Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я же говорил, начнем, и будет все ясно и понятно… Что у тебя на носу, Букреев?
— На носу?
Батраков пощелкал себя по кончику носа.
— Нос тебе оцарапало. Чепуха! Сколько железа летит кругом и только чуть–чуть кончик носа, а? Смешно прямо…
Букреев провел ладонью по носу, обнаружил кровь.
— Ничего, что оцарапало.
— Что ты? — наклонившись к нему, переспросил Батраков.
— Ничего, говорю.
— Я думал ты что‑нибудь другое. — Он погладил свои колени. — Набегался я, Николай Александрович. Ноги не носят… Сижу за весь день в охотку. А конца–края пока нет. Все же решили нас вытурить отсюда… Ложись!
Вслед за криком Батракова «ложись» снаряд поднял вверх землю и камни. Лежа на пожелтевшей траве, Букреев с тревогой в душе наблюдал, как закрутилось бурое курчавое облачко, как разнесло от конуса взрыва осколки, и на него, больно ударяя по спине, упала земля. Он чувствовал, что на этот раз пронесло, и вместе с радостью пришло чувство страха. За первым должен последовать второй снаряд; вероятно, их группу заметили и накрывают. Надо скорее выкарабкаться и приспособиться где- нибудь в другом месте. К нему подполз Манжула и принялся его раскапывать, отбрасывая под себя горстями землю.
— Комиссара, комиссара, — прикрикнул на него Букреев.
Но комиссар уже без посторонней помощи выбрался из завала. Отплевываясь и отирая шею фуражкой, он оглядел комбата внимательными глазами.
— Кажется, ты опять ничего, — сказал он, — надо нам разбегаться. Если двоих сразу накроет, — непорядок.
Батраков перекинул на плечо автомат.
— Я буду во второй роте, а ты пока здесь, а потом надо находить КП, Букреев. Тебе не стоит рисковать.
Распаханная снарядами, земля дымилась как подожженная. Парные запахи мешались с гарью взрывчатки. Здесь не так давно люди пасли коз и коров, на пригорках резвились детишки–пастушата, пиликая на свирель- ках, на прибрежье сушили сети и выносили в ивовых корзинах живое серебро сельдей, кефали и султанки.
В цепи участилась стрельба, и приятные уху звуки стрельбы из своих автоматов переплетались с длинными и однообразными, татакающими очередями немецких магазинов–рожков. Невдалеке от Кондратенко стреляла Таня. Букреев давно наблюдал за ней, но Батраков только сейчас ее заметил.
— Не в свое дело! — прокричал он комбату. — Не в свое дело влезла.
Батраков ушел и следом за ним, цепляя локтями за стенки окопа, подошел Курилов.
— Лейтенант Курилов прибыл по вашему приказанию, товарищ капитан.
— Я хотел вместе в вами обойти наших…
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Внимательно присматриваясь к утомленному лицу Курилова, Букреев выслушивал его соображения о переходе батальона к обороне. Письменное приказание комдива было подписано также Степановым, с короткой его припиской: «Осмотритесь и развивайте укрепления. По–моему ров пристрелян и потому так велики потери, о которых вы сообщаете».
Курилов замолчал. Букреев умостился поудобнее и принялся набрасывать на бумаге схему обороны. Еще не пришедший в равновесие после рукопашного боя, Курилов рассеянно следил за карандашом, рисующим овальные круги, заштрихованные косыми линиями, клеточками и пунктирами. Трудно было сосредоточиться на этих кружочках, когда попрежнему тряслась земля, били скорострельные пушки, а прибежавший от автоматчиков моряк горячо просил разрешения отрывать сап, чтобы выручить их командира роты, попрежнему лежавшего впереди окопов. На выручке Цыбина уже было потеряно четыре человека и Букреев запретил до темноты вести сап. Курилову казалось странным такое жестокосердие Букреева по отношению к лучшему командиру роты, которого всегда ценил комбат. Букреев заканчивал разрисовку кружков.
— Смотрите внимательно сюда, — кончик, карандаша постучал по бумаге. — Надо проследить вам и строго проследить, чтобы было именно так.
— По боевому уставу пехоты?
— По боевому уставу, — глаза Букреева потемнели, — придумывать ничего не будем. Недостаток наших позиций в том, что мы сидим во рву, заготовленном для нас противником, и теряем людей.
— Но атаки…
— При атаках противник потерял гораздо больше нашего. Мы несем потери от огня. Я бы на месте немцев не атаковал. Только огонь. И нам туго пришлось бы во рву. Итак… пока немцы не оценят своих преимуществ… Я наметил здесь ротные районы, главные опорные пункты и распределил средства усиления. Берегите противотанковые ружья и минометы. Сегодня потеряно много ПТР все из‑за этой линии. Земляные работы начинать с наступлением темноты и копать всю ночь, если только противник не возобновит штурм… — Букреев помедлил, по- прежнему пристально наблюдая Курилова. — Вот приходили от автоматчиков. Вы, вероятно, тоже упрекнули меня?
Курилов сделал неуверенный жест.
— Цыбина я люблю не меньше вашего, но если выручать его сейчас, а немцы заметили нашу возню, мы совершенно зря потратим людей. Кстати, каковы потери в роте?
Курилов назвал цифру. Рота быстро истаяла. Отданные армейцам пятьдесят человек пока не были возвращены.
— По–моему сохранять роту автоматчиков как боевую единицу….
— Расформировать? Роту автоматчиков?
Букрееву было трудно принимать решение по этой сплоченной роте смельчаков, к которым он так привык в дни подготовки.
— Распределить… Мы пополним убыль в стрелковых ротах. Укрепим их.
Курилов молчал. Тогда Букреев решительно начертил на схеме еще несколько кружочков.
— Примерно так распределите автоматчиков. А сейчас к ним.
Курилов шел за Букреевым и видел его чуть ссутулившуюся, запыленную спину, локти, плотно прижатые к бедрам по привычке кавалериста, сапоги с задниками, потертыми шпорами. Курилов вспомнил, как вначале Цыбин втихомолку подшучивал над комбатом за эти следы шпор и за бриджи с леями. Теперь Цыбин лежал с перебитыми ногами где‑то за бугром рассыпанной сырыми комьями земли. Автоматчики собрались группкой. Среди них был моряк, прибегавший к Букрееву, и Стонский. Автоматчики о чем‑то горячо спорили и при приближении комбата неохотно разошлись по своим местам. Надя Котлярова спокойно перевязывала раненного в голову русого ясноглазого парня и журила его. Раненый кривился от боли и виновато после каждого витка бинта прощупывал голову:
— Что с ним, товарищ лейтенант?
Стонский так, чтобы слышал раненый, доложил, что несмотря на запрещение, он пополз к Цыбину.
— Командир наш там, — бормотал в оправдание раненый. — Слышите? Опять?
Букреев разобрал, что кричит Цыбин: «Не надо… Не губитесь».
Немцы стреляли редко, но на высотках выжидали снайперы.
— В воронке он сам перевязывался, — докладывал Стонский, — мы ему передали медикаменты, флягу с водой, две плитки шоколаду, табаку.
— Кто передал?
— Их нет… — Стонский замялся. — Побили. Там лежат. Только не высовывайтесь, товарищ капитан.
— Цыбин! — крикнул Букреев, приставив ладошки ко рту.
— Ау, — отозвалось оттуда.
— Я Букреев. Слышите?
— Ау, — снова донеслось сюда.
— Слышишь?
— Слы–шу.
— Подержись до вечера, Цыбин.
— Подержусь…
Букреев опустился на патронный ящик, снял фуражку.
— Вот что, лейтенант, Цыбин сам просит людей больше не губить. Ждать до вечера. А если вот такие штучки повторятся, — Букреев повел глазами на раненого, — то ответите вы, лейтенант.
— Есть, товарищ капитан.
Плотно сжав губы, стоял перед ним короткий и крепкий, похожий на слиток металла, Стонский. Небольшие его серые глаза с жидкими ресницами строго уставились на командира батальона.
Букреев более миролюбиво добавил:
— К Цыбину могут подползти оттуда. Следите, чтобы немцы до вечера не тронули его.
К исходу дня немцы поджали армейскую пехоту вплотную к рыбачьему поселку. Весь плацдарм простреливался перекрестным пулеметным и минометным огнем. Противник пытался раздробить десант на части. Танки и самоходные орудия, чтобы пробиться к морю, подходили и стреляли в упор, буквально разрывая людей на части. Подражая Зубковскому, краснофлотец Киселев с пятнадцати метров подбил гранатой танк и, простреленный пулеметной очередью, отбивался, стреляя из автомата.
Оружие не отдыхало до полуночи. Стволы раскалились и обжигали руки.
К полуночи было отбито девятнадцать пехотно–танко- вых атак. Под светом ракет дымилась развороченная земля. Впереди рва лежали трупы убитых немцев. Были и трупы моряков, ходивших в контратаки. Безлунная ночь спустилась над Керченским полуостровом. Трассирующие пули летели, оставляя разноцветные стежки. Голубыми клубочками вспыхивали разрывные пули. Моряки считали отдыхом такую перестрелку и, привалившись в наскоро вырытых окопчиках, притихли. Кое‑кто пополз за водой к колодцу.
Ночью атаки могли возобновиться. Движение машин и танков не прекращалось на шоссе, у озера.
Командиры передали приказ — окапываться. В складе инженерного имущества были захвачены лопаты, кирки, мотки колючей проволоки, железные колья. Все вытаскивалось и распределялось по ротам. Командиры рот, получив задачу на оборону, должны были организовать наблюдение и охранение, произвести разведку своего района и впереди лежащей местности. Дневное сражение помогло определить рубежи для ведения огня и танко–опас- ные места. Противотанковые ружья переменили огневые позиции, так же как и пулеметы. Приданные средства усиления распределились так, чтобы прикрыть позиции батальона завесой фронтального, флангового, косоприцельного и кинжального огня. Днем приходилось вступать в рукопашные и слишком близко подпускать атакующую немецкую пехоту еще потому, что не совсем хорошо использовались минометы и тяжелые пулеметы.
- Лес. Психологический этюд - Дмитрий Мамин-Сибиряк - Советская классическая проза
- Звездный цвет - Юорис Лавренев - Советская классическая проза
- На крутой дороге - Яков Васильевич Баш - О войне / Советская классическая проза
- Амгунь — река светлая - Владимир Коренев - Советская классическая проза
- Рябиновый дождь - Витаутас Петкявичюс - Советская классическая проза