– Но я…
– Ты врешь, – проговорил он сдержаннее. – Игорек в длительной командировке. Таисия с подружками созванивалась, рассказали ей все. Несложно было разведать, что ее бывший зашибает нынче деньгу на строительстве комбинатов. А дачный адресок твои же коллеги по телефону подсказали… Чего вскинулась? Ай-ай, грешно думать о людях дурное! Люди кое-как название деревни вспомнили, чтоб хорошие знакомые навестили тебя по-приятельски. Вот я и приехал с визитом издалека. Решил сделать подарок Таисии – привезти ей ребенка на лето. Родная мать, имеет законное право пообщаться с сыном, а Игорек пусть вспомнит, как выступал против меня на суде… Я ничего не прощаю.
– А если бы… мальчик не захотел… с вами поехать? – с заминками спросила тетя Надя.
Под увесистым телом снова затрещали ножки табурета.
– Мал еще хотеть, не хотеть. И не твоего ума это дело. Артемка мне племяш, сын моей любимой сестры, а тебе никто. Он и своему, так сказать, папаше никто. Игорек Таисию с ребенком взял. Привычка у него такая – с детьми баб в жены брать, хе-хе. Со своими-то аут, ты в курсе?
Пауза наполнилась табачно-грушевым дыханием. Я закрыл глаза.
Я не верил. Ни одному слову. Этого лгуна. Самого Поганого Из Всех Поганых Огров и Лгунов.
– Ну, прекрати кукситься! Грозы боишься? Все женщины почему-то боятся грозы. – (Я так и представил розового червя, извивающегося в гнусной усмешке.) – А налей-ка кофейку. Найдется? Раз некуда торопиться, я, пожалуй, перекантуюсь здесь до утра. Полтысячи кэмэ гнать – это тебе не хухры. Да еще досюда из города.
Брякнул снятый с плитки чайник. Дзинькнула чашка, забулькала вода. Громко прошуршала бумага – Огр высыпал печенье из пачки на стол. Со смачным харканьем выплюнул на пол комочек жвачки. Она упала недалеко от крышки подполья. Запах слюны и груши умножился, терзая мой желудок. Я задышал ртом.
– Надеждой тебя зовут? Надеждой? Четкое имя. В общем, Надежда, не переживай. Как говорится, надейся и жди. Отдохнем, поболтаем… а-ха-ха-ха!
Сквозь щели по моей голове замолотил мерзкий хохот. Так хохотали гиены в программе «Animal Planet». Отсмеявшись, Огр зазвякал ложкой. Он в самом деле не торопился. Звуки его движений – шарканье подошв под столом, всплеск и хлюпающее всасывание кофе, клекот глотков – были несуетливы. Кажется, нам с Бэмби придется торчать в «склепе» до утра…
Я чуть не закричал от неожиданности! Тети-Надин телефон прозвенел словно над самым ухом. Звонил папа… конечно, папа! Кто еще мог позвонить, беспокоясь о нас? Ко мне на мгновение вернулась надежда. Надежда действительно прекрасное имя!
…Когда каменным каблуком плющат мобильный телефон, он хрустит так, будто кому-то разом сломали все пальцы на руках и ногах.
Щелкнула зажигалка. В щели втекли струйки сигаретного дыма, поплыли надо мной как призраки. Мысонок… Ему не нравился табачный дым! Кот протяжно мяукнул.
– Кошка! Кс-кс-кс. На печенюшку. Иди ко мне.
– Это кот, – пролепетала тетя Надя.
Под ворот моей рубашки скользнула липкая змея. Поползла, приклеивая рубашку к взмокшей спине. Как я, дурак, мог оставить кота! Цокотнули о пол коготки.
Человек погладит Мысонка. Погладит – и отпустит… Бывает, что даже очень плохие люди любят котов… Только бы Мысонок не распустил когти. Я хотел посмотреть, вертел голову под щелью так и этак, но видел над собой только беленый потолок и сидящую на нем муху. И всё.
– Ар-р-р-р-р-р-ртем! – позвал Мысонок.
В моих глазах полыхнули блики – те, что я видел днем на озере. Выскочить? Сказать – я согласен ехать с вами, я на все согласен, только не трогайте Мысонка?..
– Это кот Артема, – сдавленный голос тети Нади был еле слышен. – Мальчик любит его.
– Тогда возьмем кота с собой…
– Огр-р-р, – на низких тонах зарычал Мысонок. – Огр-р-р! Огр-р-р-р-р!
Я стиснул зубы. Хотелось набить рот чем угодно, хоть землей. Мне бы сейчас пригодился кляп. Я изо всех сил сдавил в горле крик, вздувшийся как пузырь…
И крик раздался! Визгливый, будто женский. Но кричала не тетя Надя. Не я. Орал и жутко матерился Огр. Мысонок укусил его. Наверное, не один раз, и больно оцарапал.
А потом заплакала тетя Надя.
– Убийца! – крикнула она, и что-то деревянное глухо стукнулось о стену. Следом с грохотом опрокинулся табурет. Легкую дробь тапочек заглушил треск раздираемой ткани. По полу градом застучали пуговицы… и дом содрогнулся в раскатах грома. Взвыл, засвистел ветер, загремели железные листы на дровянике. Задребезжали стекла окон. Грянула гроза.
Передо мной плясали осколки разбитых картинок. Как в калейдоскопе. Но они не складывались в узор. Им мешали блики. Тысячи озерных бликов вспыхивали вокруг. Я перестал различать, откуда доносится шум – рев, гром, обрывки рычащих слов, – из дома или извне. Я перестал понимать, кто я и что делаю в этом странном месте. Земляные стены ощутимо кренились. Лестница тряслась под ногами. Зыбкий мир сдвинулся и стал куда-то съезжать вместе с приступкой, на которой моя рука сжимала топорище.
Я пришел в себя от дикого вопля (не ручаюсь, что не сам завопил). Все чувства загорелись во мне живьем, и в глазах взорвался ослепительный свет.
Вот тогда-то и появился он.
Питер.
Для изображения бликов нужна акварель, а не карандаши. Люди увидят в картине озеро в солнечный день и больше ничего. Валентина Александровна тоже видит озеро в бликах.
Аффект нарисовать невозможно. Он как ослепительная молния в голове. Эта молния сожгла большую часть моей психики. Вряд ли такой ожог излечим.
…мисс Эстер закричала еще сильнее. Томас зажмурился. От ужаса он совсем онемел и не мог шевельнуться. Ему мерещилось, что все повторяется. Словно он лежит в наручниках и половина его лица залеплена скотчем. Мелькнула трусливая мысль: может быть, Огр не обнаружит их с Питером в сторожке? Они спрятались, а Огр видел перед собой одну мисс Эстер – девушку слабую, как хворостинка, и не знал о них…
Но какой бы слабой ни была мисс Эстер, она постаралась дать отпор. Она боролась за свою жизнь.
Я рисую.
Зачем я начал набрасывать кадр за кадром той страшной «кинохроники»? Когда? Не знаю, не помню.
– Этот мальчик – ты? – спрашивает Валентина Александровна.
Без ответа.
– Это ты? А второй?..
Без ответа.
Мои уши и щеки горят. Я рисую очень быстро. Я тороплюсь.
Сейчас чудовище переломит ее хрупкую шею… Томас не выдержал. Забыл о Питере, обо всем на свете и выскочил из своего укрытия. Казалось, что с рук упали невидимые наручники и липкая лента скотча содралась с лица. «Отпусти ее!» – закричал Томас.
Огр оглянулся, ошеломленный тем, что беглецов двое и что они посмели…
– Это тетя Надя? Ты нарисовал тетю Надю… и того человека, который… Артем… ты… слы… поче… Артем, ты слышишь меня?
Я не слушаю, я почти не слышу ее.
– …………! …?
Без ответа.
…сопротивляться. Он даже слегка растерялся. Но что мог сделать с мистером Флинтом Томас, сам едва стоящий на ногах?! Огр отбросил в сторону чуть живую мисс Эстер…
Питер возник перед ним как из-под земли! Томас поспешил убраться прочь. За спиной друга он увидел садовые ножницы и, прежде чем Питер вонзил их в черное сердце Огра, успел подумать, что они все-таки…
– ……………………?!
Без ответа.
– Артем, ты весь дрожишь! Может, хватит?
Без ответа.
Я рисую.
…пригодились.
Черная кровь брызнула до потолка. Если бы миссис Хэйвуд поливала деревья такой кровью, на них, наверное, выросли бы червивые груши.
«Не будь как он», – сказала Питеру мисс Эстер, и Томас понял, что к ней вернулся разум.
Они обнялись втроем и пошли по дороге к людям.
Последний набросок. Я закончил его и разорвал.
– Все? – спросила Валентина Александровна.
– Все, – сказал я.
Пока тетя Надя доставала из подполья спящую Бэмби, потом переносила ее на улицу и укладывала на скамейку, потом бегала за Мысонком, потом переодевалась в рубашку и брюки, я рыдал и блевал за углом. Кишки скрутились в животе как в центрифуге и вывернулись наизнанку. Вместе с сосисками из меня чуть не вылетел кусок сердца.
Тетя Надя помогла мне умыться из бочки и подала чистую одежду. Воздух на улице был прохладным и свежим. Пахло сорванными листьями. Лампочка в уличном фонаре погасла. Дождь не пролился ни каплей, сухая гроза побушевала и умчалась. В разрыв туч выкатился шар луны. Вдалеке еще погромыхивало, и где-то в деревне выла собака. Собаки воют, если кто-то умер…
В моей голове ревел и трясся танковый батальон, а Бэмби, трудно поверить, по-прежнему спокойно спала! За полтора безумных часа ее не разбудили ни гром, ни крики. Примерно полтора часа прошло с приезда нежданного гостя, сказала тетя Надя. Я поверить не мог. За это время я прожил огромную жизнь. К моим девяти годам и десяти месяцам прибавилось столько же, если не втрое.