тихо.
Она с недоверием посмотрела на его протянутую руку. Но в итоге приняла ее, вложив в ответ свою. Не оборачиваясь, он потянул ее в сторону кровати. Оливия напряглась.
— Что?.. Саймон?
— Верь мне, малышка.
Она недоумевала, чего он хотел добиться, но… решила довериться ему вопреки сомнениям. Должно быть, она сошла с ума, раз не выдернула свою руку из его ладоней.
— Ложись. — Саймон откинул одеяло. Оливия нахмурила лоб. — Малышка, я просто прилягу с тобой. Приставать не буду, обещаю.
Он поднял покорно руки, и она подчинилась. Прихоть Саймона казалась очень своеобразной, даже странной. Но, с другой стороны, это ведь никак им обоим не повредит. Они просто полежат вместе в одной кровати. В добавок ко всему, Саймон обещал вести себя прилично. Оливия легла, и Саймон аккуратно накрыл ее одеялом, а сам обошел столбы кровати. Он прилег на другую половину, подперев одной рукой голову. Она легла на бок к нему лицом.
— Почему ты хочешь жениться на мне?
Внезапный вопрос слегка огорошил Саймона.
— Я уже говорил.
— Да, ты говорил, что ты ищешь жену, чтобы она занималась делами и домом.
Саймон кивнул.
— Но достойных на это место полно. Всех леди обучают с детства вести дом и выполнять обязанности жены. Почему именно я?
Саймон начал заботливо убирать ее карамельные пряди от лица. В его темном лице глаза блестели от горящих свечей. Оливия не могла от него оторваться, как ни старалась.
— Может быть, все юные леди и обучены хранить домашний очаг. Ты права. Но далеко не все из них умеют делать это хорошо. И не все из них умны и честны. Ты не одариваешь меня лестью, чтобы понравиться. Ты говоришь обо мне так, каким меня видишь. В этом я нахожу твое преимущество перед всеми.
Действительно Оливия никогда не пыталась обольстить не только Саймона, но и остальных женихов, которые хотели на ней жениться. Она как никто понимала, каково это, выслушивать сладкие комплименты, чтобы в итоге корыстно обручиться в качестве богатой невесты. Оливия вдруг подумала, стала бы она вести себя также притворно, если бы они с Саймоном не были знакомы с детства и ей бы хотелось за него замуж? Наверное, нет. И это странно, потому что ее мать с момента ее взросления и по сей день учила обольщать мужчин. Вот только предпочтение она отдавала характеру отца: честный, справедливый и рассудительный. Оливия подвязалась именно к его благородным качествам.
— Значит, ты считаешь меня умной и честной? — Ей почему-то очень захотелось услышать это от него.
Саймон удовлетворительно кивнул головой.
— А мальчиком ты меня, верно, таковой не считал, раз смеялся надо мной, — уколола она.
Саймон свел брови к переносице. Он накручивал на палец прядь ее длинных волос.
— Я всегда считал тебя такой. Ты даже способна составить конкуренцию некоторым моим друзьям. И, как я уже говорил, я не смеялся над тобой. Может быть, подшучивал, но без издевок и это правда.
— Но, а как же мои любимые краски, которые ты испортил?
Так вот оно что. Она до сих пор злилась на него за эту ребяческую выходку. Саймон как-то хотел ей рассказать у Деббитов, но тогда не было на то времени.
— Малышка, я испортил акварель, не зная, что ты ими так дорожила. И потом, я ведь исправился, подарив тебе через несколько дней новые. Неужели ты меня все еще не простила?
Оливия непонимающе скорчила гримасу.
— Мне подарил их отец. Они были великолепны. Я проснулась рано утром и нашла их у себя…
— …На прикроватной тумбочке. — Саймон покачал головой. — Нет-нет, малышка. Это был я. В тот же день, когда ты разозлилась на меня, я написал письмо отцу, чтобы он помог раздобыть наилучшую акварель. Когда ее привезли, я под утро положил ее, пока ты спала.
Саймон поразил ее. Она все эти годы думала, что Саймон Смит — монстр, который выкидывал разные номера с ней, смеялся, портил ее любимые вещи, то есть краски. Но все обстояло далеко не так: он играл с ней и шутил, а испорченные краски возместил еще более качественными и яркими. Оливия так ошибалась на его счет, даже не подозревая этого. Ей стало очень стыдно за ее поведение и плохие мысли о нем. Оливия даже не могла теперь объяснить, почему она подумала, что именно отец подарил ей новую акварель. Наверное, потому что в глазах обиженного ребенка, кроме отца, не нашлось претендента, который сделал бы ей такой дорогой подарок. Но, как оказалось, такой человек нашелся.
— Саймон Смит, — говорила она с ноткой торжественности, — выражаю вам благодарность за подарок, который был сделан много лет назад и не оценен по достоинству.
Саймон, посмотрев на нее так, будто она была единственной женщиной в этом мире, взял ее руку и нежно поцеловал тыльную сторону. У Оливии кожа покрылась мурашками. Наверняка такими же заметными, как веснушки на лице.
— Выйдя за меня, у тебя будет их столько, сколько пожелаешь и самого лучшего качества.
— Саймон!
Все-таки неудивительно, что за Саймоном охотится куча невест. Он был очень красив, как бы это не звучало, но глупее было отрицать явное. Грубые черты лица выражали мужество и уверенность, что заставило Оливию погладить его. Проведя ладонью по его щеке, она нащупала слегка колючую, едва заметную щетину на подбородке. И сейчас он здесь, лежит в ее кровати! У остальных девушек даже не хватит фантазии, чтобы мечтать о чем-то подобном. По непонятной причине Оливии стало неприятно от мысли, что на ее месте могла бы оказаться Шарлотта Уоррен или любая другая девушка. Она откинула эти мысли, как ветра сдувают осеннюю листву по земле.
Через пару минут он ушел в свои покои. Засыпая, Оливия отметила, что непроизвольно улыбается. И эта смазливая улыбочка появляется тогда, когда она возвращалась в мыслях к нему. Оливия пришла к выводу, что все-таки Саймон неплохой человек, но изрядно самоуверенный и непонимающий ее. Она предположила, что, возможно, он притворяется, что не понимает ее стремлений. Пока Саймона не было, Оливия четко знала, чего хотела. Она и сейчас знает. Но что-то внутри ее тяготило, что-то мешало… Нет, она не хотела думать об этом, потому что это ничего не значит. Однако Оливия была тверда в своих планах жить так, как ей хочется, быть самой себе хозяйкой и писать картины. В этом она видела свою судьбу, свое предназначение. Все останется неизменным.
Глава 20
— Ты слишком отрешенная, дочь моя.
Оливия выгнула бровь.
— Не ты