— А как же Тансык? — спросил он.
— Тансык тоже дурак. Я пойду и скажу ему: «Брось машину!»
Тансык молча выслушал Айдабула, выкурил трубку и кивнул:
— Айда!
Весь полукилометровый путь от кузницы до конторы они проклинали машины и мечтали о том, как будут возить саксаул и получать мануфактуру кусками.
— Тьфу… — Елкин выругался. — Час от часу не легче. Ну, что случилось?
— Вот он. — Тансык вытолкнул Айдабула вперед. — Он говорит, машины не любят казахов. Он скверный человек.
Айдабул, сообразив, что начинается неприятность, начал слезно оправдываться:
— Джаиров велел. Джаиров мне дал халат и сказал: «Будешь ты член правления…» Я бедный дурак…
Пригласили Джаирова. Караванщик, выслушав обвинение, с укором покачал головой:
— Наша весь караван идет в степь, домой.
— Почему же весь? Ты можешь уходить.
— Весь, весь, так надо. — Джаиров снял шапку. — Расчет есть, прощай!
— Нет, не прощай! — Елкин толкнул караванщика в глубь конторы. — Борискин, поболтай с ним! — сам вышел к погонщикам и объяснил, что Джаиров уходит в аул — согласны ли работать они. Будет у них новый председатель.
Погонщики переглянулись, подтолкнули друг друга локтями.
— Наша тоже в аул. Мануфактура, чай, сахар…
— Ну, ну?..
— Наша нет верблюд. Наша лучше уйдет.
Елкин потер лоб, шею, высморкался и рванулся к верблюдам:
— Этот чей? Этот, этот?
— Джаиров, Джаиров…
Три четверти верблюдов оказались джаировскими.
— Вот так артель… — пробурчал Елкин, потемнел всем лицом, но тут же успокоил себя: — Введем в берега, введем.
Он вернулся в контору и начал выспрашивать Джаирова:
— Какого аула, района, сколько лет, много ли верблюдов?
— Пять. — Всего несколько месяцев назад Джаирову был поставлен такой же вопрос человеком из районного исполкома. Он назвал пять, и это пошло на пользу: прислали совсем небольшой налог.
— Подпиши! — Елкин придвинул лист опроса.
Джаиров подписал с облегченным вздохом. Почему не подписать: пять верблюдов — не такая большая штука, можно всех отдать в казну.
— Дай-ка деньги! — сказал Елкин.
Караванщик долго не мог найти бумажник, руки путались во множестве карманов, но все-таки нашел и отдал деньги Елкину.
Тот отсчитал сорок рублей и протянул Джаирову.
— Вот тебе сорок рублей! — Каждая верблюжья спина за один поход оплачивалась восемью рублями. — Теперь можешь в аул.
Джаиров, Айдабул и погонщики шумели около тюков с мануфактурой. Джаиров и Айдабул тащили их к спине верблюда, погонщики же не давали. Елкин, стоя в прорезе юрты, глядел на суматоху и шумно посапывал. На его шее напряглись две темно-синие жилы. Он подошел к погонщикам и сердито крикнул:
— Все ваше, все! — Подозвал Джаирова: — У тебя сколько верблюдов, пять? Возьми их и уходи! Понял?
У караванщика неестественно широко открылся рот, будто в него вставили распорку, носки сапог поднялись вверх. Елкин протянул руку поддержать готового упасть человека, но караванщик отпихнул ее.
Караван из пяти спин уходил по горячим сверкающим барханам. Оставшиеся верблюды ревели и пытались бежать за ним, но плотный частокол погонщиков с бичами крепко держал их в своем кольце. Айдабул, напоминая собой нарядную карусель, крутился на одном месте и визжал:
— Ой, ой! Бедный я, бедный дурак!
Он хотел было уйти с Джаировым, он уже взгромоздился на верблюда, но караванщик сдернул его и ударил кулаком в скулу.
Кассир выдавал погонщикам деньги, продавец из кооперации размерял мануфактуру, чай и сахар, бригадир ставил отметки в ведомости и сердито покрикивал:
— Поскорей, поскорей шевелись!
Впереди было много дел: растолковать погонщикам смысл происшедшего, выбрать новое правление артели и заключить с ним договор.
К вечеру было закончено все. Караван выстроился и с веселым гоготом погонщиков ушел в Прибалхашье. Наутро казахи вернулись к машинам: легенда об огне, упавшем с неба, с падением Джаирова потеряла свою устрашающую силу.
Тансык ежедневно приходил к Елкину справляться:
— Когда же, скоро ли будут курсы машинистов?
— И сам не знаю, идет переписка с управлением.
Курсы предполагалось открыть для всей южной половины строительства, и шли длинные разговоры, где, на сколько душ, по каким специальностям.
Елкин и сам не мог дождаться, когда они откроются. С весны строительство расширялось, требовались рабочие по разным специальностям. В аулах набирались новые партии казахов. С ними повторялись заново все осложнения и неурядицы: разговоры об оплате, выработке, уходы с одеждой, угон лошадей. Опыт пробывших на дороге почти год мало влиял на новичков. Каждый из них заново повторял все ошибки и заблуждения, пройденные старыми кадрами.
Не дожидаясь курсов, Елкин решил применить те меры, которые наметил в начале строительства, и в первую очередь прикрепление неопытных к опытным. Часть новичков-казахов он зачислил в старые казахские артели, прочих разбил на группы и дал им инструкторов из опытных рабочих. Отобрал десять человек казахов, наиболее старательных, сообразительных, и отдал в ученичество к машинистам компрессоров и экскаваторов.
Тансык не знал, что выбрать; ему хотелось быть и тем и тем. Он побежал советоваться к Исатаю. Исатай сказал:
— Я слеп, ничего не вижу, думай сам. Иди на такую машину, которая будет полезна казахскому народу.
Тансык побежал к Борискину.
С бригадиром у него был длинный разговор.
— Все хорошо, — сказал бригадир, — любому машинисту в наше время можно жить, работа везде