
Так настал день полнолуния.
Травы были найдены и погружены в непрестанно кипящий отвар. Фарух, изучив историю страны Пунт, занялся описанием побережья Серединного моря. А я поднял голову от записей и увидел чудо.
Халиф нежно гладил лицо колдуньи. И оно разглаживалось прямо под его ладонями. Исчезала немолодая женщина, плотнее становилась кожа, ярче глаза и нежнее голос. Слов мне слышно не было, но и так я понимал, что эти двое говорят о любви. Значит, эликсир все же родился.
Я оглянулся на своего друга, но он крепко спал, обняв книгу, как школяр. Мне же даны были лишь минуты, чтобы увидеть чудо рождения страсти, но я запомнил его навсегда.
Халиф нежно гладил лицо женщины, и под его руками появлялась прекраснотелая, румяная, молодая и полная жизни жаждущая красавица. Затем халиф долгим пытливым взглядом пронзил лицо прекраснейшей гурии и покрыл ее уста поцелуем.
Его губы ласкали ее, а руки играли в роскошных рассыпавшихся волосах. То, как он ласкал ее волосы, доставляло ей невероятное удовольствие; она лишь слегка покачивала головой, чтобы продлить радость. Его поцелуй все длился – сначала он был грубым и властным, а потом нежным и ласковым, и колдунья невольно застонала от удовольствия. Никогда еще ее не целовали с таким мастерством.
Халиф давал ей понять, что намерен показать все, что умел до их встречи и чему научился в долгих беседах с нею. В тот самый миг, когда она хотела уже сдаться на милость победителя, он вдруг сменил тактику.
Вместо того чтобы действовать напористее, халиф вдруг осторожно коснулся ее губ самыми кончиками пальцев. От странного острого ощущения она словно взлетела к небесам.
Он обнимал ее одной рукой, сначала лаская плечи, а затем спину, потом грудь. Колдунья, казалось, не замечала, что руки халифа лишили ее сначала узорной накидки, а потом и тонкой рубахи… Махаббат как будто качало на волнах наслаждения, и как только у нее переставала кружиться голова от его поцелуя, его руки напоминали ей о том, что сказка только начинается.
Халиф поднял женщину на руки и уложил на то самое ложе, укрытое шкурами. Горький запах трав кружил голову. Колдунья словно лишилась сил, она лишь отдавалась, наслаждаясь тем, как под любящими руками превращается в прекраснейшую из женщин мира. Нежность халифа пьянила. Неслышно она подсказывала, что надо делать, показывала то рукой, то лишь взглядом, чего хочет теперь. Наконец на ложе сплелись два тела.
Прекрасная колдунья едва слышно молила о продолжении наслаждения, и халиф радостно выполнял эти просьбы.
Даже если бы он хотел, то не смог бы себя сдерживать. Она была слишком прекрасна, слишком горяча, и он слышал ее голос и помнил ее вкус. Он мечтал о том, чтобы быстрее ворваться в это тело, ставшее упоительно прекрасным и желанным.
Прислонившись к ее груди, халиф замер на мгновение, а потом снова начал двигаться, теперь все быстрее и сильнее. Колдунья не сводила с него глаз, и они стали казаться совсем черными от нахлынувшей страсти. Она прикусила зубами нижнюю губу, потому что стон грозил вырваться из ее уст. Она хотела продолжения.
Невероятным усилием воли халифу удалось сдержаться. Он покрылся испариной, а ее руки искали его грудь, потом спустились к узким бедрам и снова метнулись вверх по спине.
Их стоны слились в страстную песню, и вдруг она закричала. Он потерял голову; в нем проснулся самец, который должен утвердить себя в этом мире. Эта женщина, которая билась под ним, принадлежала ему всецело.
Не знаю, наяву или во сне явилось мне это чудо. Крепкий сон, что сомкнул мои веки, не дал ответа на вопрос. Но когда ранним утром я очнулся над своими записями, то вспомнил все, что видел. Вспомнил торжество великого чувства над мелочными различиями возраста и положения в обществе. И дано мне было чудесное прозрение: эликсир любви – не напиток, не камень и не притирание. Подлинный эликсир любви – это единение душ, что помогает увидеть человека в истинном свете, разглядеть бесценную сокровищницу его души, что прекраснее внешней красоты тела.